Блонделем лишь немного скорректировала подсчеты де Моорга, определив средний доход такой семьи в 790 франков. Комиссия пришла к выводу об абсолютной невозможности французским рабочим в 1830-х годах поддерживать хотя бы «анемичное физиологическое существование» на средства, которые они зарабатывали.
Получая скудную заработную плату, рабочие различных стран были вынуждены отдавать ее часть на различные налоги и поборы. Так, ткачи Силезии были вынуждены платить особый налог помещикам за право заниматься промышленным трудом. В 1844 году заработная плата ткачей упала, а цены на продукты питания (ржаная мука, картофель) поднялись. Силезские ткачи питались и одевались хуже, чем английские рабочие. В германских газетах 1844 года сообщалось: «Для того, чтобы утолить голод куском хлеба, ткачи должны были продавать свои кровати, платье, белье и мебель… Ткачи бродят по деревням, как тени». Рассказывая о жизни силезских рабочих в 1844 году устами Анзорге, одного из героев его пьесы «Ткачи», Г. Гауптман писал: «Три талера я должен заплатить налога за дом, талер уходит на поземельный налог, три талера за аренду дома. А зарабатываю я талеров четырнадцать в год. Значит у меня остается семь талеров на весь год. На это нужно кормиться, топить комнату, одеваться, обуваться, чинить и штопать платье, – а еще квартира и все другое… Мы здесь не живем и не умираем, – плохо нам, совсем плохо! Бьешся-бьешься, пока сил хватает, а потом и сдаешься».
О том, что означало «семь талеров на год» в 1844 году в Германии, можно понять из воспоминаний Августа Бебеля, который, рассказывая о скудных доходах своего отчима (надзирателя тюрьмы) в 1844-1845 гг., писал: «Кроме казенной квартиры (две комнаты), освещения и отопления, отчим получал в месяц около восьми талеров жалования. На эти деньги должны были жить пять человек». Бебель рассказывал, что в детстве он «был очень хилым мальчиком, чему во многом обязан плохому питанию. Так, в течение многих лет ужин наш состоял из ломтя хлеба, намазанного тонким слоем масла или повидла. Когда же мы пробовали жаловаться – а мы это делали ежедневно, – что мы еще не наелись, то получали от матери один и тот же ответ:"Иногда приходится закрывать мешок и тогда, когда он еще не совсем полон"». На почти такую же сумму, которая, судя по словам Бебеля, была слишком мала для содержания семьи в течение месяца, силезский ткач был вынужден существовать вместе с семьей в течение года.
Ткачи Силезии остро ощущали разницу в положении между ними и их хозяевами. Старый Баумерт из той же пьесы Гауптмана говорил: «Два года тому назад я в последний раз ходил к причастию и сейчас после того продал сюртук, в котором причащался. На эти деньги мы купили тогда свинины. С тех пор я не ел мяса до сегодняшнего дня». Ему с горечью отвечает другой ткач, Егер: «Зачем нам мясо, – за нас его едят фабриканты! Они зато лопаются от жиру. Кто не верит, пусть сходит в Билау и в Петерсвальдау. Там есть на что поглазеть: все замки, да замки, дворцы, да дворцы, – а хозяева все фабриканты. Зеркальные окна, башни с железными шпицами. Там о плохих временах не слыхать. Там едят до отвалу и пьют, сколько влезет. Денег хватает и на экипажи, и на гувернанток, и на черт знает что! Не знают, что и придумать от баловства и спеси».
Тяжелые условия были и у ткачей Лиона. За 300 рабочих дней ткач зарабатывал 450 франков, что было значительно ниже прожиточного минимума. Рабочий день ткачей составлял 15 часов.
Женщины, занимавшиеся первоначальной обработкой коконов, умирали молодыми; чахотка была их профессиональным заболеванием. Они жили в старых, зловонных кварталах. Их положение особенно ухудшилось в 1831 году, когда, воспользовавшись безработицей, скупщики продукции снизили расценки.
