Он с наслаждением погрузил в него свое обнаженное тело. Над головой пролетела чайка, блеснув оперением в свете звезд. Ему очень нравились чайки. Он приветственно помахал ей рукой. Они с матерью часто ходили по воскресеньям посмотреть на чаек, бросали им черствый хлеб.
В темной воде блестел нож, который он мыл. Маму его звали Ясинта. Она была нежная, словно цветок. С золотыми, как пшеница, волосами. Она то и дело смеялась. Он помнил ее солнечный, гортанный смех, который звенел в гостиной, смешиваясь с громовым хохотом Пьеро, их ближайшего соседа. Настоящий шкаф, этот Пьеро: по крайней мере метра два роста и плечи — метр. Ему не нравилось, что Пьеро может стать его новым папой. Пап он не любил. Он любил только свою мать.
Громкие голоса за спиной нарушили нить его воспоминаний. Он вышел из воды, насухо вытерся скомканными трусами, оделся и только потом осторожно двинулся к паркингу. Ложная тревога. Просто мальчишки на мотоциклах.
Коротышка посмотрел на часы. Пора было отправляться на следующее свидание. Он подошел к пикапу, который мудро оставил на стоянке, извлек два огромных черных мешка для мусора и вернулся к камням. Оп-ля! Она, однако, была не пушинка!
Горбун, облокотившись о стойку, хмуро надирался.
— Эй, Анри! — окликнул его бармен. — Я закрываюсь, слышишь? Пора!
— Продлись, мгновение…
— Мгновение, конечно. Я не собираюсь торчать с тобой здесь всю ночь. Ну что, платишь или не платишь?
— Завтра… я приду завтра…
— Кто бы сомневался! Я тебя предупреждаю: в твоих интересах появиться здесь завтра и заплатить, или я с тобой вот что сделаю! — Бармен развел руки, потом соединил их, как будто хотел раздавать что-то чрезвычайно противное.
Анри пожал плечами, стал пробираться между столиками, сбил на своем пути стул, с трудом дотащился до застекленной двери, в которую и уперся головой.
— Тебе не стыдно? Еле на ногах держишься! Разобьешь дверь — отобью почки!
— Да пошел ты… — пробормотал Анри сквозь изъеденные кариесом зубы.
Он прицелился, наклонил голову, прикрыл глаза, рассчитал траекторию и двинул вперед. Через дверной проем он вылетел словно ракета, смерчем обрушившаяся на безлюдный порт, и чуть не угодил под истошно засигналившую машину.
— Эй, глянь сюда! — услышал он.
Анри развернуло: падая, он сумел ухватиться за металлическое ограждение. Неужели он уже и голоса начал слышать?
— Иди сюда, говорю, у меня тут есть что выпить!
О чудный голос! Если бы он мог слышать его почаще!
Бармен опустил железную штору, похлопал качавшегося Анри по плечу: «Давай, привет, до завтра!» — и исчез.
Анри остался наедине с портом, со своей судьбой, которая дружелюбно потряхивала большой бутылкой красного вина, и стояла эта судьба рядом с голубым пикапом.
Анри из последних сил двинулся к нему, будто танго танцевал. До свидания, Анри! Ох, нет, извините, — прощай…
Коротышка выложил на стол свои мешки. Он смертельно устал. Сначала тащил эту блондинку, потом — горбуна. Во всем том хламе, что валялся у него в глубине сада (кирпичи, брезент, части машин, дрова), несколькими мешками больше, несколькими мешками меньше — никто и не заметит. Он аккуратно развязал мешок. Разложил блондинку на столе. Девица и правда ничего…
Снял заляпанную кровью белую куртку с карманами, обнажив искромсанную плоть. Грудь неплоха, но слишком маленькая Потом наступила очередь красной кожаной мини-юбки, но сладострастная улыбка предвкушения быстро сошла с его лица. Решительно, эта блондинка полна неожиданностей: она не только не носила трусов, но и к тому же оказалась мужиком! Коротышка в ярости отвесил ей здоровую пощечину.
С горбуном, по крайней мере, никаких неожиданностей. Коротышка извлек отвертку, которую всадил ему в левое ухо, стер с нее тряпкой кусочки мозга, вытащил все, что необходимо для шитья. И вперед, за работу! Еще одна бессонная ночь. Хорошая ночь — он такие любил.
Мадлен тяжело повернулась, попробовала прижаться озябшими ногами к горячим щиколоткам Марселя, который тут же с отвращением отпрянул.
— Каким противным ты можешь быть! — вздохнула Мадлен, ущипнув его за руку.
Марсель не ответил: он делал вид, что спит.
Не спала и Надья. Они с подружками ходили в кино. Было поздно, и она торопилась.
