Топот тяжелообутых ног, крики и ругань, лязг оружия. Рядом хрипло застонал и рухнул человек. Горгий быстро отполз в сторону, затаился между возком и стеной. Пытался понять, что происходит: передрались ли телохранители между собой или еще какая беда нагрянула?..
Шум драки оборвался внезапно. Во дворе вспыхнули факелы, в их дымном багровом свете Горгий увидел вооруженных людей в желтом. Стражники Павлидия! Они бродили с факелами по двору, разглядывали убитых.
– Ну что, нашли грека? – спросил начальственный голос.
– Ищем, блистательный. Здесь должен быть, куда ему деться…
У Горгия застучало в висках. Он прижался боком к шершавой стене, нащупал за пазухой кинжал.
– Вот он! – донеслось с другого конца двора. – В сено, злодей, закопался.
– Тащи его!
Горгий услышал хриплый испуганный голос:
– Не трогайте меня, я купец из Массалии…
– Да это не тот. Проезжий, что ли… У того, говорили, нос горбатый.
– Бросьте этого, ищите дальше!
Колеблющийся свет факелов приблизился.
– Ага, вот он, горбоносый, за повозкой! Гляди-ка, кинжал наставил…
Пахнуло потом и кожей. Два копья уперлись Горгию в грудь. Подошел блистательный, весь в серебряных перевязях и пряжках.
– Отдай кинжал, – велел он, кривя губы в нехорошей улыбке. – Все видели? – Он потряс кинжалом в воздухе. – Этим ножом грек и убил Миликона!
– Ошибка! – закричал Горгий. – Никого я не убивал… Я спал во дворе…
– Стража светозарного Павлидия не ошибается, – прервал его блистательный. – А с карфагенскими лазутчиками у нас разговор короткий. Ведите его!
Понуро побрел Горгий под наставленными копьями со двора. Увидел на миг сумрачный взгляд массалиота. Потом его толкнули в повозку.
– Так, так. Не выдержали, значит: ввели женский персонаж.
– У вас есть возражения?
– Пылкая любовь вольноотпущенника к рабыне… Нет, я не возражаю. Без любви что же за роман?
– Вы иронизируете, читатель?
– Послушайте, вашего Горгия судьба так немилосердно лупит по голове, что… ну, в общем, сделайте его счастливым хотя бы в любви. Я серьезно говорю.
– Поверьте, мы бы очень хотели, но…
– Скажите прямо: не умеете писать о любви. Я уж давно заметил: фантасты считают, что описывать любовь не их дело. То есть они пишут о ней, конечно, но как плохо! Как холодно!
– Вы нас пристыдили. Мы попробуем хорошо писать о любви. Нет, в этом романе уже поздно. Но может быть, в следующих вещах…
11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ
Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей. Но имелась в нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный жрец в уединении обдумывал и решал государственные дела.
На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел жертвенный огонь. На полу лежали бычьи шкуры. В углу била из стены водяная струя, падала с плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.
Павлидий сидел, откинувшись на подушки, перед низким столом с бронзовыми ножками. Тордул стоял перед ним. Переминался с ноги на ногу, избегал взглядов верховного жреца. Мало походили они друг на друга, только носы у обоих были одинаковые – острые, хищные. Щека Тордула была рассечена, одежда изорвана, левое плечо обмотано окровавленными тряпками.
– Хорош, – тихо сказал Павлидий, отводя от глаза финикийское стеклышко. – Давно тебя не видел. Не прибавили тебе ума морские походы. А тот, что был, морскими ветрами выдуло.
Тордул молчал. Он весь еще был во власти недавней короткой и бешеной схватки у крепостных ворот. Не мог он понять, почему так получилось: против ожиданий стражи оказалось не только не меньше, но и куда поболе обычного. И часа не прошло, как его, Тордула, люди были смяты и повязаны. Самого же Тордула прямиком приволокли сюда.
– Окрутил тебя Миликон вокруг пальца, обманул, как котенка, – продолжал Павлидий. – На что ты рассчитывал, поднимая оружие против тысячелетнего царства? Рассуди сам: может ли малый котенок опрокинуть могучего быка?
– Ваш могучий бык еле стоит на ногах, – мрачно ответил Тордул. – Он поражен болезнью.
– А ты уж и в лекари? – Павлидий насмешливо прищурился. – Да будет тебе известно, сынок, что болезнь Тартесса называлась Миликон. Но сегодня, хвала Нетону, с этой болезнью покончено.
Он встал, подкинул в огонь щепоть пахучего порошка. Заговорил другим тоном – почти ласковым:
– Ах ты, простачок. Да разве ты не понимаешь, что был нужен этому мошеннику только для прикрытия?
– Не понимаю, – буркнул Тордул и потер раненое плечо.
– Болит? – сочувственно спросил Павлидий.
– Дергает…
– Дай мне осмотреть рану.
