– Она подняла глаза, посмотрев на него решительно. – Я не стану вмешиваться в ваша дела, милорд, или задавать вам какие-либо вопросы. Вы не будете под каблуком – обещаю вам.
– Вы даете мне разрешение пуститься в развратную жизнь? – спросил он, стараясь обратить все в шутку. – Следует ли мне предоставить вам такую же свободу действий? Боюсь, вы сочтете меня совсем невеликодушным, потому что у меня нет такого намерения! Я даже настолько мелочен, что сохраняю для себя право задавать вам вопросы в любом количестве! Она покачала головой, улыбаясь, но потупив взор:
– Это совсем другое дело! Вряд ли у вас появится когда-либо повод для беспокойства. Я не настолько красива! – Она помедлила и с усилием вздохнула, покраснев при этом. – И не та жена, которую вы хотели, но я сделаю все возможное, чтобы вести себя подобающим образом. Вы захотите наследника, и я надеюсь, что дам его вам. Я хотела бы завести детей, и чем скорее, тем лучше. Но это решать вам.
Она умолкла, плотно сжав губы, и отвернула лицо, чтобы выглянуть в окно; но через несколько секунд, в течение которых он старался придумать хоть какой-то ответ, она заговорила снова, произнеся непринужденным тоном:
– Знаешь, для меня в новинку жить в деревне. Моя мать была сельская женщина, но папа вырос в городе и не питает никакой любви к деревне, и если мы и выезжали из Лондона, то в Брайтон, или в Рамсгейт, или в другие подобные места… Далеко нам еще ехать до дома твоей тетушки?
Глава 8
Они пробыли в Гемпшире менее двух недель; медовый месяц был укорочен решимостью леди Линтон немедленно присоединиться к своей сестре в Бате и такой же решимостью Ламберта Райда жениться на Шарлотте до этого срока. Семейные дела снова призвали его на север, и он предложил всерьез то, о чем первоначально говорил шутя: поехать с Шарлоттой в Шотландию в их медовый месяц. Шарлотта не могла отрицать, что подобная перспектива переполняет ее восторгом, и робко написала об этом Адаму. С одной стороны, она боялась, что ее свадьбу отложат на неопределенное время, с другой – ей была невыносима мысль, что к алтарю ее поведет не брат, а кто-то другой.
– Ну, я думаю, это и в самом деле не годится! – воскликнула Дженни, когда Адам показал ей письмо Шарлотты. – Напиши ей немедленно и сообщи, что ты там будешь! Ты же видишь – она очень волнуется, а какая разница, если мы отправимся в Фонтли на несколько дней раньше, чем собирались?
– Если ты не против…
Она ответила с рассудительностью, которая сделала ее одновременно легкой и не вызывающей волнения спутницей:
– Что для нас значат несколько дней? Конечно, мне здесь нравится, но теперь, когда я знаю, что леди Нассингтон собирается представить меня на майском официальном приеме, мы должны из-за моего бального платья вернуться в город в конце второй недели. Я уже заказала его и подобрала для него материалы, но, видишь ли, мне нужно его примерить. – Глаза ее сузились до щелочек, когда она невесело хмыкнула. – Боюсь, буду ужасно в тем выглядеть! – призналась она. – Я – ив юбках с кринолином! О, да я буду такая толстая! Уже не говоря о том, что я не сумею его носить, чему, как меня предупредила леди Оверсли, я должна научиться, прежде чем появлюсь в нем на публике. Ну что же, мне остается только надеяться, что я не опозорю тебя!
– Не опозоришь. Так я скажу Шарлотте, что она может назначить на понедельник, девятого мая, как ей хочется?
– Да, пожалуйста, сделай это! Мы можем отправиться в Фонтли в пятницу, и, если уедем отсюда во вторник, у меня будет два дня на Гросвенор… в Лондоне, чтобы примерить платье для двора, а также купить перья и все остальное.
Дженни произнесла эти слова с какой-то напряженной интонацией, но Адам не подал и виду, что заметил это, произнеся радостно:
– Очень хорошо, я напишу Шарлотте!
