Как только террористы овладели станцией, силы оставили девушку, и она почти все время проводила в кровати или дремала в кресле, изредка безучастно озираясь по сторонам. Ни заложники, ни даже ее товарищи не обращали на Пэми ни малейшего внимания.
Фрэнк думал, что Григорий вот-вот совсем ослабнет и его присутствие на станции приобретет скорее символическое значение, однако, попав в зал управления, этот измученный человек, казалось, обрел второе дыхание и ощутил прилив сил. Григорий продолжал руководить персоналом станции и вести переговоры с собравшимися за забором тупоголовыми чиновниками с неистощимой энергией, словно в его теле тоже был реактор.
Кван понемногу сдавал, особенно после того, как по телевизору сообщили, будто он – обычный уголовник, а не повстанец с площади Тяньаньмэнь. Это произошло через два дня после того, как Григорий сообщил прессе имена. Оклеветать пожарного, героя Чернобыля, было, разумеется невозможно; что до Ли Квана, то китайское правительство с радостью объявило его мелким воришкой, рассказывавшим о себе небылицы, чтобы получить политическое убежище. Американский госдеп по каким-то своим причинам – конечно же, вполне веским и серьезным, – немедленно подтвердил подлинность документов, представленных китайской стороной в качестве «доказательств».
– Все правильно, Кван, – сказал Фрэнк, пытаясь подбодрить юношу. – Лжи всегда сопутствует еще большая ложь, так что не беспокойся. Типографской краски на твой век хватит. На этом свете немало журналистов, которые знают, кто ты на самом деле.
Кван равнодушно пожал плечами. На его маленьком лице застыла горькая мина.
– Ты еще поведаешь миру о своем прошлом, – продолжал Фрэнк. – У тебя будет уйма времени, когда мы выберемся из этой передряги.
Это было ошибкой. Кван бросил на Фрэнка красноречивый взгляд, тот смущенно откашлялся, похлопал глазами, потрепал молодого человека по плечу и торопливо удалился.
Фрэнку добавляло волнений еще и то обстоятельство, что, невзирая на весь ужас положения, жизнь на станции постепенно входила в спокойное русло. Фрэнк хотел непрерывно продвигаться вперед, вести переговоры и, спланировав эндшпиль, успешно завершить борьбу и вырваться на свободу. Затишье было смерти подобно. Патовая ситуация на руку хозяевам станции, которые никуда не торопятся.
Между тем выполнение требований террористов откладывалось на неопределенное время. Они продолжали удерживать станцию, но добились своими действиями результата, прямо противоположного желаемому. Призывы Григория и Квана потонули в потоке статей о террористах, экологические требования Марии-Елены вовсе не достигли ушей публики, а Фрэнк так и не получил своих денег.
В соответствии с первоначальным замыслом, в самое последнее мгновение Фрэнк должен был покинуть своих товарищей, собиравшихся сдаться властям и продолжать агитацию. При этом подразумевалось, что, как только скрипучая бюрократическая машина выдаст решение о выплате пяти миллионов долларов, Григорий потребует положить их в чемоданы, погрузить в стоящий у ворот автомобиль и позволить одному из членов группы сесть в него и уехать.
План сводился к тому, что водитель, если его не задержат и не станут преследовать, спустя шесть часов позвонит сообщникам и сообщит, что все в порядке. Если звонка не будет, станцию уничтожат. (На самом же деле предполагалось, что, как только Фрэнк отъедет от ворот, остальные немедленно сдадутся. Фрэнк хотел взять с собой Марию-Елену, если та согласится уехать, но она, судя по всему, намеревалась остаться.)
Стало быть, власти должны были наконец осознать, что им придется расстаться либо с пятью миллионами, либо со своей ненаглядной электростанцией.
Ждать оставалось недолго.
Пэми спала больше всех, но, даже бодрствуя, была вялой и безучастной ко всему, словно захворавший ребенок. Благодаря неисчерпаемому запасу психической энергии Фрэнк отдыхал меньше всех, но и захватчики, и заложники по очереди спали на диванах в комнате отдыха, укрываясь тонкими одеялами, которые хранились в чулане на случай каких-либо осложнений, требовавших постоянного присутствия персонала на станции. (Террористы рассчитывали создать такие «осложнения», подняв шумиху вокруг электростанции, но не предвидели, что в действительности причиной осложнений станет тупиковое положение, в котором они оказались.)
