Похоже, что Артур К. Кларк, помимо своих многочисленных занятий, имел еще и причуду — коллекционировать людей. Он приглашал людей, которых почти не знал, но которые чем-то привлекли его внимание, и они шли на его приемы, да как! Еще 1, как Мюриэль мне сказала, получил в наследство от отца картину Марка Ротко, и продал ее только что за 37 000 000 долларов — это рекордная цена за работу американского художника.
Сам Ротко давным-давно покончил с собой.
С него хватило.
Он вышел из игры.
* * *
— Она такая коротышка, — сказала мне Мюриэль. — Я прямо удивилась, какая она маленькая.
— Кто? — сказал я.
— Глория Уайт, — сказала она.
* * *
Я спросил, как ей понравился Генри Киссинджер. Она сказала, что у него голос обалденный.
Я его видел, на Лужайке в колледже. И хотя я послужил пешкой в его политической игре, я не чувствовал, чтобы нас что-то связывало. Его лицо показалось мне знакомым. Он вполне мог оказаться, как Глория Уайт, акте— ром, которого я видел во множестве фильмов.
Однажды он мне приснился, уже здесь, в тюрьме. Он был женщиной. Он был цыганкой-гадалкой и смотрел в свой хрустальный шар, не говоря ни слова.
* * *
Я сказал Мюриэль:
— Не нравится мне ваш вид.
— Что? — сказала она.
— Вид у вас очень усталый, — сказал я. — Спите хорошо?
— Спасибо, нормально, — сказала она.
— Простите, — сказал я. — Конечно, это не мое дело. Просто вы так живо рассказывали про этих мотоциклистов. А потом вы замолчали, как будто сняли маску, и мне показалось, что вы измотались вконец.
Мюриэль знала, кто я такой. Она видела меня не меньше двух раз в неделю в обществе Милдред и Маргарет, пока кафе-мороженое еще работало. Так что мне не пришлось говорить ей, что и я, как она, практически одинок. Она своими глазами видела, как я добр и терпелив со своими более чем бесполезными родственницами.
Так что она была заранее ко мне расположена. Она мне доверяла и с неподдельной благодарностью откликнулась на мою заботу о ее благополучии.
— Если хотите знать правду, — сказала она, — я почти и не сплю, все переживаю за детишек. Их у нее было 2.
— Сейчас дела так плохи, — сказала она, — что я даже не знаю, смогу ли послать хоть 1 из них в колледж. Я из семьи, где все учились в колледже, не видя в этом ничего особеного. Теперь все позади. И ни 1 из них не занимается спортом.
Мы могли бы стать любовниками прямо в ту ночь, а не 2 недели спустя, если бы в кафе не ворвался разъяренный, похожий на чудовищную глыбу толстяк, с воплем:
— Где он, этот щенок? Подавайте его сюда! Он спрашивал про мальчишку, который работал после школы в Таркингтоновской конюшне, чей велосипед я украл. Я оставил велосипед на самом виду, возле входа. Все заведения и лавки на Клинтон-стрит были закрыты, от причала до середины холма. Так что единственное место, где мог быть этот паренек, — кафе «Черный Кот», или, что еще хуже, один из фургончиков на стоянке за домом.
* * *
Я сделал вид, что я тут ни при чем.
Мы с ним вышли на улицу, посмотреть, о каком таком велосипеде он говорит. Я выдвинул теорию, что мальчик ни в чем не виноват, он хороший малый, и его тут духу не было, а какой-то злодей стащил у него велосипед и бросил здесь. Тогда он кинул велосипед в кузов своего потрепанного пикапа и сказал, что опаздывает, надо договориться о работе в тюрьме, на том берегу.
— А какая работа? — спросил я. И он сказал:
— Они там набирают учителей.
Я спросил, можно ли мне поехать с ним. Он сказал:
— Только если ты не собираешься учить тому, чему могу учить я.
— Возьмусь за все, что тебе не подойдет, — сказал я.
— Я хочу учить столярному делу, — сказал он. — Ты хочешь учить столярному делу?
— Нет, — сказал я.
— Честное слово? — сказал он.
— Честное слово, — сказал я.
— 0'кей, — сказал он. — Давай, влезай.
30

* * *
Чтобы вам стало понятно, как рядовые охранники в Афинах относились к белым людям — а о Черных и говорить нечего, — вы должны знать, что почти все они были родом с самого северного из островов Японии — Хоккайдо. Примитивные аборигены на Хоккайдо, айны, считаются ужасными уродами, потому что они такие бледнолицые и волосатые — настоящие Белые люди. С генетической точки зрения они такие же белые, как Нэнси Рейган. Их далекие предки совершили ошибку: когда их стали угнетать и унижать более высокоразвитые цивилизации Востока, они подались на север, вместо того, чтобы уйти на запад, в Европу, а затем, само собой, и в Западное полушарие.
Эти Белые люди с Хоккайдо здорово просчитались. Они отстали практически ото всех. А когда человек, собиравшийся учить столярному делу, и я появились у ворот, которые выходят на дорогу через Национальный лесной заповедник, там стояли на часах 2 свеженьких новобранца, только что с Хоккайдо. Благодаря нашей Белой коже мы им внушали не больше уважения, чем пара пьяных и буйных Арапахо.
* * *
Человек, собиравшийся преподавать столярное дело, назвался Джоном Доннером. По дороге он меня спросил, не видел ли я его в шоу Фила Донахью по телевизору. Эта программа шла ежедневно во второй половине дня, кроме выходных, в течение 1 часа, и там всегда выступали настоящие люди, а не актеры. С ними стряслось примерно одно и то же несчастье, и они вышли победителями, или едва справились, или еще как-то вышли из положения. Были еще 2 программы, соперничавшие с шоу Донахью, и старый романист Пол Шлезингер умудрялся смотреть все 3 разом, переключаясь с одной на другую.
Я спросил, зачем он это делает. Он сказал, что старается подловить момент, когда им там будет вдруг совершенно не о чем говорить.
* * *
Я сказал Джону Доннеру, что, к сожалению, ни одной из этих программ посмотреть не мог, потому что учил Умению Слушать Музыку как раз во второй половине дня, а после этого еще и преподавал Военные Искусства. Я его спросил, о чем была та передача, в которой он участвовал.
— Про тех, кто вырос в приютах для сирот и кого драли без передышки, с утра до ночи, — сказал он.
* * *
В тюрьме мне придется посмотреть много записей программ Донахью, но той, с Доннером, я так и не видел. В Афинах показывать эту программу было все равно что возить уголь в Ньюкасл — там же практически каждого драли регулярно и жестоко, с малых лет.
Доннера я там не видел, а вот самого себя раза 2 заметил, или это был кто-то, издали очень похожий на меня, в старых съемках времен Вьетнамской войны.
Я даже 1 раз закричал на всю тюрьму:
— Вон он я! Вон он я!
Заключенные столпились у меня за спиной, уставились на экран, спрашивая:
— Где? Где? Где?
Но они опоздали. Меня уже не было.
Куда я девался?
А вот он я.
31

* * *
Джон Доннер вполне мог быть патологическим лгуном. Он мог наврать, что участвовал в Донахью-шоу. Что-то в нем было в высшей степени подозрительное. А с другой стороны, он мог находиться под охраной Федеральной Программы Защиты Свидетелей, тогда у него было новое имя и фальшивая биография, которую ему написал ГРИО(тм).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71