Карлейль, восхищаясь жизненным подвигом Вальтера Скотта, писал о нем: «В этом человеке было много мужества, и много мужества сошло с ним в могилу. Истинное геройство жило в груди поэта, в груди сэра Вальтера Скотта, достойного именоваться гордостью своей родной Шотландии».
Желание писать не покидало Вальтера Скотта до самой смерти. Когда незадолго до кончины ему, по его просьбе, вложили в руку перо, но оказалось, что ослабевшие пальцы уже не могут держать его, он горько заплакал. Смерть настигла его 21 сентября 1832 года.
Нам остались его книги. Возможно, те, кто считает их чересчур легковесными, теперь отнесутся к ним менее строго.
ДРАКУЛА, ЧЕЗАРЕ БОРДЖА, ЗАРАТУСТРА, АДАМ СОКОЛОВИЧ, ИЛИ КОЕ-ЧТО О СВЕРХЧЕЛОВЕКЕ
Родословные литературных персонажей порой выглядят не менее древними и запутанными, чем генеалогические таблицы дворянских династий. Иногда их предками являются живые люди, иногда — такие же книжные герои. Случается, что персонаж полностью поглощает свой прототип; бывает и так, что один прообраз дает жизнь двум персонажам — то и другое произошло, например, с Дракулой.
Я был немало удивлен, узнав, что у истоков долгой литературной и кинематографической жизни знаменитого вампира стоит и русская литература. Листая сборник «Русская бытовая повесть XV — XVIII вв.», я обнаружил в нем «Сказание о Дракуле-воеводе», написанное в 1480-х годах (во всяком случае, до 1486 года, когда оно уже было переписано кирилло-белозерским монахом Ефросином). В комментарии я прочитал, что «особенность этой повести в том, что, хотя в основе ее лежали рассказы об историческом лице, она стала произведением сугубо литературным и в ней выводится не образ реальнрго человека, а литературный персонаж».
Воевода Влад Цепеш правил Валахией (Румынией) дважды — с 1456-го по 1462 год и в 1477 году. Он прославился особой жестокостью, за что и получил прозвище Цепеш — то есть «сажатель на кол», «прокалыватель». В соседних с Румынией землях за ним укрепилось прозвище Дракула. Возможно, оно перешло к нему от отца, который принадлежал к германскому рыцарскому ордену Дракона, или по-румынки Дракулы. Позднее, из-за близости к румынскомy слову «drac» — «дьявол», оно приобрело новый смысл, и исторический Влад Цепеш исчез, уступив место своему литературному двойнику.
Почти одновременно с русским «Сказанием о Дракуле» появились и другие истории о румынском государе: анонимная немецкая книжка конца XV века «О великом изверге Дракола Вайда» и «Венгерская хроника» итальянца Антонио Бонфини (1490-е гг.), но их можно причислить скорее к жанру публицистики.
«Сказание о Дракуле» интересно, в частности, тем, что оно начисто лишено того духа наивного нравоучения, которым обыкновенно пропитана древнерусская книга. Не знаю, сказалась ли здесь личность автора, специалисты приписывают повесть дьяку Ивана III Федору Курицыну, возглавлявшему в 1482 — 1484 годах русское посольство в Венгрию и Молдавию), или писатель, нагромоздив вокруг Дракулы горы трупов, положился на нравственное чутье читателя в оценке своего героя. Учитывая нравы эпохи, думаю, что первое предположение более правдоподобно. За строками повести виден человек государственной закалки, который не прочь поставить в пример кровавое правосудие, если оно кажется ему справедливым возмездием или государственной необходимостью. И хотя автор постарался исчезнуть, спрятаться, вытравить все следы свого присутствия в повести, одна фраза в начале, словно носок сапога, выступающий из-под портьеры, выдает что: «Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его».
Вся повесть, собственно, является иллюстрацией этой авторской оценки героя. В ней нет никакого сюжета, один пример воеводского правосудия сменяет другой — и так почти до самого конца. В школьном учебнике по истории Древней Греции написано, что драконовские законы в Афинах, одинаково каравшие смертью и убийцу, и мелкого воришку, оказались бессильными справиться с преступностью именно вследствие своей жестокости. О законах Дракулы можно сказать как раз наоборот: именно их жестокость обеспечила их действенность. Все дело в том, как далеко готова пойти власть по этому пути. «И так ненавидел Дракула зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет, или обидит, не избегнуть тому смерти». Вот простой и эффективный пример борьбы с воровством. У некоего венгерского купца кто-то украл 160 золотых дукатов. Купец обратился с жалобой к Дракуле. Воевода пообещал, что нынче же ночью деньги будут возвращены. Отпустив купца, он велел объявить горожанам: «Если не найдете преступника, весь город погублю». Вечером купцу принесли от Дракулы кошелек, в котором была названная им сумма и один лишний дукат. На свое счастье, купец, пересчитав деньги, обнаружил избыток и пошел во дворец вернуть лишнее. В это время горожане привели и вора с похищенным золотом. Как можно догадаться, честность купца спасла ему жизнь. О том, что воровство исчезло из государства Дракулы, свидетельствует другой пример. Воевода приказал поставить возле общественного колодца золотую чашу «дивной красоты» и никто не посмел украсть ее.
