- Ты, порочная девчонка! Ты, бессовестная лгунья...
- Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! - Она простерла ко мне сложенные лодочкой руки и прошептала:
- Не кричи так громко, а то папа прибежит. - И закрыла раздвижные двери.
Я набрал воздуха в легкие и продолжал:
- Ты, эгоистичная выскочка! Ты, двуличная тварь! Ты, неграмотная, некомпетентная иди...
- Ну, нет! Постой минутку! - сказала она. - Что ты имеешь в виду под словом “некомпетентная”? Возьми свои слова обратно!
Я помахал газетой у нее перед носом:
- Ты, глупая, нелепая маленькая сучка. Ты не понимаешь, что тебя можно привлечь к ответственности за подобные вещи?
- Ох, ну в этом-то ты как раз ошибаешься! Меня нельзя привлечь! - Она весело рассмеялась. - Это самая лучшая часть статьи, разве ты этого не понимаешь?
Возведенная мною стена ярости обрушилась, пробитая непостижимым равнодушием. Я удивленно посмотрел на нее и сказал:
- О чем, ради всего святого, ты говоришь?
- Дай мне газету. - Она вырвала ее у меня из рук и стала перебирать страницы, разбрасывая ненужные по полу и оставив те, где была напечатана ее статья, - четвертушку со страницей три и другую, со страницей одиннадцать.
- Посмотри сюда, - сказала она. - Покажи мне хоть одно слово, которое можно было бы отнести к разряду клеветнических, или порочащих личность, или каким-нибудь еще громким определениям. Вот, например: “Глумливый и дерзкий Стендиш”. Ты выглядел глумливым, дорогой, в глазах всех этих глупых полицейских. И дерзким. Ты и сейчас ведешь себя дерзко. И ты в самом деле назвал полицейских недоумками и заявил, что они не должны были задерживать твоего друга.
- Но я не говорил, что буду звонить в Вашингтон. - От воинственного гнева я как-то незаметно скатился на угрюмую оборонительную позицию.
- Спорим, что говорил! - Она поглядела мне в лицо и засмеялась, когда убедилась, что была права. - Ну, ты видишь? Ну признай, разве это не первоклассный образчик журналистского искусства?
Она гордилась своим творением и хотела, чтобы я, ее жертва, похвалил ее. Она была похожа на помесь ухоженной кошечки и хорошо откормленного щенка и смотрела, ожидая, что я порадуюсь тому, как ловко и умело она вонзила нож мне в спину.
Я пришел в этот дом, кипя от ярости, желая только одного: выплеснуть свой гнев на Сондру Флейш и тем облегчить душу. Если бы в ее поведении я почувствовал хотя бы намек на раскаяние или, напротив, она повела бы себя вызывающе, я бы осуществил свое намерение без всякого колебания. Но эта ее гордость за свой поступок, это ее требование одобрения с моей стороны, уподобляющее ее ученым-атомщикам, которые гордились изобретением “чистой” бомбы, полностью сбили меня с толку. Я полагаю, в нашем мире найдется немало таких людей, которых нисколько не беспокоит моральная сторона их работы и которые озабочены лишь тем, чтобы умело ее выполнить. А если жертва возражает - особенно если она возражает с позиций эксцентричной и устарелой морали, - они огорчаются, что эта самая жертва не говорит “Туше!”.
До меня никак не доходила простая мысль, что Сондра безнадежно погрязла в своем эгоизме и мой гнев способен только ее удивить; и это в какой-то момент совершенно выбило меня из колеи. Я не искал справедливости в этом доме - понимал, что это невозможно, - но я жаждал мести. Я хотел заставить Сондру Флейш понять, как отвратительно она поступила, так, чтобы, покидая этот дом, я почувствовал, что ее терзают угрызения совести. Но, увидев ее, я понял, что мои надежды тщетны. Но я по-прежнему жаждал отмщения, и внезапно меня осенило. Ее задело только одно из моих высказываний, только одно.
Замечательно. Существует не один способ сквитаться даже с кошкой.
- Кстати, - сказал я, - статья отнюдь не является первоклассным образцом журналистского искусства. Я бы сказал, что она написана на уровне учащегося четвертого класса.
Ее улыбка вспыхнула и тут же погасла, она отступила чуть в сторону и испытующе смотрела на меня, стараясь понять, не шучу ли я. Потом она взяла себя в руки и сказала:
- Это ты говоришь со злости.
- Нет, это действительно так, - сказал я, на этот раз совершенно спокойно и даже сочувственно, подавив в себе возмущенного моралиста. - Вот дай я тебе покажу. - Я взял у нее газету, пробежал глазами статью и продолжал:
- Вот, например, посмотри: “Эта и другие сомнительные угрозы была...” - ты видишь, подлежащее и глагол не согласуются, должно быть “были”, а не “была”.
Она нахмурилась было, но потом нетерпеливо тряхнула головой.
- Как у меня, звучит лучше, - ответила она.
- Нет, хуже. - Я перевел взгляд на другое место в статье. - А вот другое место...
Но она не пожелала меня слушать и поспешила закончить неприятный для нее разговор:
- Ты просто придираешься. Так тоже можно сказать.
- Сказать-то можно, но писать так не годится, - не унимался я и продолжал анализировать фразу за фразой теперь уже с точки зрения стиля. - А посмотри, какой у тебя бедный словарь! Без конца мелькают одни и те же слова.
Теперь уже на ее лице не оставалось и следа самодовольства.
- Откуда ты выискался, такой пурист?
- Ну, если ты собираешься и дальше писать, тебе предстоит основательно усовершенствовать свой стиль и научиться правильно строить предложения. - На этот раз я рискнул улыбнуться. - Впрочем, все это не так уж важно в такой маленькой газетенке, как “Путеводная звезда”, - добавил я, - но с такими данными вряд ли тебе удастся пробиться в большую прессу. В самом деле, может быть, тебе не стоит наклеивать эту статью в альбом своих журналистских шедевров?
Я попал в цель. Она вырвала газету у меня из рук и швырнула на пол.
- Тебе лучше убраться отсюда, - сказала она. - Если бы я сказала папе, кто ты...
- Может быть, тебе следует еще раз набело переписать статью, - сказал я.
- Я ее три раза переписывала, - озадаченно сказала она и тут же спохватилась. - Я пошла за папой.
- Я ухожу. - Я обвел взглядом разбросанные на полу газетные листы. - Можешь оставить себе этот экземпляр. Мне он больше не нужен.
Я повернулся, пошел прочь из гостиной и столкнулся нос к носу с направлявшимся в гостиную мужчиной. Ему на вид было около пятидесяти. Это был крепкого сложения энергичный человек со светлыми добрыми глазами. Он посмотрел на меня, вежливо и с удивлением улыбнувшись, и взглянул через мое плечо на Сондру:
- Ну что? Кто это?
- Папа, - сказала она язвительным тоном. - Я рада была бы познакомить тебя с Полом Стендишем.
В первый момент мое имя не вызвало у него никаких ассоциаций, и я поспешно проговорил:
- Раз познакомиться с вами, сэр. Я соученик Сондры.
- Отлично, отлично, - сказал он, улыбаясь чуть шире, и пожал мне руку. Затем улыбка стала сползать с его лица, и он взглянул на меня более внимательно.
- Совершенно верно, сэр, - сказал я. - Я глумливый, дерзкий Пол Стендиш, профсоюзный громила, о котором писала ваша дочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60