Такие условия труда и жизни были типичны для многих рабочих на капиталистическом производстве. В коллективном труде «Международное рабочее движение» говорится: «Промышленная революция… привела к резкому возрастанию количества труда, который должен был выполнить рабочий, умножая богатства капиталиста. Это увеличение достигаюсь прежде всего удлинением рабочего дня, путь к этому открыло применение машины… В большинстве отраслей он продолжался от зари до наступления темноты с короткими перерывами для приема пищи, т. е. 13-14 часов, но обычным явлением был и 15-16 часовой рабочий день. Иногда, в частности в производствах непрерывного действия (доменная плавка), он достигал 18-19 часов. 'Трудовое наполнение" рабочего дня на фабрике было гораздо изнурительнее, чем в ремесленно-мануфактурном производстве былых времен, когда, во-первых, существовало множество нерабочих дней (религиозные праздники составляли более 1/3 года!), а во-вторых, значительное число работников могло более вольно распоряжаться своим временем». Авторы обратили внимание на то, что введение газовой горелки «удлинило рабочий день зимой; кроме того, при наличии газового освещения фабрики могли работать и в ночное время – практика, ранее вообще неведомая. Отныне ночной труд уже не являлся чем-то экстраординарным. Постепенно распространялась работа и по воскресным дням. При этом рабочий день был одинаков для мужчин, женщин и подростков. Отпуска вовсе отсутствовали».
Широко применялся труд женщин, которым платили меньше под предлогом меньшей производительности их труда. Известны случаи, когда в Англии работницы, выносившие корзины с углем из шахт, продолжали трудиться во время беременности и вновь приступали к работе через несколько дней после родов.
На фабриках и заводах много работало детей и подростков. При этом они трудились столь же долго, сколько и взрослые. Нередко, работая в качестве учеников или домашней прислуги, они лишались даже подобия свободы. Вспоминая годы своего ученичества у токаря, Август Бебель писал: «Учение было строгое, рабочий день – длинный. Работа продолжалась почти без всякого перерыва с пяти часов утра до семи часов вечера. От станка мы отправлялись к обеду, а от обеда опять к станку… Выходить из дома в будни мне разрешалось очень редко, вечером никогда. Не лучше бывало и в воскресенье, которое считалось у нас главным базарным днем… Не разя плакал от досады, когда видел, как по воскресеньям, в хорошую погоду, мои товарищи отправлялись на прогулку, а я оставался в лавке ждать покупателей».
Говоря о широком использовании детского труда в Англии, авторы монографии «Международное рабочее движение» писали: «Дети 5-7 лет, зачастую попавшие на предприятия из сиротских домов, работали по 14-15, а то и 20 часов кряду. Обращение с ними было самым жестоким. Нередко надсмотрщики требовали, чтобы машины смазывались на ходу, тем самым детей подвергали опасности быть искалеченными машиной, и случаи такого рода происходили сплошь и рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152
Получая скудную заработную плату, рабочие различных стран были вынуждены отдавать ее часть на различные налоги и поборы. Так, ткачи Силезии были вынуждены платить особый налог помещикам за право заниматься промышленным трудом. В 1844 году заработная плата ткачей упала, а цены на продукты питания (ржаная мука, картофель) поднялись. Силезские ткачи питались и одевались хуже, чем английские рабочие. В германских газетах 1844 года сообщалось: «Для того, чтобы утолить голод куском хлеба, ткачи должны были продавать свои кровати, платье, белье и мебель… Ткачи бродят по деревням, как тени». Рассказывая о жизни силезских рабочих в 1844 году устами Анзорге, одного из героев его пьесы «Ткачи», Г. Гауптман писал: «Три талера я должен заплатить налога за дом, талер уходит на поземельный налог, три талера за аренду дома. А зарабатываю я талеров четырнадцать в год. Значит у меня остается семь талеров на весь год. На это нужно кормиться, топить комнату, одеваться, обуваться, чинить и штопать платье, – а еще квартира и все другое… Мы здесь не живем и не умираем, – плохо нам, совсем плохо! Бьешся-бьешься, пока сил хватает, а потом и сдаешься».
О том, что означало «семь талеров на год» в 1844 году в Германии, можно понять из воспоминаний Августа Бебеля, который, рассказывая о скудных доходах своего отчима (надзирателя тюрьмы) в 1844-1845 гг., писал: «Кроме казенной квартиры (две комнаты), освещения и отопления, отчим получал в месяц около восьми талеров жалования. На эти деньги должны были жить пять человек». Бебель рассказывал, что в детстве он «был очень хилым мальчиком, чему во многом обязан плохому питанию. Так, в течение многих лет ужин наш состоял из ломтя хлеба, намазанного тонким слоем масла или повидла. Когда же мы пробовали жаловаться – а мы это делали ежедневно, – что мы еще не наелись, то получали от матери один и тот же ответ:"Иногда приходится закрывать мешок и тогда, когда он еще не совсем полон"». На почти такую же сумму, которая, судя по словам Бебеля, была слишком мала для содержания семьи в течение месяца, силезский ткач был вынужден существовать вместе с семьей в течение года.
