Наконец, ее и Монкрифа ввели по широкой лестнице с оленьими рогами и кабаньими головами в приемную короля, переполненную нарядно одетыми людьми, тоже ожидавшими приема. Из случайных обрывков разговоров вокруг Таунсенд заключила, что здесь были послы, посланники, министры из разных стран, которые явились засвидетельствовать свое почтение королю Франции. Ее раздражало, хотя она и виду не подавала, что Монкриф, казалось, был со многими из них близко знаком, но, представив ее, по-прежнему не замечал.
Вскоре секретарь Людовика впустил их в королевские покои. Таунсенд вошла, гордо вскинув голову, намереваясь показать Монкрифу, что его обращение с ней безразлично ей, и едва не налетела на спину какого-то чиновника, который вошел прежде нее и теперь отвешивал глубокий поклон кому-то в середине зала. Таунсенд быстро сделала низкий реверанс, а Монкриф, прежде чем поклониться, бросил на нее свирепый взгляд. Секретарь начал бормотать официальное представление, и Таунсенд не могла отказать себе в удовольствии рассмотреть короля.
Она была удивлена, что застала его еще в процессе одевания: он натягивал камзол, слуга тем временем подвязывал ему волосы, а придворный, чья форменная одежда сверкала от многочисленных крестов и знаков отличия, прицеплял ему шпагу. Затем король шагнул вперед – высокий, почти такой же высокий как Монкриф – и обратился с несколькими словами к двум-трем сановникам, стоявшим около него со склоненными головами. Остальных, включая Монкрифа и Таунсенд, он не удостоил внимания.
Тотчас же после этого король вышел из комнаты со своей свитой, следовавшей за ним по пятам, и в ту минуту, когда дверь за ним закрылась, секретарь проводил всех из комнаты через другие двери.
На площадке лестницы Монкриф крепко схватил Таунсенд за руку.
– Ради Бога, не кривляйтесь, пока кто-нибудь не увидел вас.
Она была слишком сердита, чтобы повиноваться.
– Вы хотите сказать мне, что мы ждали его все это время, чтобы он притворился, будто мы не существуем?
Ян поклонился, учтиво улыбаясь проходившему мимо немецкому принцу, затем с силой потащил ее дальше.
– Этикет запрещает королю Франции публично обратиться к кому-либо ниже чином, чем посол. Возможно, в следующий раз, если вы встретитесь с ним в менее официальной обстановке, он обменяется с вами словом или парой слов.
– Неслыханная глупость! – выпалила Таунсенд. – Когда моего отца приглашают в Сент-Джеймский дворец, король Георг всегда встречает его...
Монкриф резко прервал ее:
– Вместо того, чтобы болтать, лучше смотрите и слушайте, что я скажу.
Они проходили через Salon de la Juerre , мраморный зал парадных апартаментов короля. Отполированные стены отражались в зеркалах, которые, вобрав в себя сверкание позолоты и бронзы, освещали фрески Ле Брюна, на которые указывал Монкриф. Каждая из них изображала в ярких красках славные подвиги Короля-солнца Людовика XIV.
– Когда Людовик XIV превратил скромный загородный домик отца в то, что сейчас известно как Версаль, французское дворянство было разрозненным и своевольным, погрязшим в интригах и бесконечных заговорах. У Людовика хватило ума собрать их всех под одной крышей здесь, где он мог не спускать с них глаз. Всегда держите своих врагов в поле зрения, мадам. Этой стратегией пользовались Александр Великий и Юлий Цезарь для достижения своих ошеломительных успехов, что вы должны знать, если хорошо изучали историю.
– Уверяю вас, что...
– Наделяя каждого из этих дворян специальными обязанностями и следя за соблюдением норм поведения при дворе – священных правил этикета, если хотите, Людовику удавалось так занять их, что им некогда было думать о собственных честолюбивых планах.
– Глупости! Я никогда не видела места, где бы люди так погрязли в интригах и предательстве, как в Версале, – возразила Таунсенд. Она дрожала от гнева.
Монкриф сурово взглянул на нее.
– Вы правы в какой-то степени, – неожиданно согласился он. – Правила этикета стали с годами слишком консервативными, но, в то же время, придворные привыкли относиться к ним очень серьезно. Они ссорятся, интригуют, их хорошие манеры доведены до абсурда, но, тем не менее, они больше заняты борьбой за высокие места в придворной иерархии, чем интригами за овладение троном.
На лице Таунсенд все еще было выражение непокорности.
– Вы найдете Людовика очаровательным человеком с прекрасным чувством юмора, – сказал Монкриф мягче. – В менее официальном окружении, чем в зале послов, конечно.
– Я с нетерпением жду этого, – сдержанно ответила Таунсенд.
Монкриф поджал губы.
– Иногда я забываю, какой вы еще ребенок. В самих словах было что-то обидное, но именно тон – нетерпеливый и презрительный – больно задел Таунсенд. Они пошли на ужин – их первое официальное появление в Версале после приезда – в холодном молчании. Таунсенд стало немного легче в предвкушении ужина в веселой атмосфере Двора Людовика, но эта церемония оказалась еще более невероятной, чем аудиенция у короля.
Открытый ужин, называвшийся так потому, что всякий, кто хотел наблюдать, как ужинает королевская семья, мог легко быть допущенным в Grand Couvert , величественную, роскошно отделанную, с портретами мадам Вижи-Лебрюн. В течение почти двух часов Таунсенд вынуждена была сидеть с другими придворными дамами, а также многочисленными горожанками на театральных стульях у одной стены громадного зала, мужчины сидели у другой, и все они наблюдали – будто за актерами в пьесе, – как король и королева Франции вкушают суп, жаркое из куропаток и палтуса, приготовленного на пару, в передней части зала. Все присутствующие должны были подниматься и кланяться, когда вносили королевские блюда. Кроме того, им не разрешалось обмениваться ни единым словом друг с другом.
В течение этой длительной трапезы Таунсенд очень старалась не заплакать. Она не могла понять, как можно было выносить столь нелепое действо. В животе у нее урчало от вида и запаха многочисленных аппетитных яств, потому что она весь день не ела, и голова болела от перегретого и перенасыщенного духами воздуха.
Сейчас она сидела в бело-золотом зале, съев немного из того, что было, наконец, предложено придворным, после того как королевская семья удалилась. Она ни с кем не разговаривала, потоки смеха и слов перекатывались, ничуть ее не трогая. Ей нечего было сказать кому-либо, так как она никого не знала, а Монкриф не дал себе труда представить ее, приведя на ужин в этот душный официальный зал.
Со своего места Таунсенд могла видеть его высокую фигуру, удобно прислонившуюся к мраморной каминной доске в конце зала. Как и все в Версале, он носил парик. Несмотря на то, что везде в мире парик быстро выходил из моды, здесь нужно было все еще соблюдать этикет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91