Брезентовых. Зеленых. На пяти кольях. В точности как дома на полевых сборах. Они что, вместе с «ППС» шли? Одним комплектом?
— Прямо!
Неужели опять в яму? Ну точно! Только не в такую глубокую, как раньше. Всего метра два с небольшим. Но из которой, один черт, в колодках не выбраться. Даже без решетки.
Конвой ткнул автоматами в сторону ямы.
Знаем. Ученые уже.
Разом отталкиваясь от земли — попрыгали вниз. А если не разом, если один из пары прыгнет чуть раньше или чуть позже — можно запросто вывихнуть руки. Рычаг-то у колодок не маленький.
Сели на влажный земляной пол. Стали ждать.
Чего ждать? Чего еще можно ожидать от этой уже фактически закончившейся жизни? Разве только новых страданий…
Сверху опустили ведро с водой. Из которого можно было пить, стоя на коленях. И плошку риса. Для употребления из того же положения. Судя по всему — дневная пайка. И на том спасибо, добрые хозяева. И снова повилять отсутствующим хвостом…
Ночью в яме было прохладно. Потому что мокро. Свежевзрытая земля еще не успела высохнуть. Еще сочилась каплями. Словно плакала.
Утром сверху прозвучала незнакомая команда.
— Подъем!
А может, не «подъем», может, «выходи строиться», или «на подъем национального вьетнамского флага стоять смирно!», или «кто в туалет хочет по большому?». В принципе — не суть важно. Главное, что пленники проснулись. Потому что все равно не спали.
— У-у! — грозно рявкнул сверху часовой и сделал ложный выпад автоматом.
Нет, значит, все-таки «на флаг смирно!».
Колодники поднялись.
На срезе ямы появился главный вьетнамец. Который проводил допросы.
— Сейчас вы все отправитесь в джунгли и постараетесь узнать те места, где проходили в шестой и седьмой дни, — сказал по-английски вьетнамский чин. — А потом в восьмой и девятый. Переведите
— Приглашает идти в лес, — перевели американцы.
— Грибы собирать?
— Искать места, где мы ходили. В шестой, седьмой, а потом в восьмой и девятый день.
— Понятно. Чем дальше в джунгли, тем больше дров… Спроси его, а как мы пойдем, в колодках?
— Так и пойдете. В колодках, — объяснил вьетнамец.
— Убедил…
Пленников вытащили из ямы и поставили в строй. Разобрав по раз и навсегда выбранным парам Колодки велели держать перед собой.
— Пошли!
Впереди вытянулся строй вьетнамских солдат. До двух рот численностью. И сзади тоже. Солдаты шли, пробивая в густолесье тропу, подминая и вытаптывая кусты, прорубая в местах сужений проходы.
— Их бы раньше сюда, когда мы здесь бродили, — тихо сказал кто-то из разведчиков. — Тропу топчут — что твой бульдозер…
Там, где фронтом идти было невозможно, пленники разворачивались боком, укладывая колодки на собственные плечи. Словно обрезки половых досок со стройки несли.
Шли недолго, часа четыре. Но устали больше, чем раньше бы за сутки. Кандалы на себе тащить — это даже тяжелее, чем полную выкладку. Чем даже двойную полную выкладку. Хотя кандалы вдесятеро легче.
— Врезать бы им этими деревяшками!
— Врежь! Только тебе же больнее будет. И вначале. И потом…
Поворот в обход дерева. Еще поворот. Прыжок через яму. Прямо. Снова поворот…
— Стоп! Кажется, пришли.
— Узнаете место?
Нет, никто не узнает. Что раньше деревья были, что теперь деревья. Что там кусты, что здесь. Джунгли, они везде на одно лицо. Как вьетнамские солдаты в строю.
— Узнаете?
— Нет, не узнаем…
Впрочем, может, и узнаем… Но все равно не узнаем. Категорически.
— Вы должны знать это место. Вы здесь ставили метки.
Какие метки? Кто ставил? Какие вообще могут быть метки в джунглях, кроме тотального вырубания растительности на площади в десять гектаров? Да и ту не заметишь, если носом не упрешься! А он — метки ставили…
Ну, может, и ставили. Но не мы…
Конечно, может, и мы… Но не помним какие…
А если вспомним какие… То забудем где…
— Очень жаль, что у вас такая плохая память. Идите за мной.
Идем…
А место действительно знакомое. Неприятно знакомое.
Поворот направо. Еще направо. И еще чуть-чуть. Завал из полусгнивших стволов и веток. И из камней.
— Теперь узнаете? Гробовое молчание в ответ.
— Вижу — узнаете.
Как же они нашли? Как отыскали ту иголку в том стоге сена? И как быстро они к этому месту привели! За четыре часа! Со стороны хорошо наезженной дороги! По которой машины ходят!
А они бродили здесь чуть не сутками. И думали, что бродят по девственным, где нога человека не ступала, джунглям. Впрочем, человека, наверное, не ступала. Вьетнамцы не в счет!
