Я больше туда и не хожу. Просто безобразие! Это уже не девочки, это старые боевые товарищи.
– Совсем не ходите?
– Только заглядываю иногда узнать, что нового.
Так, мимоходом! Они все спрашивают про вас. Просто безобразие! Держат их так долго, что мы становимся друзьями.
– Может быть, нет больше желающих ехать на фронт?
– Не может быть. Девочек сколько угодно. Просто скверная организация. Придерживают их для тыловых героев.
– Бедный Ринальди! – сказал я. – Один-одинешенек на войне, и нет ему даже новых девочек.
Ринальди налил и себе коньяку.
– Это вам не повредит, бэби. Пейте.
Я выпил коньяк и почувствовал, как по всему телу разливается тепло. Ринальди налил еще стакан. Он немного успокоился. Он поднял свой стакан.
– За ваши доблестные раны! За серебряную медаль! Скажите-ка, бэби, все время лежать в такую жару – это вам не действует на нервы?
– Иногда.
– Я такого даже представить не могу. Я б с ума сошел.
– Вы и так сумасшедший.
– Хоть бы вы поскорее приехали. Не с кем возвращаться домой после ночных похождений. Некого дразнить. Не у кого занять денег. Нет моего сожителя и названного брата. И зачем вам понадобилась эта рана?
– Вы можете дразнить священника.
– Уж этот священник! Вовсе не я его дразню. Дразнит капитан. А мне он нравится. Если вам понадобится священник, берите нашего. Он собирается навестить вас. Готовится к этому заблаговременно.
– Я его очень люблю.
– Это я знаю. Мне даже кажется иногда, что вы с ним немножко то самое. Ну, вы знаете.
– Ничего вам не кажется.
– Нет, иногда кажется.
– Да ну вас к черту!
Он встал и надел перчатки.
– До чего ж я люблю вас изводить, бэби. А ведь, несмотря на вашего священника и вашу англичанку, вы такой же, как и я, в душе.
– Ничего подобного.
– Конечно, такой же. Вы настоящий итальянец. Весь – огонь и дым, а внутри ничего нет. Вы только прикидываетесь американцем. Мы с вами братья и любим друг друга.
– Ну, будьте паинькой, пока меня нет, – сказал я.
– Я к вам пришлю мисс Баркли. Без меня вам с ней лучше. Вы чище и нежнее.
– Ну вас к черту!
– Я ее пришлю. Вашу прекрасную холодную богиню. Английскую богиню. Господи, да что еще делать с такой женщиной, если не поклоняться ей? На что еще может годиться англичанка?
– Вы просто невежественный брехливый даго.
– Кто?
– Невежественный макаронник.
– Макаронник. Сами вы макаронник… с мороженой рожей.
– Невежественный. Тупой. – Я видел, что это слово кольнуло его, и продолжал: – Некультурный. Безграмотный. Безграмотный тупица.
– Ах, так? Я вот вам кое-что скажу о ваших невинных девушках. О ваших богинях. Между невинной девушкой и женщиной разница только одна. Когда берешь девушку, ей больно. Вот и все. – Он хлопнул перчаткой по кровати. – И еще с девушкой никогда не знаешь, как это ей понравится.
– Не злитесь.
– Я не злюсь. Я просто говорю вам это, бэби, для вашей же пользы. Чтобы избавить вас от лишних хлопот.
– В этом вся разница?
– Да. Но миллионы таких дураков, как вы, этого не знают.
– Очень мило с вашей стороны, что вы мне сказали.
– Не стоит ссориться, бэби. Я вас слишком люблю. Но не будьте дураком.
– Нет. Я буду таким умным, как вы.
– Не злитесь, бэби. Засмейтесь. Выпейте еще. Мне пора идти.
– Вы все-таки славный малый.
– Вот видите. В душе вы такой же, как я. Мы – братья по войне. Поцелуйте меня на прощанье.
– Вы слюнтяй.
– Нет. Просто во мне больше крепости.
Я почувствовал его дыхание у своего лица.
– До свидания. Я скоро к вам еще приду. – Его дыхание отодвинулось. – Не хотите целоваться, не надо. Я к вам пришлю вашу англичанку. До свидания, бэби. Коньяк под кроватью. Поправляйтесь скорее.
Он исчез.
Глава одиннадцатая
Уже смеркалось, когда вошел священник. Приносили суп, потом убрали тарелки, и я лежал, глядя на ряды коек и на верхушку дерева за окном, слегка качающуюся от легкого вечернего ветра. Ветер проникал в окно, и с приближением ночи стало прохладнее. Мухи облепили теперь потолок и висевшие на шнурах электрические лампочки. Свет зажигали, только если ночью приносили раненого или когда что-нибудь делали в палате. Оттого что после сумерек сразу наступала темнота и уже до утра было темно, мне казалось, что я опять стал маленьким. Похоже было, как будто сейчас же после ужина тебя укладывают спать. Вестовой прошел между койками и остановился. С ним был еще кто-то. Это был священник. Он стоял передо мной, смуглый, невысокий и смущенный.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он. На полу у постели он положил какие-то свертки.
– Хорошо, отец мой.
Он сел на стул, принесенный для Ринальди, и смущенно поглядел в окно. Я заметил, что у него очень усталый вид.
– Я только на минутку, – сказал он, – Уже поздно.
– Еще не поздно. Как там у нас?
Он улыбнулся.
– Потешаются надо мной по-прежнему. – Голос у него тоже звучал устало. – Все, слава богу, здоровы. Я так рад, что у вас все обошлось, – сказал он. – Вам не очень больно?
Он казался очень усталым, а я не привык видеть его усталым.
– Теперь уже нет.
– Мне очень скучно без вас за столом.
– Я и сам хотел бы вернуться поскорее. Мне всегда приятно было беседовать с вами.
– Я вам тут кое-что принес, – сказал он. Он поднял с пола свертки. – Вот сетка от москитов. Вот бутылка вермута. Вы любите вермут? Вот английские газеты.
– Пожалуйста, разверните их.
Он обрадовался и стал вскрывать бандероли. Я взял в руки сетку от москитов. Вермут он приподнял, чтобы показать мне, а потом поставил опять на стол у постели. Я взял одну газету из пачки. Мне удалось прочитать заголовок, повернув газету так, чтобы на нее падал слабый свет из окна. Это была «Ньюс оф уорлд».
– Остальное – иллюстрированные листки, – сказал он.
– С большим удовольствием прочитаю их. Откуда они у вас?
– Я посылал за ними в Местре. Я достану еще.
– Вы очень добры, что навестили меня, отец мой. Выпьете стакан вермута?
– Спасибо, не стоит. Это вам.
– Нет, выпейте стаканчик.
– Ну, хорошо. В следующий раз я вам принесу еще.
Вестовой принес стаканы и откупорил бутылку. Пробка раскрошилась, и пришлось протолкнуть кусочек в бутылку. Я видел, что священника это огорчило, но он сказал:
– Ну, ничего. Не важно.
– За ваше здоровье, отец мой.
– За ваше здоровье.
Потом он держал стакан в руке, и мы глядели друг на друга. Время от времени мы пытались завести дружеский разговор, но это сегодня как-то не удавалось.
– Что с вами, отец мой? У вас очень усталый вид.
– Я устал, но я не имею на это права.
– Это от жары.
– Нет. Ведь еще только весна. На душе у меня тяжело.
– Вам опротивела война?
– Нет. Но я ненавижу войну.
– Я тоже не нахожу в ней удовольствия, – сказал я.
Он покачал головой и посмотрел в окно.
– Вам она не мешает. Вам она не видна. Простите. Я знаю, вы ранены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70