В пещере остались следы костра, потолок был закопчён, и в углу валялась ещё одна банка из-под консервов.
Надо сказать, что теперь, когда под ногами я чувствовал твердую землю, когда нашлось такое удобное убежище и можно было не бояться дождя и бури, у меня очень исправилось настроение. Честно сказать, мне даже нравилось на острове. Сейчас, думал я, разложим костёр, приготовим обед, принесем из бота матрацы. Я не думаю, чтобы в Воронеже был хоть один мальчик моего возраста, который пережил бы настоящее кораблекрушение, да ещё жил бы потом на необитаемом острове. У нас в школе ни о чем таком и не слыхивали. Потом я вспомнил про Степана, и мне стало совестно за то, что у меня хорошее настроение. Но все-таки мне нравилось на острове.
Вдруг в пещере потемнело. Я обернулся и увидел, что у входа стоит Валька. Она смотрела на нас с презрением.
– Мальчишки, – сказала она, – словно дети малые! Прямо хоть в детский сад вас посылать!
– Почему это в детский сад? – удивился Фома.
– Тут кораблекрушение, – с негодованием сказала Валя, – на необитаемый остров выкинуло, капитан тяжело ранен, а они нашли пещеру и играют тут в Робинзона!
Может быть, она и была права. Мы с Фомой действительно как-то сами не заметили, что довольно долго уже торчим здесь, в пещере, осматриваемся и представляем себе, будто нас выкинуло на необитаемый остров и будто бы мы вроде как Робинзоны. Между тем представлять было совершенно нечего. Нас и в самом деле выкинуло на необитаемый остров, и мы в самом деле были, как робинзоны. Не знаю, как Фому, а меня жизнь научила тому, что интересные вещи случаются только в книжках. И я все никак не мог привыкнуть к тому, что мы переживаем самое настоящее приключение. С другой стороны, Вальке, конечно, не следовало так сразу набрасываться на нас. Ну, сказала бы, пора, мол, делом заниматься, я все. Но разве при её характере она удержится от скандала? Мы не могли допустить, чтобы Валька учила нас, как себя вести. Фома ей сказал резко и коротко, чтоб она не в свои дела не лезла и что тут есть люди постарше и поопытнее её. В частности, например, он, Фома, плавает не первый раз и может считать себя моряком,
– Да, – крикнула Валька, – уж молчал бы лучше! Дед больной, лежит под открытым небом, простудиться может, а ты тут ерундой занимаешься. Хоть ты и моряк, а я побольше тебя в кораблекрушениях понимаю!
Фома рассердился и даже покраснел.
– Тоже мне моряк! – яростно сказал он. – Подумаешь, разбирается в кораблекрушениях! Без тебя обойдутся.
– А вот и разбираюсь, – сказала Валя, – и лучше тебя знаю, что надо при кораблекрушении делать. Во-первых, на необитаемых островах ссориться нельзя. Надо, наоборот, всем быть дружными. Это тебе у нас в Воронеже любая девчонка скажет.
Фома посопел, посопел, насупился и сказал:
– Хоть она и маленькая, а, пожалуй, правильно говорит. Как-никак, мы с тобой, Даня, тут единственные мужчины,
И, конечно, опять последнее слово осталось за Валькой.
– Вы мужчины? – удивленно переспросила она. – Если правду говорить, единственный мужчина здесь – это я.
Сказав это, она повернулась, задрала голову кверху и пошла впереди нас. И нам пришлось идти за ней. Получилось, что она пришла, накричала на нас, научила уму-разуму и ведет теперь вниз. Всегда получалось так, как она хотела.
Внизу ещё и Глафира на нас напустилась. Ну, она-то имела право. Она старше нас, и, потом, капитан передал ей командование. Это мы все слышали.
Фома Тимофеевич дремал. Глафира сидела рядом с ним и иногда клала ему руку на лоб. Она, видно, боялась, не поднимается ли у него температура.
– Скорей, – сказала она. – Перенесите с бота матрацы и одеяла. Надо уложить как следует капитана.
Мы все трое побежали на бот. В трюме было полутемно. Еле-еле проникал тусклый свет сквозь иллюминатор. Мы взяли в кубрике четыре матраца, подушки и одеяла. Сперва сложили всё это на берегу, потом понемногу перетаскали в пещеру. Глафира боялась оставить Фому Тимофеевича. Она сказала, что сначала мы переведем капитана, устроим его как следует, а потом перетащим из бота остальное. Мне неловко было спросить, когда же мы пообедаем, – все-таки сутки мы ничего не ели. Но все об этом молчали, молчал и я.
И вот Глафира осторожно разбудила Фому Тимофеевича. Старик застонал, потом открыл глаза и, когда мы ему объяснили, в чем дело, попытался встать, но ослабел и снова закрыл глаза.
Мы его не торопясь подняли и осторожно, поддерживая под руки, повели к пещере. Валька шагала позади, делая вид, что она всем командует, и иногда покрикивала:
– Ты осторожнее, Даня! Заворачивай, Фома!