— Подойдите сюда. Подошли.
— Видите эту ткань? Знаете, что под ней? Что могло быть под тканью, догадывались все.
— Смотрите…
Вьетнамские бойцы разом по команде схватились за углы брезента и оттащили его в сторону. Под брезентом вплотную друг к другу лежали разведчики. Мертвые разведчики. С не тронутыми взрывом лицами. Выходит, они и гранаты нашли…
— Ваши? Пленники молчали.
— Ваши. Только почему они умерли от ножа? Вьетнамские солдаты не пользовались ножами. Вьетнамские солдаты стреляли. Они даже не бросали гранат. Потому что это было им запрещено.
Тогда кто убил ваших товарищей? Вы сами? Кто конкретно. И кого? Посмотрите внимательней…
Вьетнамский чин зашел с дальней стороны могильника и, приблизившись, повернул подошвой ноги голову одного из мертвецов. Вправо и влево. В профиль и в фас.
— Кто из вас убил его?
— Гнида! — с ненавистью прошептал кто-то из пленников.
— Что он сказал? Что? Переведите. Впрочем, не надо. Я догадываюсь, что это слово было сказано обо мне. И что это было плохое слово. Но почему вы адресовали его мне? Разве это я убил его? И его? И его? Их убили вы…
Пленники стояли и глядели на своих товарищей. И сильно завидовали им. Хотя бы тому, что те умерли в бою. Избежав тех мук и унижений, что довелось испытать им. Избежав слабости и предательства. И не они стояли сейчас перед телами своих погибших друзей, слушая нравоучительную нотацию чужого военного чина. Они лежали. И им было уже все равно. Их было уже не достать. Ни физически, ни морально…
— Посмотрели? Тогда идемте дальше! — сказал вьетнамец. — Я хочу вам показать кое-что еще. Что тоже касается вас.
Пленные развернулись и пошли, подгоняемые штыками конвоя. Пошли как бесчувственные, болтающиеся на ниточках куклы. Они и были бесчувственными куклами. У которых вначале вырезали мышцы, а теперь вынимали душу.
— Как вы думаете, что может находиться в этом мешке? — спросил вьетнамец.
Мешок был узнаваем. Это был их вещмешок. В котором они носили боезапас, вещи, продукты и «груз».
— Ваши предположения? Пленные молчали.
— Ну?
Пленные молчали.
Вьетнамец приподнял вещмешок, распустил стягивающую горловину веревку, перехватил и перевернул его вверх дном. Из мешка выпали и покатились под ноги пленным головы. Головы их однополчан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
— Прямо!
Неужели опять в яму? Ну точно! Только не в такую глубокую, как раньше. Всего метра два с небольшим. Но из которой, один черт, в колодках не выбраться. Даже без решетки.
Конвой ткнул автоматами в сторону ямы.
Знаем. Ученые уже.
Разом отталкиваясь от земли — попрыгали вниз. А если не разом, если один из пары прыгнет чуть раньше или чуть позже — можно запросто вывихнуть руки. Рычаг-то у колодок не маленький.
Сели на влажный земляной пол. Стали ждать.
Чего ждать? Чего еще можно ожидать от этой уже фактически закончившейся жизни? Разве только новых страданий…
Сверху опустили ведро с водой. Из которого можно было пить, стоя на коленях. И плошку риса. Для употребления из того же положения. Судя по всему — дневная пайка. И на том спасибо, добрые хозяева. И снова повилять отсутствующим хвостом…
Ночью в яме было прохладно. Потому что мокро. Свежевзрытая земля еще не успела высохнуть. Еще сочилась каплями. Словно плакала.
Утром сверху прозвучала незнакомая команда.
— Подъем!
А может, не «подъем», может, «выходи строиться», или «на подъем национального вьетнамского флага стоять смирно!», или «кто в туалет хочет по большому?». В принципе — не суть важно. Главное, что пленники проснулись. Потому что все равно не спали.
— У-у! — грозно рявкнул сверху часовой и сделал ложный выпад автоматом.
Нет, значит, все-таки «на флаг смирно!».
Колодники поднялись.
На срезе ямы появился главный вьетнамец. Который проводил допросы.
— Сейчас вы все отправитесь в джунгли и постараетесь узнать те места, где проходили в шестой и седьмой дни, — сказал по-английски вьетнамский чин. — А потом в восьмой и девятый. Переведите
— Приглашает идти в лес, — перевели американцы.
— Грибы собирать?
— Искать места, где мы ходили. В шестой, седьмой, а потом в восьмой и девятый день.
— Понятно. Чем дальше в джунгли, тем больше дров… Спроси его, а как мы пойдем, в колодках?
— Так и пойдете. В колодках, — объяснил вьетнамец.
— Убедил…
Пленников вытащили из ямы и поставили в строй. Разобрав по раз и навсегда выбранным парам Колодки велели держать перед собой.
— Пошли!