Медовый месяц не мог обойтись без неловких моментов, неизбежных при подобных обстоятельствах; но все было преодолено, во многом (как признавался Адам) благодаря весьма прозаическому отношению к происходящему, проявленному его женой. Если их союз и был лишен романтичности, то ему сопутствовало меньше неловкостей, чем он ожидал. Дженни порой оказывалась стыдливой, но робкой – никогда. У нее был практический склад ума, поэтому она вступила в семейную жизнь деловито и почти сразу же явила собой жену с опытом в несколько лет. Она быстро выявила и никогда не забывала присущие Адаму пристрастия, она не требовала и, казалось, не жаждала постоянного внимания к себе, а отправляла его удить форель в ручье, встречая мужа по возвращении расспросами о любимом спорте и спокойным перечислением того, чем она занималась в его отсутствие. Поскольку занятия эти включали, помимо игры на фортепьяно и зарисовок в саду, вышивку каймы совсем крохотными стежками на комплекте его носовых платков, он мучился раскаянием, чувствуя, что подтолкнула ее к столь нудному делу скука. Тем не менее она уверяла его, что ей нравится то, что она называла работой белошвейки; и она определенно выглядела довольной той размеренной жизнью, которую вела. Поместье Рашли могло служить идеальным пристанищем для медового месяца двоим влюбленным, но Линтонам делать там было особенно нечего. Адам удил рыбу, ездил верхом или в повозке с Дженни, а по вечерам они играли в шахматы, Дженни музицировала на фортепьяно или сидела с шитьем, в то время как Адам читал ей вслух. Он был очень склонен винить себя за то, что привез ее в Рашли, в то время как один из оживленных водных курортов, вероятно, больше пришелся бы ей по вкусу; но когда он сказал об этом, она покачала головой в своей решительной манере и ответила, что ей бы это и вполовину так не понравилось.
– Я знаю все о водных курортах, но никогда прежде не жила в сельском доме, – сказала она. – Это совсем ново для меня и очень приятно. Кроме того, я многому учусь здесь, чем наш приезд сюда меня особенно радует. Я уже не буду такой невежественной, когда мы поедем в Фонтли. И не предполагала, что это будет настолько отличаться от жизни в городском доме.
– Теперь ты обнаруживаешь и еще невежество! Неужели такая большая разница?
– О да! Знаешь, в Лондоне человек покупает, а в сельской местности… производит или выращивает капусту, и яблоки, и яйца… Ладно, не смейся надо мной! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!. Опять же свиньи – представь, что ты делаешь собственный окорок! Вряд ли ты в это поверишь, но, я, пока не приехала сюда, никогда не видела, как доят коров, и не имела ни малейшего понятия, как делают масло. Мне нравится наблюдать, чем занимаются на ферме, как и все остальное тут. У тебя в Фонтли есть ферма?
– Домашняя ферма? Да… хотя – стыдно сказать – не такая опрятная, как эта!
Она приняла это без комментариев, но в следующий момент спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Вы даете мне разрешение пуститься в развратную жизнь? – спросил он, стараясь обратить все в шутку. – Следует ли мне предоставить вам такую же свободу действий? Боюсь, вы сочтете меня совсем невеликодушным, потому что у меня нет такого намерения! Я даже настолько мелочен, что сохраняю для себя право задавать вам вопросы в любом количестве! Она покачала головой, улыбаясь, но потупив взор:
– Это совсем другое дело! Вряд ли у вас появится когда-либо повод для беспокойства. Я не настолько красива! – Она помедлила и с усилием вздохнула, покраснев при этом. – И не та жена, которую вы хотели, но я сделаю все возможное, чтобы вести себя подобающим образом. Вы захотите наследника, и я надеюсь, что дам его вам. Я хотела бы завести детей, и чем скорее, тем лучше. Но это решать вам.
Она умолкла, плотно сжав губы, и отвернула лицо, чтобы выглянуть в окно; но через несколько секунд, в течение которых он старался придумать хоть какой-то ответ, она заговорила снова, произнеся непринужденным тоном:
– Знаешь, для меня в новинку жить в деревне. Моя мать была сельская женщина, но папа вырос в городе и не питает никакой любви к деревне, и если мы и выезжали из Лондона, то в Брайтон, или в Рамсгейт, или в другие подобные места… Далеко нам еще ехать до дома твоей тетушки?
Глава 8
Они пробыли в Гемпшире менее двух недель; медовый месяц был укорочен решимостью леди Линтон немедленно присоединиться к своей сестре в Бате и такой же решимостью Ламберта Райда жениться на Шарлотте до этого срока. Семейные дела снова призвали его на север, и он предложил всерьез то, о чем первоначально говорил шутя: поехать с Шарлоттой в Шотландию в их медовый месяц. Шарлотта не могла отрицать, что подобная перспектива переполняет ее восторгом, и робко написала об этом Адаму. С одной стороны, она боялась, что ее свадьбу отложат на неопределенное время, с другой – ей была невыносима мысль, что к алтарю ее поведет не брат, а кто-то другой.