Как будто мы без неё не могли бы справиться,
Фома Тимофеевич с трудом передвигал ноги. Мы часто останавливались, чтобы он передохнул. И он отдыхал стоя, опираясь на Глафиру и на Фому или на меня. Может быть, следовало бы ему дать посидеть отдохнуть, но мы боялись, что трудно будет потом поднять старика.
Наконец мы добрели до пещеры. Для Фомы Тимофеевича мы положили два тюфяка, один на другой, и две подушки, чтобы ему было удобно. Мы накрыли его двумя одеялами. Было самое время. Фома Тимофеевич продрог и дрожал. Глафира опять потрогала его лоб, но температуры не было. Просто старика прохватило холодным ветром.
Когда мы стащили с Фомы Тимофеевича сапоги, укрыли его и подоткнули одеяла со всех сторон, старик вздохнул с облегчением, закрыл глаза и опять задремал.
– Теперь вот что, ребята, – тихо, чтобы не потревожить Фому Тимофеевича, сказала Глафира, – пойдите насобирайте водорослей, только сухие берите. И побольше. Костёр разложим, напоим Фому Тимофеевича чаем. Потом принесите из бота фонари, только заправьте их сперва.
– Флаг, – негромко сказал Фома Тимофеевич.
– Что, что? – спросила Глафира.
– Флаг, – повторил капитан. – Фома знает. Флагшток возьмите и флаг. И на самое видное место.
– Ладно, дед, – сказал Фома, – всё сделаем, ты отдыхай.
Фома Тимофеевич закрыл снова глаза, а мы побежали на бот.
Флаг хранился в ящике, в кубрике. Было полутемно. Фома сказал, что надо зажечь фонарь. В темноте он не может найти флаг. Я разыскал фонарь, но в нем было очень мало горючего, чуть-чуть бултыхалось на дне.
– Подожди, Фома, – крикнул я, – сейчас заправлю фонарь.
– Ладно, – буркнул Фома, – зажигай так. Сейчас флаг найдем, а потом вернемся, фонари заправим. Возьми там на полке спички.
Я пошарил на полке, но спичек не было. Я крикнул Валю, которая рсталась на палубе, велел ей посмотреть в рубке. Фома Тимофеевич человек курящий, и в рубке спички обязательно должны лежать. Валя крикнула, что там тоже нет спичек. Тогда Фома, ворча про себя, что мы с Валей ничего не умеем и ни о чем нас нельзя попросить, пошел за спичками сам. Он долго возился в магазине, что-то у него там падало, обо что-то он спотыкался – в магазине было совсем почти темно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Надо сказать, что теперь, когда под ногами я чувствовал твердую землю, когда нашлось такое удобное убежище и можно было не бояться дождя и бури, у меня очень исправилось настроение. Честно сказать, мне даже нравилось на острове. Сейчас, думал я, разложим костёр, приготовим обед, принесем из бота матрацы. Я не думаю, чтобы в Воронеже был хоть один мальчик моего возраста, который пережил бы настоящее кораблекрушение, да ещё жил бы потом на необитаемом острове. У нас в школе ни о чем таком и не слыхивали. Потом я вспомнил про Степана, и мне стало совестно за то, что у меня хорошее настроение. Но все-таки мне нравилось на острове.
Вдруг в пещере потемнело. Я обернулся и увидел, что у входа стоит Валька. Она смотрела на нас с презрением.
– Мальчишки, – сказала она, – словно дети малые! Прямо хоть в детский сад вас посылать!
– Почему это в детский сад? – удивился Фома.
– Тут кораблекрушение, – с негодованием сказала Валя, – на необитаемый остров выкинуло, капитан тяжело ранен, а они нашли пещеру и играют тут в Робинзона!
Может быть, она и была права. Мы с Фомой действительно как-то сами не заметили, что довольно долго уже торчим здесь, в пещере, осматриваемся и представляем себе, будто нас выкинуло на необитаемый остров и будто бы мы вроде как Робинзоны. Между тем представлять было совершенно нечего. Нас и в самом деле выкинуло на необитаемый остров, и мы в самом деле были, как робинзоны. Не знаю, как Фому, а меня жизнь научила тому, что интересные вещи случаются только в книжках. И я все никак не мог привыкнуть к тому, что мы переживаем самое настоящее приключение. С другой стороны, Вальке, конечно, не следовало так сразу набрасываться на нас. Ну, сказала бы, пора, мол, делом заниматься, я все. Но разве при её характере она удержится от скандала? Мы не могли допустить, чтобы Валька учила нас, как себя вести. Фома ей сказал резко и коротко, чтоб она не в свои дела не лезла и что тут есть люди постарше и поопытнее её. В частности, например, он, Фома, плавает не первый раз и может считать себя моряком,
– Да, – крикнула Валька, – уж молчал бы лучше! Дед больной, лежит под открытым небом, простудиться может, а ты тут ерундой занимаешься. Хоть ты и моряк, а я побольше тебя в кораблекрушениях понимаю!
Фома рассердился и даже покраснел.
