Он вцепился в подпорный столб, еле-еле ощущая необходимость, которую даже затруднялся назвать.
Ах, да… Куда подевался Хокват?
Справа от него затрещала поломанная ветка. Из-за деревьев вышел мальчик с полной охапкой хвороста. Он сбросил его рядом с серой золой кострища.
Катсук уставился на мальчика, на костер, пытаясь связать в голове эти два явления вместе.
Дэвиду была заметна слабость Катсука. Он сказал:
– В этом бочонке я нашел банку с консервированными бобами и подогрел их. Большую часть я оставил тебе.
Воспользовавшись длинной палкой, он вытащил банку из золы и поставил ее к ногам Катсука. Вместо ложки из жестянки торчала плоская дощечка.
Катсук присел на корточки и стал жадно есть, поскольку тело требовало скорее горячего, чем питательного. Бобы отдавали золой. Они обожгли его язык, но он проглотил первую порцию и почувствовал в желудке желанное тепло.
Мальчик, занимаясь разведением огня, сказал:
– Ночью ты бредил, ворочался и стонал. Я поддерживал огонь почти до утра.
По сушняку, принесенному мальчиком, побежали язычки пламени.
Катсук осоловело кивнул. Он слыхал, как буквально в нескольких шагах от убежища по камням плещет вода, но он не мог найти в себе силы, чтобы пройти туда. Сухость жгла глотку.
– Во-ды! – прохрипел он.
Мальчик бросил костер и побежал с консервной банкой к реке.
Преломившиеся в листве солнечные лучи, осветившие голову мальчика и его волосы, напомнили Катсуку льва, которого он видел в зоопарке: лев, окутанный тенями и солнечным светом. Он подумал: «Неужели Хокват нашел другого духа? Духа Льва? Такой дух мне неизвестен.»
Дэвид вернулся с речки, неся банку с ледяной водой. Он видел мольбу в глазах Катсука. Индеец схватил банку обеими руками, осушил ее и сказал:
– Еще!
Мальчик снова наполнил банку водой и принес Катсуку. Тот выпил и ее.
По долине разнесся далекий звук авиадвигателя, заглушая даже близкую песню речки. Звук становился все громче и громче: самолет летел низко, над самой горной грядой. Потом звук ушел совершенно в другое место.
Задрав голову, Дэвид надеялся увидать самолет. Но ему это не удалось.
Катсук совершенно не обратил внимания на шум мотора. Было похоже, что он снова собирается заснуть, причем, прямо у входа в приют.
Дэвид принес сушняка для костра и обложил горящие ветки камнями, чтобы нагреть их.
– Похоже, что снова пойдет дождь, – сказал он.
Полузакрытыми глазами Катсук поглядел на мальчика. Он подумал: «Жертва находится здесь, но она обязана пожелать мою стрелу. Невинный должен просить смерти.»
Низким, хриплым голосом Катсук начал петь на древнем языке: «Тело твое воспримет в себя освященную стрелу. Гордость наполняет душу твою при встрече с ее смертоносным, разящим наповал острием. Твоя душа обратится к солнцу, и люди скажут, один другому: „С какой гордостью он умер!“ Вороны будут летать над твоим телом, но не осмелятся никогда коснуться плоти твоей. Гордость твоя извлечет тебя из твоего тела. Ты превратишься в громадную птицу и сможешь летать с одного конца света в другой. Вот что произойдет, когда ты примешь в себя стрелу.»
Дэвид слушал, пока песня не закончилась, и сказал:
– В этом бочонке я нашел еще несколько банок с бобами. Ты не хочешь?
– Почему ты не убегаешь? – спросил его Катсук. – Ты послал на меня Кедровую немочь. Я не могу остановить тебя.
Мальчик пожал плечами.
– Ты же заболел, – только и ответил он.
Катсук ощупывал пояс в поисках своего обсидианового ножа. Тот исчез! Он стал повсюду выискивать его взглядом. Его сумка с освященным пухом, который следует оставить на теле жертвы – она тоже исчезла. Индеец с трудом поднялся на ноги и, еле переставляя их, обошел вокруг костра.
Дэвид подскочил, подставил плечо.
– Нож, – прошептал Катсук.
– Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе – там же, где ты оставил лук и стрелу.
Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.
– Тебе надо лечь, – сказал Дэвид. – Я уже нагрел камни. Пошли.
Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла ему под тело, и спросил:
– Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?
– Ты бредишь.
– Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!
– Но ведь это же твои одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.
– Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так же?
– Ты будешь кушать или нет?
– Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это произойдет.
– Все это только глупые слова!
– Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы, хокваты, изловите меня.
Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.
Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища. Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито зашипели.
Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. «Водяной Ребенок схватил меня! – подумал он. – Только вот откуда он узнал мое имя?»
После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.
Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того, чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук опять почувствовал желанное тепло.
– Ты проспал почти весь день, – сказал мальчик. – Хочешь есть? Я подогрел бобы.
Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком натер. Он мог только хрипеть и кивать.
Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.
– Еще водички?
– Да.
Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.
– Еще?
– Не надо.
Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все рано, его глаза были бы глазами чужого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Ах, да… Куда подевался Хокват?
Справа от него затрещала поломанная ветка. Из-за деревьев вышел мальчик с полной охапкой хвороста. Он сбросил его рядом с серой золой кострища.
Катсук уставился на мальчика, на костер, пытаясь связать в голове эти два явления вместе.
Дэвиду была заметна слабость Катсука. Он сказал:
– В этом бочонке я нашел банку с консервированными бобами и подогрел их. Большую часть я оставил тебе.
Воспользовавшись длинной палкой, он вытащил банку из золы и поставил ее к ногам Катсука. Вместо ложки из жестянки торчала плоская дощечка.
Катсук присел на корточки и стал жадно есть, поскольку тело требовало скорее горячего, чем питательного. Бобы отдавали золой. Они обожгли его язык, но он проглотил первую порцию и почувствовал в желудке желанное тепло.
Мальчик, занимаясь разведением огня, сказал:
– Ночью ты бредил, ворочался и стонал. Я поддерживал огонь почти до утра.
По сушняку, принесенному мальчиком, побежали язычки пламени.
Катсук осоловело кивнул. Он слыхал, как буквально в нескольких шагах от убежища по камням плещет вода, но он не мог найти в себе силы, чтобы пройти туда. Сухость жгла глотку.
– Во-ды! – прохрипел он.
Мальчик бросил костер и побежал с консервной банкой к реке.
Преломившиеся в листве солнечные лучи, осветившие голову мальчика и его волосы, напомнили Катсуку льва, которого он видел в зоопарке: лев, окутанный тенями и солнечным светом. Он подумал: «Неужели Хокват нашел другого духа? Духа Льва? Такой дух мне неизвестен.»
Дэвид вернулся с речки, неся банку с ледяной водой. Он видел мольбу в глазах Катсука. Индеец схватил банку обеими руками, осушил ее и сказал:
– Еще!
Мальчик снова наполнил банку водой и принес Катсуку. Тот выпил и ее.
По долине разнесся далекий звук авиадвигателя, заглушая даже близкую песню речки. Звук становился все громче и громче: самолет летел низко, над самой горной грядой. Потом звук ушел совершенно в другое место.
Задрав голову, Дэвид надеялся увидать самолет. Но ему это не удалось.
Катсук совершенно не обратил внимания на шум мотора. Было похоже, что он снова собирается заснуть, причем, прямо у входа в приют.
Дэвид принес сушняка для костра и обложил горящие ветки камнями, чтобы нагреть их.
– Похоже, что снова пойдет дождь, – сказал он.
Полузакрытыми глазами Катсук поглядел на мальчика. Он подумал: «Жертва находится здесь, но она обязана пожелать мою стрелу. Невинный должен просить смерти.»
Низким, хриплым голосом Катсук начал петь на древнем языке: «Тело твое воспримет в себя освященную стрелу. Гордость наполняет душу твою при встрече с ее смертоносным, разящим наповал острием. Твоя душа обратится к солнцу, и люди скажут, один другому: „С какой гордостью он умер!“ Вороны будут летать над твоим телом, но не осмелятся никогда коснуться плоти твоей. Гордость твоя извлечет тебя из твоего тела. Ты превратишься в громадную птицу и сможешь летать с одного конца света в другой. Вот что произойдет, когда ты примешь в себя стрелу.»