– Не твоя забота. Говори, что хотел сказать. Какое еще прикрытие?
– Изволь. – Павлидий снова уселся, поиграл стеклышком. – Давно уже мне стало известно, что твой Миликон связался с Карфагеном. Уговор у них был: Миликон поможет карфагенянам захватить Тартесс…
– Не может быть! – выкрикнул Тордул. – Зачем ему это?
– А затем, что собирался сесть в Тартессе наместником Карфагена. Власть, знаешь ли… Да где тебе знать, как она приманчива, эта самая власть. Иной вроде и высоко стоит, а все ему мало… Постой, да ты, замышляя бунт, не собирался ли властвовать в Тартессе?
– Нет! – отрезал Тордул. – Мне власти не надо. Власть должна принадлежать законному царю – Эхиару.
– Вот как! – Павлидий поджал тонкие губы.
– Да, Эхиару! Вы обманули… вы скрываете от народа, что законным наследником трона был царский сын Эхиар. Аргантоний был верховным жрецом, вот как ты сейчас. Он силой захватил трон Тартесса!
– Даже если это было так, все равно ты поздно хватился: Эхиара уже много десятков лет нет в живых.
– Неправда, он жив! Он томится на рудниках, у него отняли не только трон, но и имя. Он затерялся среди тысяч безымянных рабов, но он жив!
– Кто тебе сказал это? – тихо спросил Павлидий.
– Ну, Миликон сказал.
– Ах, Миликон! – Павлидий усмехнулся. – А ты и поверил, дурачок…
Тут раздался быстрый стук, шел он не со стороны двери, а из-за статуи бога Нетона. Павлидий прошел туда, отворил в стене потайное окошко. Оттуда донесся невнятный голос. Павлидий слушал, приложив к окошку ухо.
– Хорошо, – сказал он, выслушав до конца. – Миликона сегодня вечером похоронить возле храма со всеми почестями. Пошли в город глашатаев, пусть объявят народу, что светозарный Миликон пал от преступной руки предателя-грека, карфагенского лазутчика. Пусть это вызовет всенародный гнев против чужеземцев. Ты все понял? Ну, ступай. Погоди! Когда толпа в священном порыве устремится бить греков, проследи особо, чтобы не пострадали ни корабль, ни груз. Запомнил?
Он вернулся к столу. Встретил растерянный взгляд Тордула, горестно покачал плешивой головой.
– Кругом враги, кругом враги… Иной раз думаю, Тордул: зачем взвалил я на себя столь тяжкое государственное бремя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Шум драки оборвался внезапно. Во дворе вспыхнули факелы, в их дымном багровом свете Горгий увидел вооруженных людей в желтом. Стражники Павлидия! Они бродили с факелами по двору, разглядывали убитых.
– Ну что, нашли грека? – спросил начальственный голос.
– Ищем, блистательный. Здесь должен быть, куда ему деться…
У Горгия застучало в висках. Он прижался боком к шершавой стене, нащупал за пазухой кинжал.
– Вот он! – донеслось с другого конца двора. – В сено, злодей, закопался.
– Тащи его!
Горгий услышал хриплый испуганный голос:
– Не трогайте меня, я купец из Массалии…
– Да это не тот. Проезжий, что ли… У того, говорили, нос горбатый.
– Бросьте этого, ищите дальше!
Колеблющийся свет факелов приблизился.
– Ага, вот он, горбоносый, за повозкой! Гляди-ка, кинжал наставил…
Пахнуло потом и кожей. Два копья уперлись Горгию в грудь. Подошел блистательный, весь в серебряных перевязях и пряжках.
– Отдай кинжал, – велел он, кривя губы в нехорошей улыбке. – Все видели? – Он потряс кинжалом в воздухе. – Этим ножом грек и убил Миликона!
– Ошибка! – закричал Горгий. – Никого я не убивал… Я спал во дворе…
– Стража светозарного Павлидия не ошибается, – прервал его блистательный. – А с карфагенскими лазутчиками у нас разговор короткий. Ведите его!
Понуро побрел Горгий под наставленными копьями со двора. Увидел на миг сумрачный взгляд массалиота. Потом его толкнули в повозку.
– Так, так. Не выдержали, значит: ввели женский персонаж.
– У вас есть возражения?
– Пылкая любовь вольноотпущенника к рабыне… Нет, я не возражаю. Без любви что же за роман?
– Вы иронизируете, читатель?
– Послушайте, вашего Горгия судьба так немилосердно лупит по голове, что… ну, в общем, сделайте его счастливым хотя бы в любви. Я серьезно говорю.
– Поверьте, мы бы очень хотели, но…
– Скажите прямо: не умеете писать о любви. Я уж давно заметил: фантасты считают, что описывать любовь не их дело. То есть они пишут о ней, конечно, но как плохо! Как холодно!
