А любопытно это потому, что вследствие такого подхода простые люди чувствуют себя проигравшими, даже не дав согласия на то, чтобы войти в игру.
Когда подали салат, все набросились на еду, а Твелвтрис продолжал разглагольствовать.
Всем было известно, когда кивать, когда ахать, когда закатывать глаза, а когда покатываться со смеху. Это умение быстро становилось второй натурой, иначе твой шанс на выживание в этих кругах был равен нулю.
И сам Твелвтрис прекрасно понимал это. Строго говоря, ему было наплевать на то, как окружающие реагируют на его слова. И вовсе не к разговору он стремился. Его даже не волновало, слушают его или нет. Подлинное удовольствие он получал оттого, что его спутникам смертельно надоели его монологи и отпускаемые далеко не по первому разу шутки – и тем не менее они были вынуждены хохотать и поддакивать. Это придавало ему ощущение собственного величия, заставляло чувствовать себя выше всех этих ничтожеств, втайне воображающих, будто они на самом деле выше и умнее его, не боящихся и глазом моргнуть, чтобы не выдать подлинного отношения к тому, что должно было раскатываться перед ними сплошною россыпью перлов.
– Все это было и прошло и быльем поросло, – сказал он. – Было и прошло и быльем поросло.
Он сделал паузу, будто ожидая каких-нибудь замечаний в связи с только что произнесенной сентенцией. Его взгляд вопросительно устремился в сторону Спиннерена.
– Вот именно, – пробормотал Экрон.
– Самая суть, – поддакнул Каддо.
Кто-то пустил тихого шептуна. Спиннерен подумал, что это – лучший комментарий к словам Твелвтриса. Потом увидел, что Дженни посматривает на него с несколько растерянной улыбочкой.
– Что за злоебучая свинья это сделала, – провозгласил Твелвтрис. – Фу-ты, ну-ты, ну и мерзопакость!
Он ухмыльнулся клоунской улыбкой и уронил голову в тарелку.
– Роджи пукнул, мамочка!
И тут же поднял голову и оценивающе посмотрел на Спиннерена.
А тот, в свою очередь, гадал о том, когда же Твелвтрис примет решение и даст ему знать об этом.
У Твелвтриса весь рот был еще по-прежнему заляпан майонезом, когда официантка пришла убрать тарелки. Все, за исключением самого Твелвтриса, со своим салатом уже управились. Официантка встала у него за спиной, не решаясь ни забрать тарелку, ни оставить ее на столе. Он посмотрел на нее так, словно она ненароком наступила ему на яйца.
– Можно убрать ваш салат?
– А тебе как кажется?
– Я не знаю, сэр. Поэтому и спрашиваю. Как вам будет угодно. Можете поступить хоть так, хоть этак.
– Ах ты, сучка! Нет, вы слышали, что она сказала? Можете, говорит, хоть так, хоть этак. Интересно, что она имеет в виду?
Все, кроме Дженни и Спиннерена, расхохотались. Каддо принялся бить себя по колену. Бама, когда на него упал взгляд Твелвтриса, выдавил из себя трусоватый смешок. Слабак ты, парень, да и дурак тоже, подумал, глядя на него, Спиннерен. Правда, для сценариста за этим маленьким унижением маячили грядущие миллионные гонорары.
– Ладно, детка. Мы просто пошутили. Можешь забирать, – сказал Твелвтрис.
Официантка улыбнулась, хотя Спиннерен видел, что она была бы рада перерезать Твелвтрису глотку, и убрала салат. Быстро и аккуратно разложила по тарелкам бифштекс с картошкой, принялась вслед за этим раздавать соусы и приправы.
Все взялись за ножи и вилки. Все, кроме Твелвтриса, вновь принявшегося разглагольствовать. Так и проговорил все время, понадобившееся остальным, чтобы расправиться и с мясом, и с гарниром, вытереть рты салфетками и откинуться на спинки кресел в ожидании кофе. Так и проговорил, пока еда, к которой он так и не притронулся, остывала у него в тарелке. Так и проговорил, пока официантка не убрала со стола грязную посуду. И вот она вновь застыла рядом с ним, так и не поняв, как обращаться с человеком, который заказывает обильный ужин, а затем не притрагивается к нему. Твелвтрис полез в карман и извлек лист бумаги.
– Бама, вы слушаете меня?
– Да, сэр.
Твелвтрис разложил на столе лист бумаги, отодвинул тарелку и указал на диаграмму, изображенную на листе.
– Я хочу, чтобы вы написали сцену в винном погребке.
– Что?
– Винный погребок. Вот план помещения, который вам пригодится. Сделайте копии для художника и плотников. Вы только поглядите, Ред. Я не люблю два раза повторять одно и то же.
– Эта сцена разыгрывается на парковой аллее и в тире.
