Широкое лицо, обрамленное гривой седых волос и с массивным подбородком. Глубокие морщины пролегли от носа к уголкам широкого рта. Седые брови нависли над пронзительными глазами, как утесы над морем. На нем была надета простая полотняная блуза с широкими рукавами и бледно-голубая юбочка хакама, в каких выступают на соревнованиях лучники, демонстрируя свое искусство.
Дом сэнсея казался необычайно просторным: высокие потолки, массивные кедровые балки, пересекавшиеся в его центре. Дом был построен так, что из окон главных комнат открывался вид на горы. Сидя на коленях перед чайным столиком, можно было любоваться снежными горными кручами, альпийскими лугами и остроконечными утесами, то залитыми солнечным светом, то хмурыми в непогоду.
Мицунобэ налил Аки чаю так, как если б он принимал взрослого человека. Аки поразило, что сэнсей относится к нему не так, как другие взрослые. Кроме матери, конечно. Он не разговаривал с ним тем неестественно бодрым и покровительственным тоном, с каким обычно разговаривают взрослые с подростками.
— Извините, что я не смог вам подарить что-либо, способное по изысканности соперничать с вашим подарком, — смущенно пробормотал Аки, отхлебнув первый глоток зеленого чая.
— Напротив, — возразил Мицунобэ, — ты мне очень угодил своим подарком. Я люблю маринованные сливы, а уж попробовать умебоси. домашнего приготовления — так это и вообще редкое удовольствие.
— Такое же редкое, как празднование «возраста риса»? — осведомился Аки, бросив на сэнсея свой бесхитростный взгляд.
Мицунобэ захохотал басом, и мальчику показалось, что стропила под потолком задрожали, вторя этому хохоту.
— Это ты здорово заметил! — сказал он. — Редкое, как возраст риса! — Он снял с банки крышку. — Как насчет того, чтобы присоединиться к моему пиршеству? Нет закуски лучше умебоси!
Спустилась ночь, но Аки заметил это только тогда, когда Мицунобэ зажег свет. Электричества в его доме не было. Сэнсей пользовался керосиновыми лампами. Праздничный ужин был простым, но основательным: жареная рыба и рассыпчатый рис.
После этого сэнсей провел его в главную комнату. Аки ожидал, что он и здесь зажжет лампу, но Мицунобэ просто опустился на татами. Мальчик устроился рядом с ним, почувствовав, словно его омывает неземной свет. Он перевел взгляд на окно. Ночь была ясная, прямо на него смотрело созвездие, напоминавшее герб, вышитый на спине подаренного сэнсеем кимоно.
В тишине ночи свет звезд вливал в душу покой и ясность.
— Это время я обычно посвящаю размышлениям, — сказал Мицунобэ, — купаясь в Свете Будды.
Из темноты выступали только отдельные черты его лица, так что Аки пришлось мысленно дорисовать остальное. В таинственной атмосфере комнаты облик сэнсея преобразился. Сейчас он казался каким-то фантастическим существом, пришедшим из глубины веков.
— Жил когда-то на земле волшебный барсук, — начал Мицунобэ. — Точнее, не барсук, а некий мудрец, принявший облик этого лесного зверя, потому что его жизни угрожал один злой волшебник, находившийся в услужении у жестокого и несправедливого князя. Приняв этот облик, мудрец покинул свою телесную оболочку. Князь, увидав бездыханный труп своего врага, очень обрадовался. Но волшебник, которого было не так просто обмануть, только недоверчиво покачал головою и принялся обыскивать замок, чтобы найти какие-нибудь подтверждения своим подозрениям. Мудрецу пришлось спешно покинуть свой дом. Чувствуя, что волшебник идет по его следу, он бежал во всю барсучью прыть. Но он понимал, что не может бежать вечно. Да и залезать в барсучью нору возле лесной реки тоже не имело смысла, потому что волшебнику ничего не стоило его оттуда выкурить.
И тут барсук увидел плавучий островок лотосов, и его осенила прекрасная мысль. Он подбежал к берегу и сорвал два самых больших цветка. В один, который был побольше, он залез сам, а второй, поменьше, он надел себе на голову, как шлем. Так и стоял он, тревожно поглядывая своими золотистыми глазенками сквозь тычинки цветка в ожидании злого волшебника. Скоро барсук почувствовал холод, который мы все ощущаем при приближении опасности. Он старался унять дрожь, сотрясавшую его тело внутри лотосового скафандра, потому что малейшее движение могло открыть его присутствие. Волшебник пролетел мимо него на своих кожистых, как у гигантской летучей мыши, крыльях. Все обитатели леса умолкли, заслышав шипение, вырывавшееся из его пасти. Мгновение — и он исчез, растворившись в сумраке ночи.
