Медленный, редкий дождик размывал четкие грани, смешивал тени, растворял краски…
Только металлически отблескивающая игла Гнезда казалась яркой, отполированной, натертой до зеркального сияния, выпадающая из общей акварельной неопределенности деталь, а может, ось, некоторой все держится…
«И почему здесь всегда так сыро? – вяло размышлял Робьяр, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой скамье повозки, – Или мне везет заставать город в такой неприглядной размытости?.. Или дело не в дожде?»
Возница посмотрел на одинокого пассажира, прокашлялся деликатно.
Сейчас заговорит, – с легким неудовольствием догадался Робьяр.
– Осень в этом году больно сырая выдалась, – словно прочитав мысли Робьяра, произнес важно возница, слегка развернувшись и скосив на сидящего позади пассажира темный, упрятанный под навес всклокоченной брови, блестящий глаз.
– М-да… – неопределенно отозвался Робьяр.
– Помнится, в прошлом-то годе осень потеплее была, когда вы к нам наведывались.
Робьяр удивился.
– Простите?
– Вы же сыщик из столицы, верно? – пояснил довольно возница. – У меня память, как глина – все отпечатывается, да застывает намертво. Всех, кого возил, помню. Вот в прошлом-то году, почти в эту пору вас возил с той же станции. Мне потом сказали, что вы знаменитый сыщик. Хотите словить у нас того сумасшедшего, что на людей охотился. И вроде как поймали?
– М-да… – снова неопределенно отозвался Робьяр, мимолетно морщась.
– А сейчас небось вас второго безумца вызвали ловить?
– Разве у вас в городе второй завелся?
– А как же, – авторитетно отозвался возница. – Ну, во-первых, про это все знают. А во-вторых, вас бы не стали вызывать, если бы мелочь какая, верно?
– Может, я просто в гости к друзьям, – предположил Робьяр.
– Как же так? – с простодушным недоумением произнес возница, поворачивая к пассажиру огорченную физиономию. – Уж простите, господин… Тут такие мерзости творятся, а вы просто в гости?
– Ну, во-первых, – подражая собеседнику, проворчал Робьяр, – я тоже имею право на отдых, во-вторых, для борьбы с мерзостями у вас есть собственные стражи порядка, а в-третьих, у вас же Гнездо под боком! Вот к ним бы и обращались.
– Гнездо! – с непонятной, но отнюдь не содержащей традиционного благоговения, интонацией отозвался возница. – Как же… Гнездо. Знаем мы, что в этом Гнезде… – Он снова искоса взглянул на пассажира и полюбопытствовал: – А верно люди говорят, что у вас вроде как нюх небывалый на преступников? На особенных преступников?
– Я обычный следователь, который ловит обычных преступников, – тяготясь разговором, отозвался Робьяр, надеясь отбить интерес у собеседника. Никогда он не умел осаживать других людей, будь то прислуга или коллеги по работе. Невежливо казалось.
Надо было все-таки дождаться людей от городского Главы. Но Робьяру хотелось подольше не видеть кислые до оскомины лица бывших коллег, которые только и будут ждать, пока он удовлетворенно скажет: «Но ведь я вас предупреждал!»
Только ничего подобного Робьяр никому не станет говорить. Никакого удовлетворения от того, что нужно заново погружаться в мерзостное безнадежное болото, он не испытывает. Лучше бы он ошибся и все давно бы закончилось. И те кто умнее, понимали его правоту еще в прошлом году, а глупцы, все равно ничего не осознают. К тому же Робьяру хотелось самостоятельно и в одиночестве побродить по знакомым улицам, присматриваясь и «принюхиваясь».
– Простите, господин следователь, хотелось бы спросить, если позволите… – снова решился вступить в беседу возница, наклонившись в сторону пассажира и явно не интересуясь, куда правит.
– Спрашивайте, – нервно разрешил Робьяр, надеясь, что благовоспитанность лошадей простит небрежность возницы. А то дорога, знаете ли, мокрая, а кюветы – глубокие…
– А это верно, что вы слывете охотником?
– Я не люблю охоту, – угрюмо ответил Робьяр. – Зверей жалко.
– За что же вас зовут «охотником за драконами»? Я в газете читал…
– Не знаю. Разве в газете об этом не рассказывали?
– Я-то уж подумал, что верно вы за темным драконом прибыли охотиться.
– За каким еще темным драконом? – Робьяр прищурился, устремив взгляд в затылок спешно отвернувшегося возницы. – Вы что-то слышали?
– Ну, болтают люди всякое. Вроде как завелся у нас дракой, что людей жрет, – передернув плечами и понизив голос, пояснил собеседник. – Я бы не стал таким байкам верить. Драконы с всадниками они хоть и себе на уме, но вроде как простых людей не обижали. Но раз вы в город прибыли, то… – Он многозначительно притих, выжидая.
