Они думают о завтрашней охоте. Они охраняют святость места, заботятся один о другом.
Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала.
Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно движется рядом с миром чувств.
«Брат мой, Хокват», – думал Катсук.
17
Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя представляет Вселенную как единый организм, как сырой, первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же распознают, что «бифуркация природы» Уайтхеда – это иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших компьютеров знают об этом. Они говорят: «Завелся мусор, убрать мусор». Убирая мусор, они обращаются к программе, к языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь предками их были идеограммы, которые запечатлевали движения окружающей Вселенной.
Из статьи Чарлза Хобухета для журнала «Философия 200»
В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком, подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый отсвет зари.
– Куда мы пойдем сегодня? – спросил Дэвид.
– Ты слишком много говоришь, Хокват.
– Всегда ты затыкаешь мне рот.
– Потому что ты слишком много разговариваешь.
– А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить?
– Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят.
Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир – звуки, что издает следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери… Слева пролетела перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу.
Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли струпьями лишайников.
По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они слышали – это звук своих шагов.
Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два человеческих создания прошли в шаге от них.
Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду крыльями, и закружились над чужаками.
– Вот это да! – воскликнул Дэвид. – Здесь кто-нибудь был до нас?
– Мое племя… и много раз.
Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой знак.
Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо. Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул.
– Ворон, – прошептал он.
Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел, придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы напиться. Вода в озере была холодная.
Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается мальчик.
Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность. Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал, что мальчик сошел со ствола и повернулся сам.
Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких пакетиках чая, понемногу бекона и сыра.
Катсук подумал о еде. «Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу хокватов.»
Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. «А вот ему кушать хочется», – подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: «Чрррк! Чрррк!» Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак.
– А я думал, ты собрался ловить рыбу, – сказал мальчик.
– Ты не выживешь здесь один.
– Почему?
– С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого. Пошли.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на звериную тропу, идущую параллельно берегу.
Дэвид шел за ним и думал: «С этим местом что-то не так?» Сам он чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на него скопленную влагу.
Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг – небыстрый, настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах.
Сама природа тоже насторожилась… Какая-то особенная тишина. Все окружающее концентрировалось на поляне в головах озера.
Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: «Что он там увидел?» Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес скрытой опасностью.
Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом месте. Ягоды, деревья, озеро – все вокруг разговаривало, но только один Катсук понимал их речи.
«А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?»
Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно появились и страх, и надежда.
Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал, как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Дэвид слушал музыку, и она его убаюкала.
Потом Катсук перестал играть и положил флейту назад в сумку. Хокват мерно дышал во сне. Внезапно Катсук почувствовал как нечто видимое и осязаемое связь между собой и этим мальчиком. Могло ли так случиться, что они и вправду были братьями в том другом мире, что невидимо и беззвучно движется рядом с миром чувств.
«Брат мой, Хокват», – думал Катсук.
17
Ваш язык переполнен жестким чувством времени, что заранее отвергает пластичность Вселенной. Мое племя представляет Вселенную как единый организм, как сырой, первоначальный материал для творения. Ваш язык отрицает это каждым произнесенным вами словом. Вы дробите Вселенную на маленькие кусочки. Мои соплеменники сразу же распознают, что «бифуркация природы» Уайтхеда – это иллюзия. Это производное вашего языка! Программисты ваших компьютеров знают об этом. Они говорят: «Завелся мусор, убрать мусор». Убирая мусор, они обращаются к программе, к языку. Основа же моего языка, в том, что я, во всех своих поступках, являюсь частью окружающего меня мира. Ваш же язык изолирует вас от Вселенной. Вы позабыли о происхождении букв, которыми записываете свой язык. А ведь предками их были идеограммы, которые запечатлевали движения окружающей Вселенной.
Из статьи Чарлза Хобухета для журнала «Философия 200»
В неярком утреннем свете Дэвид стоял под высоким кедром, перебирая пять камушков в кармане. На траве выпала роса, как будто каждая ночная звездочка оставила на земле свой след. Катсук стоял рядом с мальчиком, подтягивая лямки рюкзака. За его спиной на горных вершинах горел алый отсвет зари.
– Куда мы пойдем сегодня? – спросил Дэвид.
– Ты слишком много говоришь, Хокват.
– Всегда ты затыкаешь мне рот.
– Потому что ты слишком много разговариваешь.
– А как же я буду учиться, если мне нельзя говорить?
– Раскрой свои чувства и пойми то, что они тебе говорят.
Катсук вырвал из земли несколько веток папоротника. На ходу он бил ими себя по бедру, вслушиваясь в окружающий мир – звуки, что издает следующий за ним мальчик, находящиеся рядом звери… Слева пролетела перепелка. Индеец видел желто-коричневое пятно на заду у лося, что мелькнул далеко-далеко в мшисто-зеленом рассветном лесу.