А барсук вылез из спасительного лотоса и помчался к себе домой. Теперь, когда он отделался от своего опасного врага, он мог вернуть себе свой прежний, человеческий облик. Вбежал он в комнату, где оставил свое бренное тело, и замер на пороге: оставленное им тело исчезло. Жестокий князь приказал соорудить костер и сжечь на нем тело заклятого своего врага. Тоска сжала сердце барсука, когда он понял, что отныне ему до конца дней своих придется оставаться зверем лесным, и он убежал прочь от своего бывшего жилища.
Весь следующий год барсук провел в лесу, обдумывая способ, каким он может вернуть себе человеческий облик. За это время он подружился со многими своими соседями: с лисицами, зайцами, горностаями. Даже в хорьках он нашел нечто симпатичное. И чем ближе он знакомился с ними, тем дальше отходил от человеческого общества. Живя в лесу, он смог посмотреть на людей непредвзято. Он видел, как люди беспрестанно воюют друг с другом. Он видел, с какой легкостью они проливают кровь своих собратьев, видел злорадствующих победителей и униженных побежденных. Более того, он увидел корни этой исконной порочности человека, главную черту, отличающую в худшую сторону человека от зверей. Эта черта — гордыня. Зверю абсолютно чужд этот грех, являющийся проклятием человечества.
И вот, в день летнего солнцестояния, когда все звери лесные собрались, чтобы отпраздновать начало Нового лесного года, барсук, который сидел на опушке леса, наблюдая, с какой бесчеловечностью человек обращается с человеком, проклял род людской и решил навсегда остаться со своими новыми друзьями в лесу. Но, на беду, его заметили охотники и последовали за ним вглубь леса. Они страшно обрадовались, увидев, что барсук привел их на поляну, где звери встречали Новый год. Натянули они свои луки и послали острые стрелы в ничего не подозревавших зверей. Последним погиб барсук, и перед своей кончиной ему довелось увидеть смерть всех его товарищей. Закрыл он в тоске свои золотистые глаза и как избавительницу встретил стрелу, пронзившую его сердце...
Долго еще после того, как сэнсей закончил свой рассказ, Аки сидел молча. Казалось, он напряженно вслушивается в крики ночных птиц, в шуршание, с которым ветка растущего рядом с домом дерева терлась о стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183
Дом сэнсея казался необычайно просторным: высокие потолки, массивные кедровые балки, пересекавшиеся в его центре. Дом был построен так, что из окон главных комнат открывался вид на горы. Сидя на коленях перед чайным столиком, можно было любоваться снежными горными кручами, альпийскими лугами и остроконечными утесами, то залитыми солнечным светом, то хмурыми в непогоду.
Мицунобэ налил Аки чаю так, как если б он принимал взрослого человека. Аки поразило, что сэнсей относится к нему не так, как другие взрослые. Кроме матери, конечно. Он не разговаривал с ним тем неестественно бодрым и покровительственным тоном, с каким обычно разговаривают взрослые с подростками.
— Извините, что я не смог вам подарить что-либо, способное по изысканности соперничать с вашим подарком, — смущенно пробормотал Аки, отхлебнув первый глоток зеленого чая.
— Напротив, — возразил Мицунобэ, — ты мне очень угодил своим подарком. Я люблю маринованные сливы, а уж попробовать умебоси. домашнего приготовления — так это и вообще редкое удовольствие.
— Такое же редкое, как празднование «возраста риса»? — осведомился Аки, бросив на сэнсея свой бесхитростный взгляд.
Мицунобэ захохотал басом, и мальчику показалось, что стропила под потолком задрожали, вторя этому хохоту.
— Это ты здорово заметил! — сказал он. — Редкое, как возраст риса! — Он снял с банки крышку. — Как насчет того, чтобы присоединиться к моему пиршеству? Нет закуски лучше умебоси!
Спустилась ночь, но Аки заметил это только тогда, когда Мицунобэ зажег свет. Электричества в его доме не было. Сэнсей пользовался керосиновыми лампами. Праздничный ужин был простым, но основательным: жареная рыба и рассыпчатый рис.
После этого сэнсей провел его в главную комнату. Аки ожидал, что он и здесь зажжет лампу, но Мицунобэ просто опустился на татами. Мальчик устроился рядом с ним, почувствовав, словно его омывает неземной свет. Он перевел взгляд на окно. Ночь была ясная, прямо на него смотрело созвездие, напоминавшее герб, вышитый на спине подаренного сэнсеем кимоно.