Дэвид слушал, пока песня не закончилась, и сказал:
– В этом бочонке я нашел еще несколько банок с бобами. Ты не хочешь?
– Почему ты не убегаешь? – спросил его Катсук. – Ты послал на меня Кедровую немочь. Я не могу остановить тебя.
Мальчик пожал плечами.
– Ты же заболел, – только и ответил он.
Катсук ощупывал пояс в поисках своего обсидианового ножа. Тот исчез! Он стал повсюду выискивать его взглядом. Его сумка с освященным пухом, который следует оставить на теле жертвы – она тоже исчезла. Индеец с трудом поднялся на ноги и, еле переставляя их, обошел вокруг костра.
Дэвид подскочил, подставил плечо.
– Нож, – прошептал Катсук.
– Твой нож? Я боялся, что ты порежешься, когда ворочался и метался в бреду. Я подвесил нож и твою сумку в углу, на столбе – там же, где ты оставил лук и стрелу.
Катсук попытался было повернуть голову, но шея болела.
– Тебе надо лечь, – сказал Дэвид. – Я уже нагрел камни. Пошли.
Он помог Катсуку вернуться на его постель из мха между двумя бревнами, набросил одеяла. Катсук позволил, чтобы мальчик подоткнул одеяла ему под тело, и спросил:
– Почему ты помогаешь мне, раз сам и наслал на меня болезнь?
– Ты бредишь.
– Э, нет. Я же знаю, что это ты наслал на меня немочь. Я видел это в своем сне. Ты подложил ее в эти одеяла!
– Но ведь это же твои одеяла! Ты их сам вынул из бочонка.
– Ты мог подменить одеяла. Вы, хокваты, и раньше давали нам зараженные болезнями одеяла. Через одеяла вы заражали нас оспой. Вы убивали нас своими хокватскими болезнями. Почему и ты поступил со мной так же?
– Ты будешь кушать или нет?
– Хокват, я видел сон о своей смерти. Мне снилось, как это произойдет.
– Все это только глупые слова!
– Нет! Все это мне приснилось. Я уйду в море, я стану рыбой. И вы, хокваты, изловите меня.
Мальчик только покачал головой и ушел к костру. Он подбросил в него побольше дров, опять обложив кострище камнями, чтобы нагреть их.
Под деревьями стало совсем темно, и совершено неожиданно опять пошел дождь. Холодный ветер мчал по речной долине, гоня перед собою крупные капли, с силой барабаня ими по деревьям и покрытой мхом крыше убежища. Вода стекала с досок и попадала в костер. Раскаленные камни сердито зашипели.
Катсук почувствовал, как к нему снова возвращается кошмар. Он попробовал закричать, но понял, что не может издать ни звука. «Водяной Ребенок схватил меня! – подумал он. – Только вот откуда он узнал мое имя?»
После этого приступа, продолжавшегося несколько мгновений, Катсук почувствовал, что к его ногам приложили горячие камни. В сыром воздухе разнесся запах жженой шерсти. С темного неба продолжал лить дождь.
Мальчик вернулся и приложил к ногам индейца новые камни. Для того, чтобы переносить их, он воспользовался согнутой зеленой веткой. Катсук опять почувствовал желанное тепло.
– Ты проспал почти весь день, – сказал мальчик. – Хочешь есть? Я подогрел бобы.
Голова Катсука была совершенно пустая, глотку будто бы кто песком натер. Он мог только хрипеть и кивать.
Мальчик принес ему воды в банке. Катсук жадно выпил и тут же позволил накормить себя. Для каждого глотка он разевал рот будто громадный птенец.
– Еще водички?
– Да.
Мальчик принес. Катсук выпил, снова улегся.
– Еще?
– Не надо.
Катсук опять погружался в себя, только все было не так, как следовало. Он снова вернулся в первобытный мир, только теперь все его куски поменялись местами, линии искривились. Если бы он смог сейчас заглянуть в зеркало, то увидал бы совершенно незнакомое лицо, и он сам знал об этом. Он мог отказаться от этого лица, сбросить его. Но и все рано, его глаза были бы глазами чужого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57