– Вы меня не слушаете, Бама. Я же говорю вам, что хочу, чтобы все это было выстроено на самом деле. Никаких картонных стен. Самый настоящий погребок. Мне наплевать, снимем мы там хотя бы один кадр или нет. Но я хочу, чтобы его выстроили и обставили…
– Если вы замышляете то, что вы, как мне кажется, замышляете, то, по-моему, это лишнее, – заметил Экрон.
Твелвтрис проигнорировал его слова. Он смотрел на Баму, подавшись вперед, словно собираясь пригласить сценариста на танец или на поединок.
– Напишите мне сценку. Напишите вставную сценку в романтическом стиле. Дайте волю воображению. Не могу же я все делать сам. Просто внесите эту сценку в сценарий. Если кто-нибудь спросит, есть ли у нас в сценарии сценка в винном погребке, смело отвечайте, что есть. Вы понимаете, что я вам говорю? Я излагаю вам свое требование: эту сценку надо включить в сценарий. Будь у меня время, я бы написал ее сам. Но у меня нет времени. Что я, по-вашему, его рожаю, что ли?
– Нет. Конечно же нет, Роджер. Я так не думаю.
– Или я тебя хорошо знаю, а, парень? Я практически гожусь тебе в отцы. Мы с тобой встречались всего пару раз. Так с какой стати ты называешь меня Роджером?
– Все в этом городе называют друг друга по имени, – пробурчал Каддо, единственный, кому пришло в голову придти на помощь молодому сценаристу.
Остальные подливали в кофе сливки и подсыпали сахар, а потом самым тщательным образом размешивали.
– Ты что, социолог? Или ведешь журнал хороших манер? Или я определил тебя в протоколисты?
Твелвтрис зловеще уставился на Каддо.
– Мистер Твелвтрис, – начал было Бама.
– Слушаю.
– Не понимаю, почему…
Официантка, обнаружив, что Твелвтрис отодвинул тарелку, потянулась за ней, как обезьяна за кокосом.
Твелвтрис, резко развернувшись, уставился на нее.
– Какого хуя тебе надо?
– Вы отодвинули тарелку. А я подумала…
Она запнулась. Вопреки всему она почувствовала страх и разозлилась на себя за это.
– Что ты подумала?
– Подумала, что вы кончили.
– Ага, значит, ты подумала, что я кончил?
– Выглядело дело так, будто вы кончили.
– Ну, раз ты говоришь, что я кончил, значит я, наверное, кончил.
– Прошу вас, сэр. Если вы…
– Ты, на хер, сказала, что я кончил, значит, я, на хер, кончил.
Каждое слово Твелвтрис чеканил, пропитывая его желчью.
Официантка забрала его тарелку и поставила ее верхней в стопку тех, что уже стояли на тележке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Когда подали салат, все набросились на еду, а Твелвтрис продолжал разглагольствовать.
Всем было известно, когда кивать, когда ахать, когда закатывать глаза, а когда покатываться со смеху. Это умение быстро становилось второй натурой, иначе твой шанс на выживание в этих кругах был равен нулю.
И сам Твелвтрис прекрасно понимал это. Строго говоря, ему было наплевать на то, как окружающие реагируют на его слова. И вовсе не к разговору он стремился. Его даже не волновало, слушают его или нет. Подлинное удовольствие он получал оттого, что его спутникам смертельно надоели его монологи и отпускаемые далеко не по первому разу шутки – и тем не менее они были вынуждены хохотать и поддакивать. Это придавало ему ощущение собственного величия, заставляло чувствовать себя выше всех этих ничтожеств, втайне воображающих, будто они на самом деле выше и умнее его, не боящихся и глазом моргнуть, чтобы не выдать подлинного отношения к тому, что должно было раскатываться перед ними сплошною россыпью перлов.
– Все это было и прошло и быльем поросло, – сказал он. – Было и прошло и быльем поросло.
Он сделал паузу, будто ожидая каких-нибудь замечаний в связи с только что произнесенной сентенцией. Его взгляд вопросительно устремился в сторону Спиннерена.
– Вот именно, – пробормотал Экрон.
– Самая суть, – поддакнул Каддо.
Кто-то пустил тихого шептуна. Спиннерен подумал, что это – лучший комментарий к словам Твелвтриса. Потом увидел, что Дженни посматривает на него с несколько растерянной улыбочкой.
– Что за злоебучая свинья это сделала, – провозгласил Твелвтрис. – Фу-ты, ну-ты, ну и мерзопакость!
Он ухмыльнулся клоунской улыбкой и уронил голову в тарелку.
– Роджи пукнул, мамочка!
И тут же поднял голову и оценивающе посмотрел на Спиннерена.
А тот, в свою очередь, гадал о том, когда же Твелвтрис примет решение и даст ему знать об этом.
У Твелвтриса весь рот был еще по-прежнему заляпан майонезом, когда официантка пришла убрать тарелки. Все, за исключением самого Твелвтриса, со своим салатом уже управились. Официантка встала у него за спиной, не решаясь ни забрать тарелку, ни оставить ее на столе. Он посмотрел на нее так, словно она ненароком наступила ему на яйца.
– Можно убрать ваш салат?