В тишине ночи свет звезд вливал в душу покой и ясность.
— Это время я обычно посвящаю размышлениям, — сказал Мицунобэ, — купаясь в Свете Будды.
Из темноты выступали только отдельные черты его лица, так что Аки пришлось мысленно дорисовать остальное. В таинственной атмосфере комнаты облик сэнсея преобразился. Сейчас он казался каким-то фантастическим существом, пришедшим из глубины веков.
— Жил когда-то на земле волшебный барсук, — начал Мицунобэ. — Точнее, не барсук, а некий мудрец, принявший облик этого лесного зверя, потому что его жизни угрожал один злой волшебник, находившийся в услужении у жестокого и несправедливого князя. Приняв этот облик, мудрец покинул свою телесную оболочку. Князь, увидав бездыханный труп своего врага, очень обрадовался. Но волшебник, которого было не так просто обмануть, только недоверчиво покачал головою и принялся обыскивать замок, чтобы найти какие-нибудь подтверждения своим подозрениям. Мудрецу пришлось спешно покинуть свой дом. Чувствуя, что волшебник идет по его следу, он бежал во всю барсучью прыть. Но он понимал, что не может бежать вечно. Да и залезать в барсучью нору возле лесной реки тоже не имело смысла, потому что волшебнику ничего не стоило его оттуда выкурить.
И тут барсук увидел плавучий островок лотосов, и его осенила прекрасная мысль. Он подбежал к берегу и сорвал два самых больших цветка. В один, который был побольше, он залез сам, а второй, поменьше, он надел себе на голову, как шлем. Так и стоял он, тревожно поглядывая своими золотистыми глазенками сквозь тычинки цветка в ожидании злого волшебника. Скоро барсук почувствовал холод, который мы все ощущаем при приближении опасности. Он старался унять дрожь, сотрясавшую его тело внутри лотосового скафандра, потому что малейшее движение могло открыть его присутствие. Волшебник пролетел мимо него на своих кожистых, как у гигантской летучей мыши, крыльях. Все обитатели леса умолкли, заслышав шипение, вырывавшееся из его пасти. Мгновение — и он исчез, растворившись в сумраке ночи.
А барсук вылез из спасительного лотоса и помчался к себе домой. Теперь, когда он отделался от своего опасного врага, он мог вернуть себе свой прежний, человеческий облик. Вбежал он в комнату, где оставил свое бренное тело, и замер на пороге: оставленное им тело исчезло. Жестокий князь приказал соорудить костер и сжечь на нем тело заклятого своего врага. Тоска сжала сердце барсука, когда он понял, что отныне ему до конца дней своих придется оставаться зверем лесным, и он убежал прочь от своего бывшего жилища.
Весь следующий год барсук провел в лесу, обдумывая способ, каким он может вернуть себе человеческий облик. За это время он подружился со многими своими соседями: с лисицами, зайцами, горностаями. Даже в хорьках он нашел нечто симпатичное. И чем ближе он знакомился с ними, тем дальше отходил от человеческого общества. Живя в лесу, он смог посмотреть на людей непредвзято. Он видел, как люди беспрестанно воюют друг с другом. Он видел, с какой легкостью они проливают кровь своих собратьев, видел злорадствующих победителей и униженных побежденных. Более того, он увидел корни этой исконной порочности человека, главную черту, отличающую в худшую сторону человека от зверей. Эта черта — гордыня. Зверю абсолютно чужд этот грех, являющийся проклятием человечества.
И вот, в день летнего солнцестояния, когда все звери лесные собрались, чтобы отпраздновать начало Нового лесного года, барсук, который сидел на опушке леса, наблюдая, с какой бесчеловечностью человек обращается с человеком, проклял род людской и решил навсегда остаться со своими новыми друзьями в лесу. Но, на беду, его заметили охотники и последовали за ним вглубь леса. Они страшно обрадовались, увидев, что барсук привел их на поляну, где звери встречали Новый год. Натянули они свои луки и послали острые стрелы в ничего не подозревавших зверей. Последним погиб барсук, и перед своей кончиной ему довелось увидеть смерть всех его товарищей. Закрыл он в тоске свои золотистые глаза и как избавительницу встретил стрелу, пронзившую его сердце...
Долго еще после того, как сэнсей закончил свой рассказ, Аки сидел молча. Казалось, он напряженно вслушивается в крики ночных птиц, в шуршание, с которым ветка растущего рядом с домом дерева терлась о стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183