Серебряная игла Гнезда словно пришпилила взор Робьяра, то и дело возвращая к себе. Засунув мерзнущие руки в карманы пальто, а подбородок упрятав в плотно намотанный на шею шарф, Робьяр нахохлился на сидении, как больная птица.
«Драконы, – с отвращением думал он. – Кругом драконы… Все только и говорят о драконах. И никто не говорит о людях…» – Мельком, краем глаза он приметил какое-то затемнение над городом. Взглянул тревожно, угадывая тающий темный силуэт крылатого исполина, распростершего крылья над крышами…
Тьфу, это просто низкие дождевые тучи. И ничего больше.
Второй день Листохода.
– Не может быть! – донеслись с небес громовые раскаты чужого голоса, породившие болезненное эхо в хрупком сосуде полном тяжести и гудения, в который превратилась моя голова. – Живой Птенец!.. – обладатель голоса подумал и поправился: – Полуживой… – снова подумал и добавил с большим сомнением: – Или дохлый… Посмотри, Колючка, а?
Поскольку я не мог с точностью утверждать, какое из вышеперечисленных состояний наиболее соответствует действительности, то решил рискнуть и открыть глаза, справедливо рассудив, что хуже не будет просто потому, что хуже некуда. Веки поднялись с отчетливым скрипом. Я узрел барсучью морду прямо над собой и испытал непреодолимое желание снова зажмуриться. Барсук, впрочем, рассматривал меня вполне дружелюбными темными глазками и шевелил усами, принюхиваясь. А потом исчез из поля зрения, сменившись великаном, заслоняющим тусклое предрассветное небо.
– Привет, – сказал великан уже знакомым голосом. – Как оно? Ничего?
Я задумался. Лежать было очень неудобно, жестко и зябко. С усилием оторвав свинцовый затылок от неровной поверхности, на которой тот покоился, я чудом извернулся, пытаясь удержать равновесие и проводил рассеянным взглядом мелких тварей, бросившихся врассыпную. Надо полагать вся эта мелочь ночевала в моих теплых карманах и теперь спешила прочь, чтобы не платить за постой. Твердая поверхность, служившая мне постелью, оказалась каменной, мшистой от старости плитой, и на ее раскрошившейся местами поверхности я поражение разобрал буквы и цифры, сложившиеся в слова и даты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Только металлически отблескивающая игла Гнезда казалась яркой, отполированной, натертой до зеркального сияния, выпадающая из общей акварельной неопределенности деталь, а может, ось, некоторой все держится…
«И почему здесь всегда так сыро? – вяло размышлял Робьяр, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой скамье повозки, – Или мне везет заставать город в такой неприглядной размытости?.. Или дело не в дожде?»
Возница посмотрел на одинокого пассажира, прокашлялся деликатно.
Сейчас заговорит, – с легким неудовольствием догадался Робьяр.
– Осень в этом году больно сырая выдалась, – словно прочитав мысли Робьяра, произнес важно возница, слегка развернувшись и скосив на сидящего позади пассажира темный, упрятанный под навес всклокоченной брови, блестящий глаз.
– М-да… – неопределенно отозвался Робьяр.
– Помнится, в прошлом-то годе осень потеплее была, когда вы к нам наведывались.
Робьяр удивился.
– Простите?
– Вы же сыщик из столицы, верно? – пояснил довольно возница. – У меня память, как глина – все отпечатывается, да застывает намертво. Всех, кого возил, помню. Вот в прошлом-то году, почти в эту пору вас возил с той же станции. Мне потом сказали, что вы знаменитый сыщик. Хотите словить у нас того сумасшедшего, что на людей охотился. И вроде как поймали?
– М-да… – снова неопределенно отозвался Робьяр, мимолетно морщась.
– А сейчас небось вас второго безумца вызвали ловить?
– Разве у вас в городе второй завелся?
– А как же, – авторитетно отозвался возница. – Ну, во-первых, про это все знают. А во-вторых, вас бы не стали вызывать, если бы мелочь какая, верно?
– Может, я просто в гости к друзьям, – предположил Робьяр.
– Как же так? – с простодушным недоумением произнес возница, поворачивая к пассажиру огорченную физиономию. – Уж простите, господин… Тут такие мерзости творятся, а вы просто в гости?
– Ну, во-первых, – подражая собеседнику, проворчал Робьяр, – я тоже имею право на отдых, во-вторых, для борьбы с мерзостями у вас есть собственные стражи порядка, а в-третьих, у вас же Гнездо под боком! Вот к ним бы и обращались.