– А тебе как кажется?
– Я не знаю, сэр. Поэтому и спрашиваю. Как вам будет угодно. Можете поступить хоть так, хоть этак.
– Ах ты, сучка! Нет, вы слышали, что она сказала? Можете, говорит, хоть так, хоть этак. Интересно, что она имеет в виду?
Все, кроме Дженни и Спиннерена, расхохотались. Каддо принялся бить себя по колену. Бама, когда на него упал взгляд Твелвтриса, выдавил из себя трусоватый смешок. Слабак ты, парень, да и дурак тоже, подумал, глядя на него, Спиннерен. Правда, для сценариста за этим маленьким унижением маячили грядущие миллионные гонорары.
– Ладно, детка. Мы просто пошутили. Можешь забирать, – сказал Твелвтрис.
Официантка улыбнулась, хотя Спиннерен видел, что она была бы рада перерезать Твелвтрису глотку, и убрала салат. Быстро и аккуратно разложила по тарелкам бифштекс с картошкой, принялась вслед за этим раздавать соусы и приправы.
Все взялись за ножи и вилки. Все, кроме Твелвтриса, вновь принявшегося разглагольствовать. Так и проговорил все время, понадобившееся остальным, чтобы расправиться и с мясом, и с гарниром, вытереть рты салфетками и откинуться на спинки кресел в ожидании кофе. Так и проговорил, пока еда, к которой он так и не притронулся, остывала у него в тарелке. Так и проговорил, пока официантка не убрала со стола грязную посуду. И вот она вновь застыла рядом с ним, так и не поняв, как обращаться с человеком, который заказывает обильный ужин, а затем не притрагивается к нему. Твелвтрис полез в карман и извлек лист бумаги.
– Бама, вы слушаете меня?
– Да, сэр.
Твелвтрис разложил на столе лист бумаги, отодвинул тарелку и указал на диаграмму, изображенную на листе.
– Я хочу, чтобы вы написали сцену в винном погребке.
– Что?
– Винный погребок. Вот план помещения, который вам пригодится. Сделайте копии для художника и плотников. Вы только поглядите, Ред. Я не люблю два раза повторять одно и то же.
– Эта сцена разыгрывается на парковой аллее и в тире.
– Вы меня не слушаете, Бама. Я же говорю вам, что хочу, чтобы все это было выстроено на самом деле. Никаких картонных стен. Самый настоящий погребок. Мне наплевать, снимем мы там хотя бы один кадр или нет. Но я хочу, чтобы его выстроили и обставили…
– Если вы замышляете то, что вы, как мне кажется, замышляете, то, по-моему, это лишнее, – заметил Экрон.
Твелвтрис проигнорировал его слова. Он смотрел на Баму, подавшись вперед, словно собираясь пригласить сценариста на танец или на поединок.
– Напишите мне сценку. Напишите вставную сценку в романтическом стиле. Дайте волю воображению. Не могу же я все делать сам. Просто внесите эту сценку в сценарий. Если кто-нибудь спросит, есть ли у нас в сценарии сценка в винном погребке, смело отвечайте, что есть. Вы понимаете, что я вам говорю? Я излагаю вам свое требование: эту сценку надо включить в сценарий. Будь у меня время, я бы написал ее сам. Но у меня нет времени. Что я, по-вашему, его рожаю, что ли?
– Нет. Конечно же нет, Роджер. Я так не думаю.
– Или я тебя хорошо знаю, а, парень? Я практически гожусь тебе в отцы. Мы с тобой встречались всего пару раз. Так с какой стати ты называешь меня Роджером?
– Все в этом городе называют друг друга по имени, – пробурчал Каддо, единственный, кому пришло в голову придти на помощь молодому сценаристу.
Остальные подливали в кофе сливки и подсыпали сахар, а потом самым тщательным образом размешивали.
– Ты что, социолог? Или ведешь журнал хороших манер? Или я определил тебя в протоколисты?
Твелвтрис зловеще уставился на Каддо.
– Мистер Твелвтрис, – начал было Бама.
– Слушаю.
– Не понимаю, почему…
Официантка, обнаружив, что Твелвтрис отодвинул тарелку, потянулась за ней, как обезьяна за кокосом.
Твелвтрис, резко развернувшись, уставился на нее.
– Какого хуя тебе надо?
– Вы отодвинули тарелку. А я подумала…
Она запнулась. Вопреки всему она почувствовала страх и разозлилась на себя за это.
– Что ты подумала?
– Подумала, что вы кончили.
– Ага, значит, ты подумала, что я кончил?
– Выглядело дело так, будто вы кончили.
– Ну, раз ты говоришь, что я кончил, значит я, наверное, кончил.
– Прошу вас, сэр. Если вы…
– Ты, на хер, сказала, что я кончил, значит, я, на хер, кончил.
Каждое слово Твелвтрис чеканил, пропитывая его желчью.
Официантка забрала его тарелку и поставила ее верхней в стопку тех, что уже стояли на тележке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72