Единственный на станции телевизор находился там же, в комнате отдыха. Его держали включенным круглые сутки, чтобы следить за реакцией внешнего мира на создавшуюся обстановку. Дабы не мешать спящим, громкость убавили до минимума. Вечером пятого дня после захвата станции в телепередаче впервые упомянули имя доктора Филпотта.
В этот миг у телевизора сидел и Фрэнк и две сотрудницы станции. Чтобы уловить тихий звук, им пришлось приблизиться к экрану вплотную. Мария-Елена, Пэми и два работника станции спали, а Григорий и Кван с четырьмя другими заложниками сидели у главного пульта.
«До сих пор неизвестна судьба лаборатории доктора Филпотта, именитого ученого, чьи сомнительные эксперименты в области антигравитации вызвали забастовку на электростанции Грин-Медоу, которая, в свою очередь…»
Фрэнк оглянулся. На лицах женщин, смотревших вместе с ним программу, застыл ужас. Было видно, что они молят Бога избавить их от расспросов Фрэнка. Господь не внял их молитвам.
Доктор Филпотт смотрел телевизор, сидя в комнате отдыха.
– Какая еще антигравитация? Что там болтают об антигравитации? – возмутился он.
– Профессор, они проговорились, – испуганно промолвила Синди. – Проговорились, хотя должны были молчать, – добавила она, глядя на экран округлившимися глазами и отбрасывая волосы на затылок.
Так оно и было. Непроходимая тупость журналистов, из-за которой они спутали антигравитацию с антиматерией, отвлекла внимание Филпотта от главного, куда более серьезного промаха телевизионщиков: они должны были молчать о лаборатории доктора. Разумеется, пресса знала, что лаборатория размещена на станции. Беспорядки на Грин-Медоу напрямую связывались с именем доктора Филпотта, и журналисты, естественно, с самого начала пытались встретиться с ним, чтобы взять интервью и потребовать объяснений, а власти, в свою очередь, мечтали вытащить его за пределы территории. Лишь после долгих заочных переговоров – к счастью, телефонная связь в лаборатории не зависела от коммутатора, оказавшегося в руках террористов, – доктору удалось убедить хозяев, что ради его личной безопасности и сохранности станции ему лучше оставаться в лаборатории. Он не упоминал о намерении продолжать эксперимент и сказал лишь, что будет «оберегать» свои владения, впав при этом в простительный грех «белой лжи», умолчания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Фрэнк думал, что Григорий вот-вот совсем ослабнет и его присутствие на станции приобретет скорее символическое значение, однако, попав в зал управления, этот измученный человек, казалось, обрел второе дыхание и ощутил прилив сил. Григорий продолжал руководить персоналом станции и вести переговоры с собравшимися за забором тупоголовыми чиновниками с неистощимой энергией, словно в его теле тоже был реактор.
Кван понемногу сдавал, особенно после того, как по телевизору сообщили, будто он – обычный уголовник, а не повстанец с площади Тяньаньмэнь. Это произошло через два дня после того, как Григорий сообщил прессе имена. Оклеветать пожарного, героя Чернобыля, было, разумеется невозможно; что до Ли Квана, то китайское правительство с радостью объявило его мелким воришкой, рассказывавшим о себе небылицы, чтобы получить политическое убежище. Американский госдеп по каким-то своим причинам – конечно же, вполне веским и серьезным, – немедленно подтвердил подлинность документов, представленных китайской стороной в качестве «доказательств».
– Все правильно, Кван, – сказал Фрэнк, пытаясь подбодрить юношу. – Лжи всегда сопутствует еще большая ложь, так что не беспокойся. Типографской краски на твой век хватит. На этом свете немало журналистов, которые знают, кто ты на самом деле.
Кван равнодушно пожал плечами. На его маленьком лице застыла горькая мина.
– Ты еще поведаешь миру о своем прошлом, – продолжал Фрэнк. – У тебя будет уйма времени, когда мы выберемся из этой передряги.
Это было ошибкой. Кван бросил на Фрэнка красноречивый взгляд, тот смущенно откашлялся, похлопал глазами, потрепал молодого человека по плечу и торопливо удалился.
Фрэнку добавляло волнений еще и то обстоятельство, что, невзирая на весь ужас положения, жизнь на станции постепенно входила в спокойное русло. Фрэнк хотел непрерывно продвигаться вперед, вести переговоры и, спланировав эндшпиль, успешно завершить борьбу и вырваться на свободу. Затишье было смерти подобно. Патовая ситуация на руку хозяевам станции, которые никуда не торопятся.