Они снова поднимались в гору. Дыхание вырывалось из губ белыми облачками. Потом очутились на склоне, поросшем старыми тсугами, и спускались в заполненную туманом долину, где стволы деревьев поросли струпьями лишайников.
По дорожке стекала влага, заполняя водой лосиные следы, вымывая мелкие камни и вырывая на спуске целый канал. Единственное, что они слышали – это звук своих шагов.
Они нашли выброшенную охотником голову белки. Ее обсели птицы с черными клювами и белыми грудками. Они продолжали пировать, даже когда два человеческих создания прошли в шаге от них.
Спустившись в долину и выйдя из чащи, они попали на поросший тростником берег небольшого озера. На воде лежал серо-голубой туман; на дальнем берегу стояли восково-зеленые деревья. Справа была отмель. На мокром песке четко отпечатались следы птиц, что прилетали сюда в поисках еды. Утки-крохали предусмотрительно направились к дальнему берегу. Когда Катсук с мальчиком вышли на открытое место, утки взлетели, взбивая воду крыльями, и закружились над чужаками.
– Вот это да! – воскликнул Дэвид. – Здесь кто-нибудь был до нас?
– Мое племя… и много раз.
Катсук осматривал озеро. Что-то заставило уток всполошиться. Плохой знак.
Рядом с зарослями тростника лежали поваленные ветром тсуговые деревья. Кора на них была сбита бесчисленными копытами. Катсук снял рюкзак и ступил на ствол дерева, чья вершина погрузилась в озеро. Тонкий ствол дрожал под его ногами. Индеец хватался за торчащие ветки, пробираясь к воде, и вдруг застыл на месте. Рядом с деревом по воде плыло черное перо. Катсук нагнулся, вынул его из воды, отряхнул.
– Ворон, – прошептал он.
Вот это был знак! Катсук сунул перо за головную повязку, присел, придерживаясь одной рукой за ветку, и погрузил лицо в воду, чтобы напиться. Вода в озере была холодная.
Ствол дерева задрожал, и Катсук почувствовал, как приближается мальчик.
Катсук встал и еще раз внимательно изучил окружающую местность. Мальчик пил, громко плеская водой. Сейчас им предстоял путь до дальнего конца озера, а потом вдоль ручья, впадающего в него. Индеец почувствовал, что мальчик сошел со ствола и повернулся сам.
Рюкзак был чужим зеленым пятном среди тростника. Катсук вспомнил о лежащей там еде: пакетике арахиса, двух шоколадных батончиках, нескольких пакетиках чая, понемногу бекона и сыра.
Катсук подумал о еде. «Я еще не настолько голоден, чтобы есть пищу хокватов.»
Мальчик стоял рядом, глядя на рюкзак. «А вот ему кушать хочется», – подумал индеец. Кузнечик в тростниках завел свою вечную песенку: «Чрррк! Чрррк!» Катсук повернулся к Дэвиду, поднял рюкзак.
– А я думал, ты собрался ловить рыбу, – сказал мальчик.
– Ты не выживешь здесь один.
– Почему?
– С этим местом что-то не так, а ты даже не почувствовал этого. Пошли.
Катсук сунул руки в лямки рюкзака и вернулся назад, в лес, на звериную тропу, идущую параллельно берегу.
Дэвид шел за ним и думал: «С этим местом что-то не так?» Сам он чувствовал только пронизывающий все тело холод, каждый листок выливал на него скопленную влагу.
Катсук свернул налево и перешел на охотничий шаг – небыстрый, настороженный, каждое движение согласуется с окружающим. Сейчас он чувствовал себя в сверхъестественном мире Похитителя Душ, в нем нарастала волна экстаза, каждый шаг напоминал о древних религиозных ритуалах.
Сама природа тоже насторожилась… Какая-то особенная тишина. Все окружающее концентрировалось на поляне в головах озера.
Дэвид старался не отставать от Катсука и думал про себя: «Что он там увидел?» Мрачная настороженность движений наполняла окружавший их лес скрытой опасностью.
Они прошли мимо зарослей морошки, но ягоды были еще незрелыми. Дэвид увидал, как Катсук остановился, внимательно изучая заросли, как зашевелились листья, будто это были язычки, рассказывающие индейцу об этом месте. Ягоды, деревья, озеро – все вокруг разговаривало, но только один Катсук понимал их речи.
«А вдруг здесь есть какие-то другие туристы?»
Дэвид споткнулся на выступающем из земли корне. В нем одновременно появились и страх, и надежда.
Тропа вилась наверх по склону, за кустиками морошки. Катсук слышал, как мальчик споткнулся, но удержался на ногах; он вслушивался в тягостное молчание леса, в журчание ручья, бегущего слева от тропы. Из-за росы штанины джинсов убитого бородача совершенно вымокли. Катсук кожей впитывал холод и думал, что неплохо бы сейчас иметь дубленку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57