– Сэдлер попытался посмотреть в сторону Мерка, но не сумел, а Камберленд между тем барабанил пальцами по своему гладкому полированному столу, как будто играя на пианино. – А знали ли вы, что он пребывал в отчаянии, что он не хотел больше писать никаких картин, что он хотел умереть? – Мерк сделал паузу. – Вы ведь знали это, правда?
– Я не понимаю… – начал Сэдлер.
– Ах, вы не понимаете. – Мерк снова подался вперед. – Не понимаете того, что прямо-таки кричит о себе у вас на глазах. Вы не понимаете, что это я написал все последние картины Сеймура.
Наступило гробовое молчание, и Мейтленд услышал звуки дрели, доносившиеся с улицы рядом с галереей.
– Простите, – сказал он, – я закрою окно. – Но остальные не обратили на него внимания, и он встал, повернувшись к ним всем спиной и глядя в пустоту.
Сэдлер мотал головой из стороны в сторону, и вместе с ней яростно вращались его глаза.
– Вы можете утверждать, что это вы написали их, – сказал он. Прекрасно. Но мне бы хотелось увидеть доказательства.
Мерк расстегнул папку, лежавшую рядом с ним, и вынул небольшой холст: это был явный образец сеймуровского позднего стиля, с его сочетанием отвлеченных форм и маленьких фигуративных предметов, а также с характерной пунктирной текстурой краски.
– Я завершил ее на прошлой неделе. – Он взглянул на картину с восхищением. – Хороша, не правда ли?
– К сожалению, – сказал Камберленд, – среди нас нет искусствоведов.
Сэдлер не мог отвести глаз от картины. Затем, жестом фокусника, Мерк повернул ее изнанкой и показал оборотную сторону Камберленду.
– Вот порядковый номер картины, так? А вот пометка поставщика. Верно? Совсем как на ваших… – Тут он посмотрел на Сэдлера. – И на ваших.
Сэдлер нервно моргнул.
– Да как вы…
– Я же вел всю бухгалтерию. Я знаю, какие у вас полотна. Вы продали только три картины за последние два года, а пятнадцать остались у вас. Вы знали, что после смерти Сеймура цены подскочат…
– Жуть, – пробормотал Камберленд.
Мерк снял свои очки в аккуратной золотой оправе и протер их рукавом пиджака.
– Теперь-то вы не будете обвинять меня ни в чем, а? Не губить же бойкую торговлю.
Сэдлер закрыл глаза. Наступило продолжительное молчание.
– Я уверен, – выговорил он наконец, – что мы придем к какому-нибудь соглашению.
Тут Камберленд впервые рассмеялся – звонким и долгим смехом, который прокатился эхом по галерее.
* * *
Хэрриет Скроуп завернула на Нью-Честер-стрит. Она шла на несколько шагов впереди Сары Тилт, и с видом столь целеустремленным, что случайному наблюдателю было бы простительно счесть, будто именно она куда-то ведет свою спутницу. На самом же деле она не имела ни малейшего представления о том, куда нужно идти.
– Ну же, дорогая, – поторапливала она в лихорадочном нетерпении. Матушке дорого время!
– Это всё мои ноги! – кричала Сара через головы людей, которые уже разделяли их. – Я ничего не могу поделать!
– Ничего не могу поделать. – Хэрриет передразнила жалостный голос Сары; она обернулась к ней со злорадной улыбкой и в тот же миг столкнулась с Сэдлером, который как раз выходил из галереи. Он даже не заметил этого; казалось, он вообще ничего вокруг не замечал, слепо уставясь вперед и пробираясь через толпу. – Старый блядун! – крикнула ему вдогонку Хэрриет. Затем, осознав, что стоит уже у самой галереи Камберленда и Мейтленда, она поправила шляпку и шагнула внутрь.
– Я – Хэрриет Скроуп, – сообщила она Клэр. – А это… – она подождала, пока в галерею войдет вслед за ней Сара. – Это Сара Тилт. Знаменитая критикесса. Отведите нас к вашему начальнику.
Сара, все еще тяжело дышавшая после форсированного марша по Нью-Честер-стрит, успела вмешаться.
– Мистер Камберленд, – сказала она, – ждет нас. Я звонила…
Клэр отправилась в кабинет.
– А где Голова? – спросила она у Вивьен. – Там к нему две старые калоши. – На самом деле, их голоса уже проникли в галерею, и Вивьен, услышав имя Хэрриет, вначале запаниковала. А вдруг она пришла с дурной новостью о Чарльзе? Вдруг с ним случился припадок у нее дома? Но нет, она уже знала, что они явились к Камберленду поговорить о покупке картины Сеймура. И не о чем тут тревожиться. Она вышла поздороваться с ними.
– Мисс Скроуп, – сказала она. – Я Вивьен. Жена Чарльза…
Хэрриет в изумлении отступила на шаг назад.
– Неужели? Понятия не имела, что вы здесь работаете! Чарльз ведь очень скрытный, верно? Но такой душка.
Они улыбнулись друг другу, а Сара, которая несколько нервничала при мысли о предстоящей беседе Хэрриет с Камберлендом, прибавила:
– Какое совпадение.
Хэрриет смерила ее ядовитым взглядом.
– Ничего подобного. Всё так и было задумано. Вы знаете Сару Тилт? Знаменитую критикессу?
После повторных представлений Вивьен ушла разыскивать своего начальника, и Хэрриет впервые огляделась вокруг себя.
– А это еще что? – спросила она.
Сара приблизилась к одной из картин, на которой изображались в несколько рядов человеческие фигуры, соединенные между собой так, что вместе они напоминали строки иероглифического письма.
– Невинное искусство. Грубое искусство. Наивное искусство.
Хэрриет закатила глаза.
– Об этом я всё знаю.
– Еще бы тебе не знать, – фыркнула Сара. – Все эти сумасшедшие художники.
– Правда? – неожиданно заинтересовалась Хэрриет и начала всматриваться в различные предметы, окружавшие ее. – А они были настоящие сумасшедшие или только притворялись?
– Видеть – значит верить, – ответила Сара и подвела ее к холсту, где была изображена девушка, сидящая на стене, а за нею – ее двойник, парящий в воздухе. И этот второй образ легонько дотрагивался до плеча первого. Краски были очень яркие.
Сара взяла каталог, нашла эту картину и зачитала аннотацию, пока Хэрриет глазела на двух одинаковых девушек:
– «Опийная греза, композиция Фрица Дейнджерфилда. Он рисовал одну и ту же картину снова и снова, но не желал разлучаться со своими полотнами и вплоть до самой смерти держал их у себя в спальне. Он не разговаривал, а писал только при помощи изобретенного им самим алфавита». – Она захлопнула каталог. – Вот это настоящее сумасшествие.
– А я хорошо понимаю, что с ним происходило. – Хэрриет внезапно посерьезнела. – Он хотел отделить себя ото всего. Он придумал собственный алфавит, потому что слова пачкали его. Ему хотелось всё начать сначала.
– В том-то и дело. А в результате его невозможно было понять. Никому не дано начать всё сначала.
– Так что выбора нет. Приходится всё это таскать с собой. – Хэрриет скорчилась наподобие театрального горбуна и принялась хромать по галерее, и как раз в этот момент Камберленд вышел из своего кабинета, чтобы поприветствовать их. Он изумленно поглядел на Хэрриет, но она выпрямилась и сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84