Между тем выполнение требований террористов откладывалось на неопределенное время. Они продолжали удерживать станцию, но добились своими действиями результата, прямо противоположного желаемому. Призывы Григория и Квана потонули в потоке статей о террористах, экологические требования Марии-Елены вовсе не достигли ушей публики, а Фрэнк так и не получил своих денег.
В соответствии с первоначальным замыслом, в самое последнее мгновение Фрэнк должен был покинуть своих товарищей, собиравшихся сдаться властям и продолжать агитацию. При этом подразумевалось, что, как только скрипучая бюрократическая машина выдаст решение о выплате пяти миллионов долларов, Григорий потребует положить их в чемоданы, погрузить в стоящий у ворот автомобиль и позволить одному из членов группы сесть в него и уехать.
План сводился к тому, что водитель, если его не задержат и не станут преследовать, спустя шесть часов позвонит сообщникам и сообщит, что все в порядке. Если звонка не будет, станцию уничтожат. (На самом же деле предполагалось, что, как только Фрэнк отъедет от ворот, остальные немедленно сдадутся. Фрэнк хотел взять с собой Марию-Елену, если та согласится уехать, но она, судя по всему, намеревалась остаться.)
Стало быть, власти должны были наконец осознать, что им придется расстаться либо с пятью миллионами, либо со своей ненаглядной электростанцией.
Ждать оставалось недолго.
Пэми спала больше всех, но, даже бодрствуя, была вялой и безучастной ко всему, словно захворавший ребенок. Благодаря неисчерпаемому запасу психической энергии Фрэнк отдыхал меньше всех, но и захватчики, и заложники по очереди спали на диванах в комнате отдыха, укрываясь тонкими одеялами, которые хранились в чулане на случай каких-либо осложнений, требовавших постоянного присутствия персонала на станции. (Террористы рассчитывали создать такие «осложнения», подняв шумиху вокруг электростанции, но не предвидели, что в действительности причиной осложнений станет тупиковое положение, в котором они оказались.)
Единственный на станции телевизор находился там же, в комнате отдыха. Его держали включенным круглые сутки, чтобы следить за реакцией внешнего мира на создавшуюся обстановку. Дабы не мешать спящим, громкость убавили до минимума. Вечером пятого дня после захвата станции в телепередаче впервые упомянули имя доктора Филпотта.
В этот миг у телевизора сидел и Фрэнк и две сотрудницы станции. Чтобы уловить тихий звук, им пришлось приблизиться к экрану вплотную. Мария-Елена, Пэми и два работника станции спали, а Григорий и Кван с четырьмя другими заложниками сидели у главного пульта.
«До сих пор неизвестна судьба лаборатории доктора Филпотта, именитого ученого, чьи сомнительные эксперименты в области антигравитации вызвали забастовку на электростанции Грин-Медоу, которая, в свою очередь…»
Фрэнк оглянулся. На лицах женщин, смотревших вместе с ним программу, застыл ужас. Было видно, что они молят Бога избавить их от расспросов Фрэнка. Господь не внял их молитвам.
Доктор Филпотт смотрел телевизор, сидя в комнате отдыха.
– Какая еще антигравитация? Что там болтают об антигравитации? – возмутился он.
– Профессор, они проговорились, – испуганно промолвила Синди. – Проговорились, хотя должны были молчать, – добавила она, глядя на экран округлившимися глазами и отбрасывая волосы на затылок.
Так оно и было. Непроходимая тупость журналистов, из-за которой они спутали антигравитацию с антиматерией, отвлекла внимание Филпотта от главного, куда более серьезного промаха телевизионщиков: они должны были молчать о лаборатории доктора. Разумеется, пресса знала, что лаборатория размещена на станции. Беспорядки на Грин-Медоу напрямую связывались с именем доктора Филпотта, и журналисты, естественно, с самого начала пытались встретиться с ним, чтобы взять интервью и потребовать объяснений, а власти, в свою очередь, мечтали вытащить его за пределы территории. Лишь после долгих заочных переговоров – к счастью, телефонная связь в лаборатории не зависела от коммутатора, оказавшегося в руках террористов, – доктору удалось убедить хозяев, что ради его личной безопасности и сохранности станции ему лучше оставаться в лаборатории. Он не упоминал о намерении продолжать эксперимент и сказал лишь, что будет «оберегать» свои владения, впав при этом в простительный грех «белой лжи», умолчания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91