Ткачи Силезии остро ощущали разницу в положении между ними и их хозяевами. Старый Баумерт из той же пьесы Гауптмана говорил: «Два года тому назад я в последний раз ходил к причастию и сейчас после того продал сюртук, в котором причащался. На эти деньги мы купили тогда свинины. С тех пор я не ел мяса до сегодняшнего дня». Ему с горечью отвечает другой ткач, Егер: «Зачем нам мясо, – за нас его едят фабриканты! Они зато лопаются от жиру. Кто не верит, пусть сходит в Билау и в Петерсвальдау. Там есть на что поглазеть: все замки, да замки, дворцы, да дворцы, – а хозяева все фабриканты. Зеркальные окна, башни с железными шпицами. Там о плохих временах не слыхать. Там едят до отвалу и пьют, сколько влезет. Денег хватает и на экипажи, и на гувернанток, и на черт знает что! Не знают, что и придумать от баловства и спеси».
Тяжелые условия были и у ткачей Лиона. За 300 рабочих дней ткач зарабатывал 450 франков, что было значительно ниже прожиточного минимума. Рабочий день ткачей составлял 15 часов.
Женщины, занимавшиеся первоначальной обработкой коконов, умирали молодыми; чахотка была их профессиональным заболеванием. Они жили в старых, зловонных кварталах. Их положение особенно ухудшилось в 1831 году, когда, воспользовавшись безработицей, скупщики продукции снизили расценки.
Такие условия труда и жизни были типичны для многих рабочих на капиталистическом производстве. В коллективном труде «Международное рабочее движение» говорится: «Промышленная революция… привела к резкому возрастанию количества труда, который должен был выполнить рабочий, умножая богатства капиталиста. Это увеличение достигаюсь прежде всего удлинением рабочего дня, путь к этому открыло применение машины… В большинстве отраслей он продолжался от зари до наступления темноты с короткими перерывами для приема пищи, т. е. 13-14 часов, но обычным явлением был и 15-16 часовой рабочий день. Иногда, в частности в производствах непрерывного действия (доменная плавка), он достигал 18-19 часов. 'Трудовое наполнение" рабочего дня на фабрике было гораздо изнурительнее, чем в ремесленно-мануфактурном производстве былых времен, когда, во-первых, существовало множество нерабочих дней (религиозные праздники составляли более 1/3 года!), а во-вторых, значительное число работников могло более вольно распоряжаться своим временем». Авторы обратили внимание на то, что введение газовой горелки «удлинило рабочий день зимой; кроме того, при наличии газового освещения фабрики могли работать и в ночное время – практика, ранее вообще неведомая. Отныне ночной труд уже не являлся чем-то экстраординарным. Постепенно распространялась работа и по воскресным дням. При этом рабочий день был одинаков для мужчин, женщин и подростков. Отпуска вовсе отсутствовали».
Широко применялся труд женщин, которым платили меньше под предлогом меньшей производительности их труда. Известны случаи, когда в Англии работницы, выносившие корзины с углем из шахт, продолжали трудиться во время беременности и вновь приступали к работе через несколько дней после родов.
На фабриках и заводах много работало детей и подростков. При этом они трудились столь же долго, сколько и взрослые. Нередко, работая в качестве учеников или домашней прислуги, они лишались даже подобия свободы. Вспоминая годы своего ученичества у токаря, Август Бебель писал: «Учение было строгое, рабочий день – длинный. Работа продолжалась почти без всякого перерыва с пяти часов утра до семи часов вечера. От станка мы отправлялись к обеду, а от обеда опять к станку… Выходить из дома в будни мне разрешалось очень редко, вечером никогда. Не лучше бывало и в воскресенье, которое считалось у нас главным базарным днем… Не разя плакал от досады, когда видел, как по воскресеньям, в хорошую погоду, мои товарищи отправлялись на прогулку, а я оставался в лавке ждать покупателей».
Говоря о широком использовании детского труда в Англии, авторы монографии «Международное рабочее движение» писали: «Дети 5-7 лет, зачастую попавшие на предприятия из сиротских домов, работали по 14-15, а то и 20 часов кряду. Обращение с ними было самым жестоким. Нередко надсмотрщики требовали, чтобы машины смазывались на ходу, тем самым детей подвергали опасности быть искалеченными машиной, и случаи такого рода происходили сплошь и рядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152