! – задыхаясь, сказала она, хотя нисколько не оскорбилась и не ужаснулась. Ее слова звучали скорее жалостным призывом соблюдать приличия, только приличия, поскольку формальности имели для нее первостепенное значение. – Как ты смеешь так разговаривать с матерью?!
Чарлз вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Его слова ничего не могли изменить.
– Я поем в своем кабинете. Пейте чай, мадам, или ужинайте, так как уже довольно поздно. И не ждите меня. – Он сардонически приподнял бровь. – Я уверен, что Милли еще не ела.
Леди Эджингтон ничего не сказала, и Чарлз, повернувшись, начал подниматься по лестнице; его шаги эхом отражались в холле, в то время как мать наблюдала за ним снизу бесстрастным взглядом.
Чарлз прошел по восточной галерее, минуя дверь в комнату сестры, и в самом конце достиг крыла, которое занимал после смерти отца. Чарлз не стал выселять мать из ее апартаментов, где она располагалась вместе с мужем, и не особенно хотел класть голову на подушку отца, поэтому переместился из своей спальни в апартаменты из четырех комнат, которые когда-то предназначались лорду одного из прежних поколений Эджинггонов и где была предусмотрена отдельная лестница, ведущая вниз, в библиотеку, и вверх, на второй этаж.
Он открыл дверь кабинета. В камине пылали раскаленные угли, и газовые светильники ярко освещали пастельные тона холодных стен. В этой комнате странным образом сочетался стиль эпохи Тюдоров со стилем барокко. Высокий, обшитый панелями, белый потолок украшала позолота, что было типично для начала семнадцатого века, а тяжелая мебель из белого клена с полосками, характерными для ценного сорта кленовой древесины, придавала комнате необычный иид в век красного дерева.
– Наконец-то ты здесь! – раздался внезапно голос. Чарлз остановился, потом с щелчком решительно накрыл за собой дверь.
– Здесь всегда было мое место, – заметил он. – Так что ничего удивительного в этом нет.
Милли поднялась навстречу ему, покинув объятия кресла с гнутой спинкой и обивкой цвета морской волны.
– Ты отсутствовал целый день. Должно быть, начал реализовывать свой план, чтобы выиграть пари, – сказала она, прищурившись. – Я уверена.
– Ты позволяешь себе делать смелые предположения, – резко сказал Чарлз.
Он не хотел в данный момент иметь дело с сестрой: перебрасываться с ней репликами, видеть ее недовольную гримасу или слушать льстивые речи. Он предпочел бы сейчас стаканчик бренди или даже три и поразмыслить в уединении о другой женщине.
Чарлз подошел к камину и резко дернул шнур звонка. Его слуга Кендалл должен знать, что вызов в такой час означает его желание пообедать.
– О, я же не идиотка, – сказала Милли. – Два дня назад ты втянул меня в этот дурацкий спор, а сегодня надолго задержался. Я обращалась письменно к сестре сэра Натаниела, к леди Виктории и к Летисии Мортимер – никто из них не знал, где ты находишься.
– Тебе следовало бы поступить на службу в Скотленд-Ярд, – сказал Чарлз, подходя к шкафчику со спиртными напитками и развязывая галстук. – Уверен, они наняли бы тебя в качестве сыщика.
– Кто она? – резко спросила Милли, игнорируя его насмешку. – Я должна знать!
– Если даже предположить, что я действовал в интересах пари, ты слишком льстишь себе, если считаешь, что я трачу столько времени ради выигрыша. И почему, черт возьми, я должен что-то рассказывать тебе? – возмутился Чарлз.
– Я не из тех, кого ты можешь обмануть, – сердито заявила Милли. – Можешь дурачить кого угодно, только не меня.
Чарлз налил себе приличную порцию спиртного и поднял бокал, вопросительно взглянув на сестру. Та сморщила нос, понимая, что он дразнит ее.
– Однако ты, дорогая моя сестра, напрасно распространяешь информацию о нашем споре.
Милли нахмурилась:
– Просто я хотела узнать, кто она. Я обращалась к лорду Гиффорду… то есть к его сестре. Лорд очень любезен со мной. Более любезен, чем ты.
Чарлз вздохнул и плюхнулся в кресло, которое она освободила.
– Ради Бога, Милли, ты уже не ребенок. Тебе не следует писать письма каждому мужчине, который любезен с тобой. Достаточно того, что ты нравишься Кристоферу Рэдклиффу, но если он узнает о твоей несдержанности, сомневаюсь, что у вас что-нибудь получится. Если ты не хочешь умереть незамужней старой девой, постарайся немного повзрослеть и не совершать глупых поступков.
Милли оцепенела, и Чарлзу показалось, что она вот-вот заплачет. Если это произойдет, он выставит ее комнаты – насильно, если потребуется. Но сестра лишь печально вздохнула и села на оттоманку у его ног.