Надья шла быстро. Она всегда быстро ходила. Старая привычка, еще со времен ее брака, когда она постоянно боялась, что к ней пристанут какие-нибудь слишком предприимчивые незнакомцы. Сколько воды утекло с тех пор. Сколько прошло времени. Иногда она даже не могла по-настоящему припомнить, как выглядел ее муж Муса. Они бежали из Мали после 1993 года вместе с двумя сотнями тысяч других беженцев-туарегов. Сначала в Алжир, потом, почти сразу же, — во Францию по проторенной дороге повстанцев.
Скоро будет три года, как Муса свалился с лесов на стройке. Потом был кошмар, безденежье, повседневный страх, что их с Момо посадят на самолет и вытурят из страны. Никогда она не вернется в молчание пустыни, никогда. Ей больше нравился городской грохот, легкая и современная жизнь. Лучше сдохнуть, чем снова мерить шагами пески, приглядывая за худосочным стадом. Она не сдохла — разве что в ней что-то умерло, — уступая в пользование некую часть своего тела. Но не душу. В тот день, когда она благодаря ассоциации активистов получила свои бумаги, она плюнула в лицо Кариму.
Ее свекор довольно старорежимный, но человек — хороший. Муса… он был симпатичным, но страстью это не назовешь. Он не понимал, зачем Надья часами училась читать со старой учительницей. Не понимал, что Надья уже представляла себя в какой-нибудь конторе: деловой пиджак, атташе-кейс в руке… В сущности, сказала себе Надья, они никогда не понимали друг друга.
8
Е ще не было семи, а жара уже стала тягостной.
Инспектор Жан-Жан разогревал кофе, приготовленный накануне, и грыз цыплячью ножку. Ну конечно, нужно было, чтобы в его единственный свободный день какой-то дебил разбудил его в семь утра, набрав не тот номер! И снова не заснуть. Слишком жарко. Слишком шумно на улице. Кофе с шипением залил плиту. Жан-Жан, ругаясь, вытер. Он не мог вспомнить, клал ли сахар. Положил. Попробовал. Слишком сладко. Вылил кофе в раковину.
Телефон зазвонил снова. Господи, хоть бы это оказался тот дебил, ну он ему покажет! Жан-Жан в ярости снял трубку.
— Алло!
— Здравствуйте, капитан! — прошелестел приглушенный голос.
— Кто у аппарата?
— Скажите, вы предпочитаете белое мясо или ножку?
Этот сумасшедший что — вещает с курицей в зубах?
— Что за шутки?
— Сходите на площадь Жана Жореса. Там для вас сюрприз.
Жан-Жан мгновенно собрался.
— Что еще за сюрприз?
— Чудный… сюрприз…
Голос звучал приглушенно, ласково, вкрадчиво, но откровенно враждебно. Жан-Жан подумал о змеином шипении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
В темной воде блестел нож, который он мыл. Маму его звали Ясинта. Она была нежная, словно цветок. С золотыми, как пшеница, волосами. Она то и дело смеялась. Он помнил ее солнечный, гортанный смех, который звенел в гостиной, смешиваясь с громовым хохотом Пьеро, их ближайшего соседа. Настоящий шкаф, этот Пьеро: по крайней мере метра два роста и плечи — метр. Ему не нравилось, что Пьеро может стать его новым папой. Пап он не любил. Он любил только свою мать.
Громкие голоса за спиной нарушили нить его воспоминаний. Он вышел из воды, насухо вытерся скомканными трусами, оделся и только потом осторожно двинулся к паркингу. Ложная тревога. Просто мальчишки на мотоциклах.
Коротышка посмотрел на часы. Пора было отправляться на следующее свидание. Он подошел к пикапу, который мудро оставил на стоянке, извлек два огромных черных мешка для мусора и вернулся к камням. Оп-ля! Она, однако, была не пушинка!
Горбун, облокотившись о стойку, хмуро надирался.
— Эй, Анри! — окликнул его бармен. — Я закрываюсь, слышишь? Пора!
— Продлись, мгновение…
— Мгновение, конечно. Я не собираюсь торчать с тобой здесь всю ночь. Ну что, платишь или не платишь?
— Завтра… я приду завтра…
— Кто бы сомневался! Я тебя предупреждаю: в твоих интересах появиться здесь завтра и заплатить, или я с тобой вот что сделаю! — Бармен развел руки, потом соединил их, как будто хотел раздавать что-то чрезвычайно противное.
Анри пожал плечами, стал пробираться между столиками, сбил на своем пути стул, с трудом дотащился до застекленной двери, в которую и уперся головой.
— Тебе не стыдно? Еле на ногах держишься! Разобьешь дверь — отобью почки!
— Да пошел ты… — пробормотал Анри сквозь изъеденные кариесом зубы.
Он прицелился, наклонил голову, прикрыл глаза, рассчитал траекторию и двинул вперед. Через дверной проем он вылетел словно ракета, смерчем обрушившаяся на безлюдный порт, и чуть не угодил под истошно засигналившую машину.
— Эй, глянь сюда! — услышал он.
Анри развернуло: падая, он сумел ухватиться за металлическое ограждение. Неужели он уже и голоса начал слышать?