Столь же решительно покончил Дракула с нищетой и бродяжничеством. Однажды он объявил по всей земле: пусть придут к нему все, кто стар или немощен, болен или беден. Огромную толпу нищих и калек, собравшуюся в ожидании щедрой милостыни, Дракула поместил в специально построенном для них доме, устроил им пир, а потом, заперев двери, сжег. Своим боярам он сказал: «Знайте, почему я сделал так: во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты; во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдает никто из них на этом свете от нищеты и болезней».
Дракула не встретил никаких затруднений и в искоренении прелюбодеяния. «Если какая-либо женщина изменит своему мужу, то приказывал Дракула вырезать ей срамное место, и кожу содрать, и привязать ее нагую, а кожу ту повесить на столбе, на базарной площади посреди города. Так же поступал и с девицами, не сохранившими девственность, и с вдовами, а иным груди отрезали, а другим сдирали кожу со срамных мест и, раскалив железный прут, вонзали его в срамное место, так что выходил он через рот. И в таком виде, нагая, стояла, привязанная к столбу, пока не истлеет плоть и не распадутся кости или не расклюют ее птицы».
Успехи правосудия радовали Дракулу. Он даже обедал среди трупов, посаженных на кол, ибо «в том находил удовольствие». Когда же слуга, подававший ему яства, зажал нос, не вынеся трупного смрада, Дракула, понятно, отправил его на кол: «Там ты будешь сидеть высоко, и смраду до тебя будет далеко!»
И в темнице, куда его заключил венгерский король Матиаш Хуньяди, Дракула не оставил своих жестоких привычек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Желание писать не покидало Вальтера Скотта до самой смерти. Когда незадолго до кончины ему, по его просьбе, вложили в руку перо, но оказалось, что ослабевшие пальцы уже не могут держать его, он горько заплакал. Смерть настигла его 21 сентября 1832 года.
Нам остались его книги. Возможно, те, кто считает их чересчур легковесными, теперь отнесутся к ним менее строго.
ДРАКУЛА, ЧЕЗАРЕ БОРДЖА, ЗАРАТУСТРА, АДАМ СОКОЛОВИЧ, ИЛИ КОЕ-ЧТО О СВЕРХЧЕЛОВЕКЕ
Родословные литературных персонажей порой выглядят не менее древними и запутанными, чем генеалогические таблицы дворянских династий. Иногда их предками являются живые люди, иногда — такие же книжные герои. Случается, что персонаж полностью поглощает свой прототип; бывает и так, что один прообраз дает жизнь двум персонажам — то и другое произошло, например, с Дракулой.
Я был немало удивлен, узнав, что у истоков долгой литературной и кинематографической жизни знаменитого вампира стоит и русская литература. Листая сборник «Русская бытовая повесть XV — XVIII вв.», я обнаружил в нем «Сказание о Дракуле-воеводе», написанное в 1480-х годах (во всяком случае, до 1486 года, когда оно уже было переписано кирилло-белозерским монахом Ефросином). В комментарии я прочитал, что «особенность этой повести в том, что, хотя в основе ее лежали рассказы об историческом лице, она стала произведением сугубо литературным и в ней выводится не образ реальнрго человека, а литературный персонаж».
Воевода Влад Цепеш правил Валахией (Румынией) дважды — с 1456-го по 1462 год и в 1477 году. Он прославился особой жестокостью, за что и получил прозвище Цепеш — то есть «сажатель на кол», «прокалыватель». В соседних с Румынией землях за ним укрепилось прозвище Дракула. Возможно, оно перешло к нему от отца, который принадлежал к германскому рыцарскому ордену Дракона, или по-румынки Дракулы. Позднее, из-за близости к румынскомy слову «drac» — «дьявол», оно приобрело новый смысл, и исторический Влад Цепеш исчез, уступив место своему литературному двойнику.