– Я всегда считала тебя лучшим братом в мире, – грустно сказала она. – Ты разрешал мне кататься на твоем пони и потихоньку таскал для меня сладости. Но ты вернулся из Рагби таким мрачным, что немного стал пугать меня. И сейчас… я даже не могу купить себе новое платье!
– Ты приобрела в этом году пять новых платьев, Милли, – устало заметил Чарлз.
– Но папа никогда не ограничивал меня так жестко, а ты, насколько я поняла, решил окончательно лишить меня дополнительных средств, когда сказал, что я должна жить на наследство бабушки. Значит, теперь я вынуждена буду носить прошлогодние тряпки все лето и осень! – Милли сделала паузу, пытаясь оценить произведенный эффект, но Чарлз лишь медленно потягивал бренди, наслаждаясь жжением в горле. – Что случилось, Чаз? – тихо спросила она, используя прозвище, которое он не слышал от нее более десяти лет. – Почему мы не можем позволить себе развлекаться, как раньше?
– Потому что я повзрослел, – резко ответил Чарлз. – Чего и тебе желаю. Никто больше не дарит мне ни пони, ни сладости.
Милли смотрела на него непонимающим взглядом. Чарлз сделал еще глоток, когда раздался стук в дверь.
– Войдите, Кендалл, – отозвался он. Дверь открылась, и появился камердинер. – Спокойной ночи, Милли, – решительно сказал Чарлз сестре, когда слуга вошел.
Сестра неохотно встала с холодным выражением лица и вышла из комнаты.
«Вот так тиран ожесточает членов своей семьи», – мрачно подумал Чарлз.
Он посмотрел на поднос, который Кендалл поставил на столик рядом с креслом.
– Жареная утка под абрикосовым соусом, – отметил Чарлз. – Повар явно превзошел себя в последние дни, – добавил он и с аппетитом стал есть. Но даже во время еды перед его мысленным взором маячил образ маленькой женщины на сцене, которая пела, осуждая царящий в мире деспотизм.
Мэгги проснулась утром, когда миссис Першинг раздвинула шторы и в комнату устремился не по сезону яркий поток света. Она попыталась сесть в постели среди многочисленных покрывал, но ее ягодицы погрузились еще глубже в толстый пуховый матрас. Мэгги потерла глаза. Она плохо спала этой ночью. Матрас был слишком мягким, простыни – слишком гладкими, и вся постель – слишком большой и пустой для одного человека, в отличие от железной кровати, которую она делила с Салли и Нэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Чарлз вздохнул, внезапно почувствовав усталость. Его слова ничего не могли изменить.
– Я поем в своем кабинете. Пейте чай, мадам, или ужинайте, так как уже довольно поздно. И не ждите меня. – Он сардонически приподнял бровь. – Я уверен, что Милли еще не ела.
Леди Эджингтон ничего не сказала, и Чарлз, повернувшись, начал подниматься по лестнице; его шаги эхом отражались в холле, в то время как мать наблюдала за ним снизу бесстрастным взглядом.
Чарлз прошел по восточной галерее, минуя дверь в комнату сестры, и в самом конце достиг крыла, которое занимал после смерти отца. Чарлз не стал выселять мать из ее апартаментов, где она располагалась вместе с мужем, и не особенно хотел класть голову на подушку отца, поэтому переместился из своей спальни в апартаменты из четырех комнат, которые когда-то предназначались лорду одного из прежних поколений Эджинггонов и где была предусмотрена отдельная лестница, ведущая вниз, в библиотеку, и вверх, на второй этаж.
Он открыл дверь кабинета. В камине пылали раскаленные угли, и газовые светильники ярко освещали пастельные тона холодных стен. В этой комнате странным образом сочетался стиль эпохи Тюдоров со стилем барокко. Высокий, обшитый панелями, белый потолок украшала позолота, что было типично для начала семнадцатого века, а тяжелая мебель из белого клена с полосками, характерными для ценного сорта кленовой древесины, придавала комнате необычный иид в век красного дерева.
– Наконец-то ты здесь! – раздался внезапно голос. Чарлз остановился, потом с щелчком решительно накрыл за собой дверь.
– Здесь всегда было мое место, – заметил он. – Так что ничего удивительного в этом нет.
Милли поднялась навстречу ему, покинув объятия кресла с гнутой спинкой и обивкой цвета морской волны.
– Ты отсутствовал целый день. Должно быть, начал реализовывать свой план, чтобы выиграть пари, – сказала она, прищурившись. – Я уверена.
– Ты позволяешь себе делать смелые предположения, – резко сказал Чарлз.
Он не хотел в данный момент иметь дело с сестрой: перебрасываться с ней репликами, видеть ее недовольную гримасу или слушать льстивые речи. Он предпочел бы сейчас стаканчик бренди или даже три и поразмыслить в уединении о другой женщине.