— Иди сюда, говорю, у меня тут есть что выпить!
О чудный голос! Если бы он мог слышать его почаще!
Бармен опустил железную штору, похлопал качавшегося Анри по плечу: «Давай, привет, до завтра!» — и исчез.
Анри остался наедине с портом, со своей судьбой, которая дружелюбно потряхивала большой бутылкой красного вина, и стояла эта судьба рядом с голубым пикапом.
Анри из последних сил двинулся к нему, будто танго танцевал. До свидания, Анри! Ох, нет, извините, — прощай…
Коротышка выложил на стол свои мешки. Он смертельно устал. Сначала тащил эту блондинку, потом — горбуна. Во всем том хламе, что валялся у него в глубине сада (кирпичи, брезент, части машин, дрова), несколькими мешками больше, несколькими мешками меньше — никто и не заметит. Он аккуратно развязал мешок. Разложил блондинку на столе. Девица и правда ничего…
Снял заляпанную кровью белую куртку с карманами, обнажив искромсанную плоть. Грудь неплоха, но слишком маленькая Потом наступила очередь красной кожаной мини-юбки, но сладострастная улыбка предвкушения быстро сошла с его лица. Решительно, эта блондинка полна неожиданностей: она не только не носила трусов, но и к тому же оказалась мужиком! Коротышка в ярости отвесил ей здоровую пощечину.
С горбуном, по крайней мере, никаких неожиданностей. Коротышка извлек отвертку, которую всадил ему в левое ухо, стер с нее тряпкой кусочки мозга, вытащил все, что необходимо для шитья. И вперед, за работу! Еще одна бессонная ночь. Хорошая ночь — он такие любил.
Мадлен тяжело повернулась, попробовала прижаться озябшими ногами к горячим щиколоткам Марселя, который тут же с отвращением отпрянул.
— Каким противным ты можешь быть! — вздохнула Мадлен, ущипнув его за руку.
Марсель не ответил: он делал вид, что спит.
Не спала и Надья. Они с подружками ходили в кино. Было поздно, и она торопилась.
Надья шла быстро. Она всегда быстро ходила. Старая привычка, еще со времен ее брака, когда она постоянно боялась, что к ней пристанут какие-нибудь слишком предприимчивые незнакомцы. Сколько воды утекло с тех пор. Сколько прошло времени. Иногда она даже не могла по-настоящему припомнить, как выглядел ее муж Муса. Они бежали из Мали после 1993 года вместе с двумя сотнями тысяч других беженцев-туарегов. Сначала в Алжир, потом, почти сразу же, — во Францию по проторенной дороге повстанцев.
Скоро будет три года, как Муса свалился с лесов на стройке. Потом был кошмар, безденежье, повседневный страх, что их с Момо посадят на самолет и вытурят из страны. Никогда она не вернется в молчание пустыни, никогда. Ей больше нравился городской грохот, легкая и современная жизнь. Лучше сдохнуть, чем снова мерить шагами пески, приглядывая за худосочным стадом. Она не сдохла — разве что в ней что-то умерло, — уступая в пользование некую часть своего тела. Но не душу. В тот день, когда она благодаря ассоциации активистов получила свои бумаги, она плюнула в лицо Кариму.
Ее свекор довольно старорежимный, но человек — хороший. Муса… он был симпатичным, но страстью это не назовешь. Он не понимал, зачем Надья часами училась читать со старой учительницей. Не понимал, что Надья уже представляла себя в какой-нибудь конторе: деловой пиджак, атташе-кейс в руке… В сущности, сказала себе Надья, они никогда не понимали друг друга.
8
Е ще не было семи, а жара уже стала тягостной.
Инспектор Жан-Жан разогревал кофе, приготовленный накануне, и грыз цыплячью ножку. Ну конечно, нужно было, чтобы в его единственный свободный день какой-то дебил разбудил его в семь утра, набрав не тот номер! И снова не заснуть. Слишком жарко. Слишком шумно на улице. Кофе с шипением залил плиту. Жан-Жан, ругаясь, вытер. Он не мог вспомнить, клал ли сахар. Положил. Попробовал. Слишком сладко. Вылил кофе в раковину.
Телефон зазвонил снова. Господи, хоть бы это оказался тот дебил, ну он ему покажет! Жан-Жан в ярости снял трубку.
— Алло!
— Здравствуйте, капитан! — прошелестел приглушенный голос.
— Кто у аппарата?
— Скажите, вы предпочитаете белое мясо или ножку?
Этот сумасшедший что — вещает с курицей в зубах?
— Что за шутки?
— Сходите на площадь Жана Жореса. Там для вас сюрприз.
Жан-Жан мгновенно собрался.
— Что еще за сюрприз?
— Чудный… сюрприз…
Голос звучал приглушенно, ласково, вкрадчиво, но откровенно враждебно. Жан-Жан подумал о змеином шипении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43