Впереди вытянулся строй вьетнамских солдат. До двух рот численностью. И сзади тоже. Солдаты шли, пробивая в густолесье тропу, подминая и вытаптывая кусты, прорубая в местах сужений проходы.
— Их бы раньше сюда, когда мы здесь бродили, — тихо сказал кто-то из разведчиков. — Тропу топчут — что твой бульдозер…
Там, где фронтом идти было невозможно, пленники разворачивались боком, укладывая колодки на собственные плечи. Словно обрезки половых досок со стройки несли.
Шли недолго, часа четыре. Но устали больше, чем раньше бы за сутки. Кандалы на себе тащить — это даже тяжелее, чем полную выкладку. Чем даже двойную полную выкладку. Хотя кандалы вдесятеро легче.
— Врезать бы им этими деревяшками!
— Врежь! Только тебе же больнее будет. И вначале. И потом…
Поворот в обход дерева. Еще поворот. Прыжок через яму. Прямо. Снова поворот…
— Стоп! Кажется, пришли.
— Узнаете место?
Нет, никто не узнает. Что раньше деревья были, что теперь деревья. Что там кусты, что здесь. Джунгли, они везде на одно лицо. Как вьетнамские солдаты в строю.
— Узнаете?
— Нет, не узнаем…
Впрочем, может, и узнаем… Но все равно не узнаем. Категорически.
— Вы должны знать это место. Вы здесь ставили метки.
Какие метки? Кто ставил? Какие вообще могут быть метки в джунглях, кроме тотального вырубания растительности на площади в десять гектаров? Да и ту не заметишь, если носом не упрешься! А он — метки ставили…
Ну, может, и ставили. Но не мы…
Конечно, может, и мы… Но не помним какие…
А если вспомним какие… То забудем где…
— Очень жаль, что у вас такая плохая память. Идите за мной.
Идем…
А место действительно знакомое. Неприятно знакомое.
Поворот направо. Еще направо. И еще чуть-чуть. Завал из полусгнивших стволов и веток. И из камней.
— Теперь узнаете? Гробовое молчание в ответ.
— Вижу — узнаете.
Как же они нашли? Как отыскали ту иголку в том стоге сена? И как быстро они к этому месту привели! За четыре часа! Со стороны хорошо наезженной дороги! По которой машины ходят!
А они бродили здесь чуть не сутками. И думали, что бродят по девственным, где нога человека не ступала, джунглям. Впрочем, человека, наверное, не ступала. Вьетнамцы не в счет!
— Подойдите сюда. Подошли.
— Видите эту ткань? Знаете, что под ней? Что могло быть под тканью, догадывались все.
— Смотрите…
Вьетнамские бойцы разом по команде схватились за углы брезента и оттащили его в сторону. Под брезентом вплотную друг к другу лежали разведчики. Мертвые разведчики. С не тронутыми взрывом лицами. Выходит, они и гранаты нашли…
— Ваши? Пленники молчали.
— Ваши. Только почему они умерли от ножа? Вьетнамские солдаты не пользовались ножами. Вьетнамские солдаты стреляли. Они даже не бросали гранат. Потому что это было им запрещено.
Тогда кто убил ваших товарищей? Вы сами? Кто конкретно. И кого? Посмотрите внимательней…
Вьетнамский чин зашел с дальней стороны могильника и, приблизившись, повернул подошвой ноги голову одного из мертвецов. Вправо и влево. В профиль и в фас.
— Кто из вас убил его?
— Гнида! — с ненавистью прошептал кто-то из пленников.
— Что он сказал? Что? Переведите. Впрочем, не надо. Я догадываюсь, что это слово было сказано обо мне. И что это было плохое слово. Но почему вы адресовали его мне? Разве это я убил его? И его? И его? Их убили вы…
Пленники стояли и глядели на своих товарищей. И сильно завидовали им. Хотя бы тому, что те умерли в бою. Избежав тех мук и унижений, что довелось испытать им. Избежав слабости и предательства. И не они стояли сейчас перед телами своих погибших друзей, слушая нравоучительную нотацию чужого военного чина. Они лежали. И им было уже все равно. Их было уже не достать. Ни физически, ни морально…
— Посмотрели? Тогда идемте дальше! — сказал вьетнамец. — Я хочу вам показать кое-что еще. Что тоже касается вас.
Пленные развернулись и пошли, подгоняемые штыками конвоя. Пошли как бесчувственные, болтающиеся на ниточках куклы. Они и были бесчувственными куклами. У которых вначале вырезали мышцы, а теперь вынимали душу.
— Как вы думаете, что может находиться в этом мешке? — спросил вьетнамец.
Мешок был узнаваем. Это был их вещмешок. В котором они носили боезапас, вещи, продукты и «груз».
— Ваши предположения? Пленные молчали.
— Ну?
Пленные молчали.
Вьетнамец приподнял вещмешок, распустил стягивающую горловину веревку, перехватил и перевернул его вверх дном. Из мешка выпали и покатились под ноги пленным головы. Головы их однополчан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84