– Ну, я думаю, это и в самом деле не годится! – воскликнула Дженни, когда Адам показал ей письмо Шарлотты. – Напиши ей немедленно и сообщи, что ты там будешь! Ты же видишь – она очень волнуется, а какая разница, если мы отправимся в Фонтли на несколько дней раньше, чем собирались?
– Если ты не против…
Она ответила с рассудительностью, которая сделала ее одновременно легкой и не вызывающей волнения спутницей:
– Что для нас значат несколько дней? Конечно, мне здесь нравится, но теперь, когда я знаю, что леди Нассингтон собирается представить меня на майском официальном приеме, мы должны из-за моего бального платья вернуться в город в конце второй недели. Я уже заказала его и подобрала для него материалы, но, видишь ли, мне нужно его примерить. – Глаза ее сузились до щелочек, когда она невесело хмыкнула. – Боюсь, буду ужасно в тем выглядеть! – призналась она. – Я – ив юбках с кринолином! О, да я буду такая толстая! Уже не говоря о том, что я не сумею его носить, чему, как меня предупредила леди Оверсли, я должна научиться, прежде чем появлюсь в нем на публике. Ну что же, мне остается только надеяться, что я не опозорю тебя!
– Не опозоришь. Так я скажу Шарлотте, что она может назначить на понедельник, девятого мая, как ей хочется?
– Да, пожалуйста, сделай это! Мы можем отправиться в Фонтли в пятницу, и, если уедем отсюда во вторник, у меня будет два дня на Гросвенор… в Лондоне, чтобы примерить платье для двора, а также купить перья и все остальное.
Дженни произнесла эти слова с какой-то напряженной интонацией, но Адам не подал и виду, что заметил это, произнеся радостно:
– Очень хорошо, я напишу Шарлотте!
Медовый месяц не мог обойтись без неловких моментов, неизбежных при подобных обстоятельствах; но все было преодолено, во многом (как признавался Адам) благодаря весьма прозаическому отношению к происходящему, проявленному его женой. Если их союз и был лишен романтичности, то ему сопутствовало меньше неловкостей, чем он ожидал. Дженни порой оказывалась стыдливой, но робкой – никогда. У нее был практический склад ума, поэтому она вступила в семейную жизнь деловито и почти сразу же явила собой жену с опытом в несколько лет. Она быстро выявила и никогда не забывала присущие Адаму пристрастия, она не требовала и, казалось, не жаждала постоянного внимания к себе, а отправляла его удить форель в ручье, встречая мужа по возвращении расспросами о любимом спорте и спокойным перечислением того, чем она занималась в его отсутствие. Поскольку занятия эти включали, помимо игры на фортепьяно и зарисовок в саду, вышивку каймы совсем крохотными стежками на комплекте его носовых платков, он мучился раскаянием, чувствуя, что подтолкнула ее к столь нудному делу скука. Тем не менее она уверяла его, что ей нравится то, что она называла работой белошвейки; и она определенно выглядела довольной той размеренной жизнью, которую вела. Поместье Рашли могло служить идеальным пристанищем для медового месяца двоим влюбленным, но Линтонам делать там было особенно нечего. Адам удил рыбу, ездил верхом или в повозке с Дженни, а по вечерам они играли в шахматы, Дженни музицировала на фортепьяно или сидела с шитьем, в то время как Адам читал ей вслух. Он был очень склонен винить себя за то, что привез ее в Рашли, в то время как один из оживленных водных курортов, вероятно, больше пришелся бы ей по вкусу; но когда он сказал об этом, она покачала головой в своей решительной манере и ответила, что ей бы это и вполовину так не понравилось.
– Я знаю все о водных курортах, но никогда прежде не жила в сельском доме, – сказала она. – Это совсем ново для меня и очень приятно. Кроме того, я многому учусь здесь, чем наш приезд сюда меня особенно радует. Я уже не буду такой невежественной, когда мы поедем в Фонтли. И не предполагала, что это будет настолько отличаться от жизни в городском доме.
– Теперь ты обнаруживаешь и еще невежество! Неужели такая большая разница?
– О да! Знаешь, в Лондоне человек покупает, а в сельской местности… производит или выращивает капусту, и яблоки, и яйца… Ладно, не смейся надо мной! Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду!. Опять же свиньи – представь, что ты делаешь собственный окорок! Вряд ли ты в это поверишь, но, я, пока не приехала сюда, никогда не видела, как доят коров, и не имела ни малейшего понятия, как делают масло. Мне нравится наблюдать, чем занимаются на ферме, как и все остальное тут. У тебя в Фонтли есть ферма?
– Домашняя ферма? Да… хотя – стыдно сказать – не такая опрятная, как эта!
Она приняла это без комментариев, но в следующий момент спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113