Почти одновременно с русским «Сказанием о Дракуле» появились и другие истории о румынском государе: анонимная немецкая книжка конца XV века «О великом изверге Дракола Вайда» и «Венгерская хроника» итальянца Антонио Бонфини (1490-е гг.), но их можно причислить скорее к жанру публицистики.
«Сказание о Дракуле» интересно, в частности, тем, что оно начисто лишено того духа наивного нравоучения, которым обыкновенно пропитана древнерусская книга. Не знаю, сказалась ли здесь личность автора, специалисты приписывают повесть дьяку Ивана III Федору Курицыну, возглавлявшему в 1482 — 1484 годах русское посольство в Венгрию и Молдавию), или писатель, нагромоздив вокруг Дракулы горы трупов, положился на нравственное чутье читателя в оценке своего героя. Учитывая нравы эпохи, думаю, что первое предположение более правдоподобно. За строками повести виден человек государственной закалки, который не прочь поставить в пример кровавое правосудие, если оно кажется ему справедливым возмездием или государственной необходимостью. И хотя автор постарался исчезнуть, спрятаться, вытравить все следы свого присутствия в повести, одна фраза в начале, словно носок сапога, выступающий из-под портьеры, выдает что: «Так жесток и мудр был, что каково имя, такова была и жизнь его».
Вся повесть, собственно, является иллюстрацией этой авторской оценки героя. В ней нет никакого сюжета, один пример воеводского правосудия сменяет другой — и так почти до самого конца. В школьном учебнике по истории Древней Греции написано, что драконовские законы в Афинах, одинаково каравшие смертью и убийцу, и мелкого воришку, оказались бессильными справиться с преступностью именно вследствие своей жестокости. О законах Дракулы можно сказать как раз наоборот: именно их жестокость обеспечила их действенность. Все дело в том, как далеко готова пойти власть по этому пути. «И так ненавидел Дракула зло в своей земле, что, если кто совершит какое-либо преступление, украдет, или ограбит, или обманет, или обидит, не избегнуть тому смерти». Вот простой и эффективный пример борьбы с воровством. У некоего венгерского купца кто-то украл 160 золотых дукатов. Купец обратился с жалобой к Дракуле. Воевода пообещал, что нынче же ночью деньги будут возвращены. Отпустив купца, он велел объявить горожанам: «Если не найдете преступника, весь город погублю». Вечером купцу принесли от Дракулы кошелек, в котором была названная им сумма и один лишний дукат. На свое счастье, купец, пересчитав деньги, обнаружил избыток и пошел во дворец вернуть лишнее. В это время горожане привели и вора с похищенным золотом. Как можно догадаться, честность купца спасла ему жизнь. О том, что воровство исчезло из государства Дракулы, свидетельствует другой пример. Воевода приказал поставить возле общественного колодца золотую чашу «дивной красоты» и никто не посмел украсть ее.
Столь же решительно покончил Дракула с нищетой и бродяжничеством. Однажды он объявил по всей земле: пусть придут к нему все, кто стар или немощен, болен или беден. Огромную толпу нищих и калек, собравшуюся в ожидании щедрой милостыни, Дракула поместил в специально построенном для них доме, устроил им пир, а потом, заперев двери, сжег. Своим боярам он сказал: «Знайте, почему я сделал так: во-первых, пусть не докучают людям, и не будет нищих в моей земле, а будут все богаты; во-вторых, я и их самих освободил: пусть не страдает никто из них на этом свете от нищеты и болезней».
Дракула не встретил никаких затруднений и в искоренении прелюбодеяния. «Если какая-либо женщина изменит своему мужу, то приказывал Дракула вырезать ей срамное место, и кожу содрать, и привязать ее нагую, а кожу ту повесить на столбе, на базарной площади посреди города. Так же поступал и с девицами, не сохранившими девственность, и с вдовами, а иным груди отрезали, а другим сдирали кожу со срамных мест и, раскалив железный прут, вонзали его в срамное место, так что выходил он через рот. И в таком виде, нагая, стояла, привязанная к столбу, пока не истлеет плоть и не распадутся кости или не расклюют ее птицы».
Успехи правосудия радовали Дракулу. Он даже обедал среди трупов, посаженных на кол, ибо «в том находил удовольствие». Когда же слуга, подававший ему яства, зажал нос, не вынеся трупного смрада, Дракула, понятно, отправил его на кол: «Там ты будешь сидеть высоко, и смраду до тебя будет далеко!»
И в темнице, куда его заключил венгерский король Матиаш Хуньяди, Дракула не оставил своих жестоких привычек:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118