– Вы нас пристыдили. Мы попробуем хорошо писать о любви. Нет, в этом романе уже поздно. Но может быть, в следующих вещах…
11. ТОРДУЛ И ПАВЛИДИЙ
Дворец Павлидия был открыт только для доверенных людей. Но имелась в нем комната, куда ходу не было никому. Здесь верховный жрец в уединении обдумывал и решал государственные дела.
На возвышении, перед статуей бога Нетона, горел жертвенный огонь. На полу лежали бычьи шкуры. В углу била из стены водяная струя, падала с плеском в маленький водоем. От жертвенного огня вода казалась красной.
Павлидий сидел, откинувшись на подушки, перед низким столом с бронзовыми ножками. Тордул стоял перед ним. Переминался с ноги на ногу, избегал взглядов верховного жреца. Мало походили они друг на друга, только носы у обоих были одинаковые – острые, хищные. Щека Тордула была рассечена, одежда изорвана, левое плечо обмотано окровавленными тряпками.
– Хорош, – тихо сказал Павлидий, отводя от глаза финикийское стеклышко. – Давно тебя не видел. Не прибавили тебе ума морские походы. А тот, что был, морскими ветрами выдуло.
Тордул молчал. Он весь еще был во власти недавней короткой и бешеной схватки у крепостных ворот. Не мог он понять, почему так получилось: против ожиданий стражи оказалось не только не меньше, но и куда поболе обычного. И часа не прошло, как его, Тордула, люди были смяты и повязаны. Самого же Тордула прямиком приволокли сюда.
– Окрутил тебя Миликон вокруг пальца, обманул, как котенка, – продолжал Павлидий. – На что ты рассчитывал, поднимая оружие против тысячелетнего царства? Рассуди сам: может ли малый котенок опрокинуть могучего быка?
– Ваш могучий бык еле стоит на ногах, – мрачно ответил Тордул. – Он поражен болезнью.
– А ты уж и в лекари? – Павлидий насмешливо прищурился. – Да будет тебе известно, сынок, что болезнь Тартесса называлась Миликон. Но сегодня, хвала Нетону, с этой болезнью покончено.
Он встал, подкинул в огонь щепоть пахучего порошка. Заговорил другим тоном – почти ласковым:
– Ах ты, простачок. Да разве ты не понимаешь, что был нужен этому мошеннику только для прикрытия?
– Не понимаю, – буркнул Тордул и потер раненое плечо.
– Болит? – сочувственно спросил Павлидий.
– Дергает…
– Дай мне осмотреть рану.
– Не твоя забота. Говори, что хотел сказать. Какое еще прикрытие?
– Изволь. – Павлидий снова уселся, поиграл стеклышком. – Давно уже мне стало известно, что твой Миликон связался с Карфагеном. Уговор у них был: Миликон поможет карфагенянам захватить Тартесс…
– Не может быть! – выкрикнул Тордул. – Зачем ему это?
– А затем, что собирался сесть в Тартессе наместником Карфагена. Власть, знаешь ли… Да где тебе знать, как она приманчива, эта самая власть. Иной вроде и высоко стоит, а все ему мало… Постой, да ты, замышляя бунт, не собирался ли властвовать в Тартессе?
– Нет! – отрезал Тордул. – Мне власти не надо. Власть должна принадлежать законному царю – Эхиару.
– Вот как! – Павлидий поджал тонкие губы.
– Да, Эхиару! Вы обманули… вы скрываете от народа, что законным наследником трона был царский сын Эхиар. Аргантоний был верховным жрецом, вот как ты сейчас. Он силой захватил трон Тартесса!
– Даже если это было так, все равно ты поздно хватился: Эхиара уже много десятков лет нет в живых.
– Неправда, он жив! Он томится на рудниках, у него отняли не только трон, но и имя. Он затерялся среди тысяч безымянных рабов, но он жив!
– Кто тебе сказал это? – тихо спросил Павлидий.
– Ну, Миликон сказал.
– Ах, Миликон! – Павлидий усмехнулся. – А ты и поверил, дурачок…
Тут раздался быстрый стук, шел он не со стороны двери, а из-за статуи бога Нетона. Павлидий прошел туда, отворил в стене потайное окошко. Оттуда донесся невнятный голос. Павлидий слушал, приложив к окошку ухо.
– Хорошо, – сказал он, выслушав до конца. – Миликона сегодня вечером похоронить возле храма со всеми почестями. Пошли в город глашатаев, пусть объявят народу, что светозарный Миликон пал от преступной руки предателя-грека, карфагенского лазутчика. Пусть это вызовет всенародный гнев против чужеземцев. Ты все понял? Ну, ступай. Погоди! Когда толпа в священном порыве устремится бить греков, проследи особо, чтобы не пострадали ни корабль, ни груз. Запомнил?
Он вернулся к столу. Встретил растерянный взгляд Тордула, горестно покачал плешивой головой.
– Кругом враги, кругом враги… Иной раз думаю, Тордул: зачем взвалил я на себя столь тяжкое государственное бремя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49