– Может быть, ты и не собираешься к ней, – продолжил Вайли после неловкой паузы, – но если вдруг ты ее увидишь… помни, что у тебя для нее новостей нет. Ничего нового ты ей сообщить не можешь. Ясно? Ты же сам прекрасно знаешь, как относятся женщины к сообщениям о других женщинах.
Если Купер и не знал, как к таким сообщениям относятся женщины, то не потому, что ему никогда не представлялась возможность узнать это. Возможность получить такое знание у него когда-то имелась, а вот обстоятельства, связанные с этой возможностью, были окрашены в весьма печальный оттенок. Дело в том, что, как это ни прискорбно, но одному их двух ангельских существ, к которым он испытывал привязанность, причем одновременно – так уж ему не повезло! – некоей госпоже А., бывшей когда-то брюнеткой, исполнилось на радость Его Величеству семнадцать лет, а второе из этих существ, некая госпожа Б., тоже брюнетка в молодые годы, пребывала, к сожалению, в относительно добром здравии, несмотря на все свои недуги и телесные повреждения… И все же, строго говоря, он не обладал тем знанием, о котором его спрашивал Вайли и которое имелось у самого Вайли, предупреждая его о возможных последствиях неосторожности; имелось такое знание и у Ниери, и, собственно говоря, им обладает большинство мужчин, хотя добывают они его со значительно меньшими трудами и затратами, а в некоторых случаях мужчины получают такое знание, так сказать, apriori. То неприятное обстоятельство, которое упоминалось несколько выше, Купер изо всех сил старался забыть, и ему это в значительной степени удалось, хотя и не полностью, а вот Ниери, напротив, и тоже с немалыми трудами, почти полностью восстановил в памяти. Купер мог еще припомнить нежную сцену (и может быть, даже не одну), которая произошла у него с госпожой А. еще до того, как он повстречался с госпожой Б., и пару нежных сцен с госпожой Б. вроде бы еще до того, как он познакомился с госпожой А. Эти воспоминания, в которых он постоянно путался, не причиняли ему душевной боли и, конечно же, не интересовали Ниери, который не знал ни ту, ни другую.
– Послушай, я спрашиваю тебя, – нетерпеливо воскликнул Вайли, – знаешь ли ты, что представляют собой женщины? А может быть, ты провел всю свою жизнь в Корке, и там женщины вообще не водятся?
Голова Купера тяжело опустилась подбородком на грудь, казалось, она вообще готова скатиться с плеч, а его руки, маленькие, беленькие, припухленькие, словно набитые промокшим тряпьем, безволосатенькие, на вид вяленькие, а на самом-то деле очень ловкие и искусные, проделали какие-то тяжеловесные жесты в вечерней мгле.
Купер пробормотал:
– Ну, усё будет у порядке…
– А может быть, у тебя появилась какая-нибудь очаровательная особа, которая приворожила тебя? – игриво спросил Вайли. – Совсем молоденькая, а? Ну, признавайся!
Купер опустил руки, словно сделавшиеся неподъемно тяжелыми, с видимым усилием повернул голову, в упор посмотрел на Вайли и повторил таким же мертвым голосом:
– Ну, усё будет у порядке…
Вечер лишь обдумывал, не сделаться ли ему ночью, а Ниери, скинув с себя пижаму и швырнув ее на пол, уже ворочался на кровати, мучительно вопрошая, когда же наконец придет утро. И тут, посреди его терзаний, объявилась Кунихэн собственной персоной. Увидев, что ей не предлагают сесть и вообще не обращают на нее никакого внимания, она с шаловливой развязностью, которая отнюдь не была для нее характерна, уселась в изножье кровати, причем усаживалась она с таким видом, словно опускалась на заросший колючей травой и цветами берег речки у самой кромки обрыва.
Ниери укрывался лишь простыней, и ноги его замерзли, он их скрестил и уперся подошвами в грелку; пальцы ног при этом были скрючены наподобие птичьих лап. Когда Ниери не спалось, он обычно скрещивал ноги, надеясь, что это поможет ему заснуть; делал он это в подражание древнегреческому богу Сна, который, как и брат его, часто изображался на вазах со скрещенными ногами.
Он также считал (несколько смутно, не облекая эту мысль в ясно выраженные слова), что соединение нижних конечностей подобным скрещенным образом предотвращает уход жизненной энергии. Но в тот раз, когда ему стало совершенно ясно, что сон не придет к нему, и когда на его кровать уселась Кунихэн и ее горячая, аппетитная, как булочка, намазанная маслом попка оказалась в такой близости от него, Ниери снял одну ногу с другой и незаметно столкнул с постели грелку, которая упала на пол, проскользнув в зазор между кроватью и стеной. При падении грелка, тихо булькнув, дала течь и из нее начала вытекать вода, ручейком устремляясь к центру комнаты. Вода текла из пострадавшей грелки на протяжении всей той сцены, которую мы сейчас опишем. (Кстати, когда-то усаживание Силии на кровать своего деда Келли, да и на кровать Мерфи, происходило манером, весьма напоминающим осторожничанье Кунихэн.)
Кунихэн, задыхаясь от волнения, со смиренным видом принялась убеждать Ниери в том, что обнаружение Силии обязательно приведет к отысканию и Мерфи, но не успела она завершить изложение своих пространных доводов, как появилась горничная и сообщила, что пришел господин Вайли, который хочет видеть господина Ниери. Кунихэн соскочила с кровати и, объятая паникой, стала лихорадочным взором искать место, где она могла бы спрятаться, или, по крайней мере, вторую (а может быть, и потайную) дверь, которая позволила бы ей бежать, не встречаясь с Вайли.
– Отсутствию занавесей, за которыми можно было бы спрятаться, удивляться не нужно, – лениво проговорил Ниери, нимало позабавленный тем, как всполошилась Кунихэн. – В комнатах, где я хотя бы некоторое время обитаю, их никогда нет. Я всегда прошу снимать их, потому что они собирают пыль… А платяной шкаф слишком узок и мал, в него даже боком не залезть, не говоря уже о том, чтобы войти в него как в дверь. И балкона тут нет… А вот забраться под кровать я как-то не осмеливаюсь вам предложить…
Кунихэн подскочила к двери как раз в тот момент, когда в нее уже стучал Вайли. Она заперла дверь на ключ, торчавший в замке, и тут же его из замка выдернула.
– Боюсь, дверь не калитка, руку не просунешь, щеколду не откроешь! – выкрикнул Ниери, обращаясь к невидимому Вайли.
А тот исступленно дергал за ручку с другой стороны двери и вопил:
– Это же я, Вайли, Игла Вайли!
Кунихэн воззвала к милосердию Ниери, но, конечно, не словесно, а бросившись на колени и протягивая к нему с мольбой руки; грудь ее вздымалась, глаза затуманились; применялись и все прочие характерные жесты человека, молящего о пощаде.
– Заходи, заходи! – восхищенно восклицал Ниери. – Если, конечно, сможешь открыть дверь. Кунихэн заперла ее на ключ!
Кунихэн медленно поднялась с колен.
– Если эта твоя крошка не впустит тебя, стой у двери и жди!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73