— Твой управляющий. — Он уже соскочил с лошади и стоял перед ней. Ветер окрасил щеки легким румянцем и играл у него в волосах. Должно быть, он успел умыться и побриться, так как выглядел свежим и чистым, как пастор перед богослужением.
«Помоги мне, Бог, — взмолилась Кэтлин, — мужчина не должен выглядеть таким привлекательным в такую рань».
Ее обрадовало, что Весли снял одеяние священника, потому что его вид в рясе все еще стоял перед глазами, тревожил ее. И не потому, что ей меньше нравились одолженная туника, плотные штаны и высокие сапоги. Казалось, он был создан для одежды ирландцев. Волк в овечьей шкуре.
— Итак, я приказываю вам вернуться, — заявила она. — И без всяких фокусов. Вы дали слово.
Как будто не слыша это, Весли взял ее за руку и держал так крепко, что она не могла вырваться без борьбы.
— Давай пройдемся, Кэтлин. Пора посмотреть в лицо ситуации, сложившейся между нами.
Она внимательно посмотрела на него и вдруг все поняла. Ей была знакома скрытая печаль, которая, казалось, всегда обитала в его глазах. Глазах исповедника, принявшего на себя груз грехов других людей.
Он повел ее дальше по взморью. Влажный песок холодил ступни ее босых ног. Море омывало большие выступающие скалы с их острыми вершинами, направленными в утреннее небо.
Впереди покоился заброшенный сад ее матери, всегда вызывавший у нее грустные воспоминания. Кэтлин уперлась:
— Я не пойду туда с вами.
— Ты должна пойти, — он положил свободную руку ей на спину и легонько подтолкнул. — Это место, где началось волшебство, Кэтлин. Место, где мы сами можем творить волшебство. Она все еще сопротивлялась.
— Волшебство? Да вы еще хуже, чем Том Генди. Он повернулся к ней.
— Чего ты боишься, Кэтлин?
Ей хотелось крикнуть: «я боюсь тех чувств, которые ты вызываешь у меня».
— Ничего, — спокойно ответила она. — Идемте. — И, освободившись от него, направилась в сторону сада.
Она обогнула лужу, оставленную прибоем, от поверхности которой отражался яркий луч восходящего солнца. Кусты ежевики заполнили пространство между скалами. Сад был безобразным и скучным. Всю его красоту унесли ветры с моря и общий беспорядок в Клонмуре.
С мрачным удовлетворением она сказала: — Видите теперь, что здесь нет никакого волшебства?
Он прижал ее к себе так быстро, что она задохнулась.
— Это потому, что мы еще не произнесли заклинание. Но мы сделаем это, моя любовь.
— Нет, — она попыталась высвободиться, но он крепко держал ее. Вы мой враг. И вы дали обет Богу.
— Уже нет, Кэтлин. С тех пор, как…
— Вы дали обет безбрачия. Ваша страсть отправит нас обоих в ад!
— А твоя страсть, женщина? — в гневе вырвалось у него. Он схватил ее за плечи и отодвинул от себя. — Будь я проклят, если тебе тоже не нравится это. Тебе нравится, как сливаются наши тела…
— Неправда, Джон Весли Хокинс! — от обиды и унижения слезы покатились у нее из глаз.
Он плотно закрыл глаза и сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться.
— Послушай, Кэтлин. Если бы я был твоим врагом, я давно бы уже снес твою голову с этой прекрасной шеи, — он нежно провел пальцем по ее горлу. — Я бы лишил тебя жизни, украл твоего коня и поспешил бы в Голуэй.
Она понимала, что у него была возможность сделать это. Она также была до глубины души уверена, что он никогда не причинит ей вреда. Но, Боже, насколько все было бы проще, если бы он был просто убийцей.
— Но я же не собираюсь сделать это, правда? — спросил он мягко.
— Потому что не можете.
— А тебе хотелось бы знать, что я собираюсь сделать?
— Меня не интересуют ваши планы.
Его руки снова обняли ее. Несмотря на холодные порывы ветра, было тепло, она чувствовала себя защищенной и… любимой.
— Сядь рядом со мной, Кэт, — сняв с нее шаль, он расстелил ее на песке, затем потянул Кэтлин к себе, и она села без сопротивления, потому что его колдовские чары уже взяли над ней верх.
Он спрятал ее голову у себя на плече. Она подтянула к груди колени. Его рука ласково заскользила по предплечью, медленно и успокаивающе.
— Кэт, я хочу, чтобы ты знала, что я чувствую к тебе.
— Исповедь? — засмеялась она. — А я-то думала, что вы устали от исповедей за прошлую ночь.
— Как приятно слышать твой смех, Кэт. Думаю, ты удивишься тому, что я скажу, потому что еще ни один мужчина никогда не говорил тебе этого.
— Я не слышу ничего, кроме слов англичанина, — ответила она. — Ложь ведь тоже состоит из слов.
— Знаю, Кэтлин. Поэтому я собираюсь любить тебя. Не при помощи слов, потому что не верю, что мой язык может выразить то, что у меня на сердце.
— Я хочу, чтобы ты ощущала мои руки, ласкающие тебя. Когда сердца сливаются так, как наши, слияние тел требует завершения и облегчения.
— А кто говорит о слиянии сердец? Это план вероломного богохульника, — сказала она.
— Мне продолжить, Кэтлин?
— Я не буду слушать вас! Вы будете обращаться со мной как со шлюхой круглоголовых…
— О, Боже, радость моя. Я буду любить женщину, которая прячется внутри тебя. Ты водила мужчин в сражения, но никогда не допускала в свое сердце. Мужчины уважают тебя, подчиняются тебе, но видят в тебе только воина. У тебя никогда не было возможности расцвести.
Она отодвинулась, в то время как ее сердце тянулось к этим сладким обещаниям.
— Вы приняли обет…
— Еще до того, как встретил тебя… — он обнял ее. — Не сопротивляйся мне, Кэтлин. Наша любовь определена не простыми смертными, а силами более мощными и мудрыми.
Он медленно наклонился к ней и мягко, нежно, легко прикоснулся губами к ее губам. Кэтлин попыталась укрепить свою решимость, вызвав образ любимого Алонсо, но картина получилась бледная, расплывчатая, окутанная туманом желания, которое не имело ничего общего с мужчиной из прошлого, а было вызвано настоящим.
«Я не верна, — подумала она. — Где же сила, которой я так гордилась?»
Пылая страстью к женщине, находящейся сейчас в его объятиях, Весли внезапно обнаружил, что его совесть не в ладах с поставленными целями. Он ненавидел себя за то, что вводит ее в заблуждение признаниями в любви, а еще больше за то предательство, которое задумал для нее. Однако даже обвинения в свой адрес не могли сдержать горячей волны, поднимающейся в нем. Подобно морским волнам страсть накатывалась на него, разбивая сомнения и заставляя осознать, что даже если она была бы не нужна ему для освобождения Лауры, он все равно сдвинул бы горы, чтобы обладать этой женщиной.
Она была сладкой и свежей, как роса, соленый привкус мягких губ действовал на него, как одурманивающее зелье. Борясь со стремлением войти в нее и подавить ее протест, он прервал поцелуй и посмотрел в пылающее и испуганное лицо женщины. Против воли, забыв о намерении завлечь ее, он улыбнулся и сказал:
— Я обещал открыть тебе свое сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98