– Гнездо! – с непонятной, но отнюдь не содержащей традиционного благоговения, интонацией отозвался возница. – Как же… Гнездо. Знаем мы, что в этом Гнезде… – Он снова искоса взглянул на пассажира и полюбопытствовал: – А верно люди говорят, что у вас вроде как нюх небывалый на преступников? На особенных преступников?
– Я обычный следователь, который ловит обычных преступников, – тяготясь разговором, отозвался Робьяр, надеясь отбить интерес у собеседника. Никогда он не умел осаживать других людей, будь то прислуга или коллеги по работе. Невежливо казалось.
Надо было все-таки дождаться людей от городского Главы. Но Робьяру хотелось подольше не видеть кислые до оскомины лица бывших коллег, которые только и будут ждать, пока он удовлетворенно скажет: «Но ведь я вас предупреждал!»
Только ничего подобного Робьяр никому не станет говорить. Никакого удовлетворения от того, что нужно заново погружаться в мерзостное безнадежное болото, он не испытывает. Лучше бы он ошибся и все давно бы закончилось. И те кто умнее, понимали его правоту еще в прошлом году, а глупцы, все равно ничего не осознают. К тому же Робьяру хотелось самостоятельно и в одиночестве побродить по знакомым улицам, присматриваясь и «принюхиваясь».
– Простите, господин следователь, хотелось бы спросить, если позволите… – снова решился вступить в беседу возница, наклонившись в сторону пассажира и явно не интересуясь, куда правит.
– Спрашивайте, – нервно разрешил Робьяр, надеясь, что благовоспитанность лошадей простит небрежность возницы. А то дорога, знаете ли, мокрая, а кюветы – глубокие…
– А это верно, что вы слывете охотником?
– Я не люблю охоту, – угрюмо ответил Робьяр. – Зверей жалко.
– За что же вас зовут «охотником за драконами»? Я в газете читал…
– Не знаю. Разве в газете об этом не рассказывали?
– Я-то уж подумал, что верно вы за темным драконом прибыли охотиться.
– За каким еще темным драконом? – Робьяр прищурился, устремив взгляд в затылок спешно отвернувшегося возницы. – Вы что-то слышали?
– Ну, болтают люди всякое. Вроде как завелся у нас дракой, что людей жрет, – передернув плечами и понизив голос, пояснил собеседник. – Я бы не стал таким байкам верить. Драконы с всадниками они хоть и себе на уме, но вроде как простых людей не обижали. Но раз вы в город прибыли, то… – Он многозначительно притих, выжидая.
Серебряная игла Гнезда словно пришпилила взор Робьяра, то и дело возвращая к себе. Засунув мерзнущие руки в карманы пальто, а подбородок упрятав в плотно намотанный на шею шарф, Робьяр нахохлился на сидении, как больная птица.
«Драконы, – с отвращением думал он. – Кругом драконы… Все только и говорят о драконах. И никто не говорит о людях…» – Мельком, краем глаза он приметил какое-то затемнение над городом. Взглянул тревожно, угадывая тающий темный силуэт крылатого исполина, распростершего крылья над крышами…
Тьфу, это просто низкие дождевые тучи. И ничего больше.
Второй день Листохода.
– Не может быть! – донеслись с небес громовые раскаты чужого голоса, породившие болезненное эхо в хрупком сосуде полном тяжести и гудения, в который превратилась моя голова. – Живой Птенец!.. – обладатель голоса подумал и поправился: – Полуживой… – снова подумал и добавил с большим сомнением: – Или дохлый… Посмотри, Колючка, а?
Поскольку я не мог с точностью утверждать, какое из вышеперечисленных состояний наиболее соответствует действительности, то решил рискнуть и открыть глаза, справедливо рассудив, что хуже не будет просто потому, что хуже некуда. Веки поднялись с отчетливым скрипом. Я узрел барсучью морду прямо над собой и испытал непреодолимое желание снова зажмуриться. Барсук, впрочем, рассматривал меня вполне дружелюбными темными глазками и шевелил усами, принюхиваясь. А потом исчез из поля зрения, сменившись великаном, заслоняющим тусклое предрассветное небо.
– Привет, – сказал великан уже знакомым голосом. – Как оно? Ничего?
Я задумался. Лежать было очень неудобно, жестко и зябко. С усилием оторвав свинцовый затылок от неровной поверхности, на которой тот покоился, я чудом извернулся, пытаясь удержать равновесие и проводил рассеянным взглядом мелких тварей, бросившихся врассыпную. Надо полагать вся эта мелочь ночевала в моих теплых карманах и теперь спешила прочь, чтобы не платить за постой. Твердая поверхность, служившая мне постелью, оказалась каменной, мшистой от старости плитой, и на ее раскрошившейся местами поверхности я поражение разобрал буквы и цифры, сложившиеся в слова и даты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130