– Тоже мне моряк! – яростно сказал он. – Подумаешь, разбирается в кораблекрушениях! Без тебя обойдутся.
– А вот и разбираюсь, – сказала Валя, – и лучше тебя знаю, что надо при кораблекрушении делать. Во-первых, на необитаемых островах ссориться нельзя. Надо, наоборот, всем быть дружными. Это тебе у нас в Воронеже любая девчонка скажет.
Фома посопел, посопел, насупился и сказал:
– Хоть она и маленькая, а, пожалуй, правильно говорит. Как-никак, мы с тобой, Даня, тут единственные мужчины,
И, конечно, опять последнее слово осталось за Валькой.
– Вы мужчины? – удивленно переспросила она. – Если правду говорить, единственный мужчина здесь – это я.
Сказав это, она повернулась, задрала голову кверху и пошла впереди нас. И нам пришлось идти за ней. Получилось, что она пришла, накричала на нас, научила уму-разуму и ведет теперь вниз. Всегда получалось так, как она хотела.
Внизу ещё и Глафира на нас напустилась. Ну, она-то имела право. Она старше нас, и, потом, капитан передал ей командование. Это мы все слышали.
Фома Тимофеевич дремал. Глафира сидела рядом с ним и иногда клала ему руку на лоб. Она, видно, боялась, не поднимается ли у него температура.
– Скорей, – сказала она. – Перенесите с бота матрацы и одеяла. Надо уложить как следует капитана.
Мы все трое побежали на бот. В трюме было полутемно. Еле-еле проникал тусклый свет сквозь иллюминатор. Мы взяли в кубрике четыре матраца, подушки и одеяла. Сперва сложили всё это на берегу, потом понемногу перетаскали в пещеру. Глафира боялась оставить Фому Тимофеевича. Она сказала, что сначала мы переведем капитана, устроим его как следует, а потом перетащим из бота остальное. Мне неловко было спросить, когда же мы пообедаем, – все-таки сутки мы ничего не ели. Но все об этом молчали, молчал и я.
И вот Глафира осторожно разбудила Фому Тимофеевича. Старик застонал, потом открыл глаза и, когда мы ему объяснили, в чем дело, попытался встать, но ослабел и снова закрыл глаза.
Мы его не торопясь подняли и осторожно, поддерживая под руки, повели к пещере. Валька шагала позади, делая вид, что она всем командует, и иногда покрикивала:
– Ты осторожнее, Даня! Заворачивай, Фома!
Как будто мы без неё не могли бы справиться,
Фома Тимофеевич с трудом передвигал ноги. Мы часто останавливались, чтобы он передохнул. И он отдыхал стоя, опираясь на Глафиру и на Фому или на меня. Может быть, следовало бы ему дать посидеть отдохнуть, но мы боялись, что трудно будет потом поднять старика.
Наконец мы добрели до пещеры. Для Фомы Тимофеевича мы положили два тюфяка, один на другой, и две подушки, чтобы ему было удобно. Мы накрыли его двумя одеялами. Было самое время. Фома Тимофеевич продрог и дрожал. Глафира опять потрогала его лоб, но температуры не было. Просто старика прохватило холодным ветром.
Когда мы стащили с Фомы Тимофеевича сапоги, укрыли его и подоткнули одеяла со всех сторон, старик вздохнул с облегчением, закрыл глаза и опять задремал.
– Теперь вот что, ребята, – тихо, чтобы не потревожить Фому Тимофеевича, сказала Глафира, – пойдите насобирайте водорослей, только сухие берите. И побольше. Костёр разложим, напоим Фому Тимофеевича чаем. Потом принесите из бота фонари, только заправьте их сперва.
– Флаг, – негромко сказал Фома Тимофеевич.
– Что, что? – спросила Глафира.
– Флаг, – повторил капитан. – Фома знает. Флагшток возьмите и флаг. И на самое видное место.
– Ладно, дед, – сказал Фома, – всё сделаем, ты отдыхай.
Фома Тимофеевич закрыл снова глаза, а мы побежали на бот.
Флаг хранился в ящике, в кубрике. Было полутемно. Фома сказал, что надо зажечь фонарь. В темноте он не может найти флаг. Я разыскал фонарь, но в нем было очень мало горючего, чуть-чуть бултыхалось на дне.
– Подожди, Фома, – крикнул я, – сейчас заправлю фонарь.
– Ладно, – буркнул Фома, – зажигай так. Сейчас флаг найдем, а потом вернемся, фонари заправим. Возьми там на полке спички.
Я пошарил на полке, но спичек не было. Я крикнул Валю, которая рсталась на палубе, велел ей посмотреть в рубке. Фома Тимофеевич человек курящий, и в рубке спички обязательно должны лежать. Валя крикнула, что там тоже нет спичек. Тогда Фома, ворча про себя, что мы с Валей ничего не умеем и ни о чем нас нельзя попросить, пошел за спичками сам. Он долго возился в магазине, что-то у него там падало, обо что-то он спотыкался – в магазине было совсем почти темно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40