Чарлз подошел к камину и резко дернул шнур звонка. Его слуга Кендалл должен знать, что вызов в такой час означает его желание пообедать.
– О, я же не идиотка, – сказала Милли. – Два дня назад ты втянул меня в этот дурацкий спор, а сегодня надолго задержался. Я обращалась письменно к сестре сэра Натаниела, к леди Виктории и к Летисии Мортимер – никто из них не знал, где ты находишься.
– Тебе следовало бы поступить на службу в Скотленд-Ярд, – сказал Чарлз, подходя к шкафчику со спиртными напитками и развязывая галстук. – Уверен, они наняли бы тебя в качестве сыщика.
– Кто она? – резко спросила Милли, игнорируя его насмешку. – Я должна знать!
– Если даже предположить, что я действовал в интересах пари, ты слишком льстишь себе, если считаешь, что я трачу столько времени ради выигрыша. И почему, черт возьми, я должен что-то рассказывать тебе? – возмутился Чарлз.
– Я не из тех, кого ты можешь обмануть, – сердито заявила Милли. – Можешь дурачить кого угодно, только не меня.
Чарлз налил себе приличную порцию спиртного и поднял бокал, вопросительно взглянув на сестру. Та сморщила нос, понимая, что он дразнит ее.
– Однако ты, дорогая моя сестра, напрасно распространяешь информацию о нашем споре.
Милли нахмурилась:
– Просто я хотела узнать, кто она. Я обращалась к лорду Гиффорду… то есть к его сестре. Лорд очень любезен со мной. Более любезен, чем ты.
Чарлз вздохнул и плюхнулся в кресло, которое она освободила.
– Ради Бога, Милли, ты уже не ребенок. Тебе не следует писать письма каждому мужчине, который любезен с тобой. Достаточно того, что ты нравишься Кристоферу Рэдклиффу, но если он узнает о твоей несдержанности, сомневаюсь, что у вас что-нибудь получится. Если ты не хочешь умереть незамужней старой девой, постарайся немного повзрослеть и не совершать глупых поступков.
Милли оцепенела, и Чарлзу показалось, что она вот-вот заплачет. Если это произойдет, он выставит ее комнаты – насильно, если потребуется. Но сестра лишь печально вздохнула и села на оттоманку у его ног.
– Я всегда считала тебя лучшим братом в мире, – грустно сказала она. – Ты разрешал мне кататься на твоем пони и потихоньку таскал для меня сладости. Но ты вернулся из Рагби таким мрачным, что немного стал пугать меня. И сейчас… я даже не могу купить себе новое платье!
– Ты приобрела в этом году пять новых платьев, Милли, – устало заметил Чарлз.
– Но папа никогда не ограничивал меня так жестко, а ты, насколько я поняла, решил окончательно лишить меня дополнительных средств, когда сказал, что я должна жить на наследство бабушки. Значит, теперь я вынуждена буду носить прошлогодние тряпки все лето и осень! – Милли сделала паузу, пытаясь оценить произведенный эффект, но Чарлз лишь медленно потягивал бренди, наслаждаясь жжением в горле. – Что случилось, Чаз? – тихо спросила она, используя прозвище, которое он не слышал от нее более десяти лет. – Почему мы не можем позволить себе развлекаться, как раньше?
– Потому что я повзрослел, – резко ответил Чарлз. – Чего и тебе желаю. Никто больше не дарит мне ни пони, ни сладости.
Милли смотрела на него непонимающим взглядом. Чарлз сделал еще глоток, когда раздался стук в дверь.
– Войдите, Кендалл, – отозвался он. Дверь открылась, и появился камердинер. – Спокойной ночи, Милли, – решительно сказал Чарлз сестре, когда слуга вошел.
Сестра неохотно встала с холодным выражением лица и вышла из комнаты.
«Вот так тиран ожесточает членов своей семьи», – мрачно подумал Чарлз.
Он посмотрел на поднос, который Кендалл поставил на столик рядом с креслом.
– Жареная утка под абрикосовым соусом, – отметил Чарлз. – Повар явно превзошел себя в последние дни, – добавил он и с аппетитом стал есть. Но даже во время еды перед его мысленным взором маячил образ маленькой женщины на сцене, которая пела, осуждая царящий в мире деспотизм.
Мэгги проснулась утром, когда миссис Першинг раздвинула шторы и в комнату устремился не по сезону яркий поток света. Она попыталась сесть в постели среди многочисленных покрывал, но ее ягодицы погрузились еще глубже в толстый пуховый матрас. Мэгги потерла глаза. Она плохо спала этой ночью. Матрас был слишком мягким, простыни – слишком гладкими, и вся постель – слишком большой и пустой для одного человека, в отличие от железной кровати, которую она делила с Салли и Нэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68