Перед МАНЕЙ лежит огромная морковка и лист капусты. МАНЯ слабо поднимает голову и смотрит то в одну сторону комнаты, то в другую. МАНЯ и лампа находятся на белой, нарисованной мелом на паласе, черте.
На диване, накрывшись коричневым в клетку (как у меня!) пледом лежит ИРА. Руки засунула под щёку, чуть свесила голову вниз, смотрит на МАНЮ и слёзы у неё бегут по лицу и капают на палас.
В другой половине комнаты, отделённой меловой чертой, на матрасе сидит СЛАВА. Книги перебирает, что-то в чемодан складывает.
Часы тикают. Ночь. Три часа. Темно в комнате. Только МАНЯ в круге света. Дождь за окном. Двенадцатое сентября.
Мне нравится число «Двенадцать». Потому что оно находится перед несчастным тринадцатым днём месяца. Я всегда верил и верю в приметы. Число двенадцать – маленький, последний, крохотный кусочек счастья перед несчастьем…
Молчание.
МАНЯ посмотрела на ИРУ. Потом посмотрела на СЛАВУ. Вздохнула горько-горько. Принялась есть капусту.
ИРА (плачет). Бедная моя Манечка… Манюнечка ты моя… Красавица ты моя ненаглядная… Ты-то, ты-то за что страдаешь? Тебе, несчастной моей, на спячку надо уже ложиться, уже осень, уже холод, а тебе всё покою не дают эти два мерзавца, да? Манечка? Манюнечка? Манюшенька моя? Бедное моё животное, ты-то в чём виновато, в чём? Слышишь меня, Маня? Маня, Маня… (Плачет).
СЛАВА (собирает вещи в чемодан). Я тебе уже тыщу раз говорил: черепахи не слышат. Они глухие…
ИРА. Что? Что ты там бормочешь?
СЛАВА. Я говорю: черепахи не слышат! Глухие! Глухие!
ИРА. Не ври. Глухие. Сам ты глухой. Всё она слышит. Всё она слышит, моя лапонька. Всё, всё, всё… А если она не слышит чего-то там, то и так понимает. Многое понимает. Всё понимает…
Молчание. Стучит дождь за окном.
(ИРА, глядя на черепаху, улыбается, вытирает слёзы). Вот смотрю на черепаху и сразу лягушек почему-то вспоминаю. Они из одного семейства. Болото вспоминаю… А потом вспоминаю, как лягушки говорят «ква-ква»… А вспомню лягушек – сразу вспоминаю, как я в детстве глядела на заставку в нашем телевизоре, стареньком «кавээне»… На картинке был нарисован Кремль, лучи от него бежали и буквы рядом стояли: «Москва»… А учительница наша в школе нам говорила, что неизвестно, почему Москву называют Москвой… В смысле, никто не знает, откуда произошло это слово. А я маленькая глупая деревенская девочка казалась себе самой умной и удивлялась безграмотности учительницы, потому что мне было так ясно, отчего Москву называют Москвой. Это ведь так понятно. «Москву» надо читать по слогам: «Мос-ква». Сом-ква. Москву строили на болоте. В болоте квакали лягушки: ква-ква. Сом-ква. Наоборот – сом. Сом-ква. Москва. Сом-ква…
СЛАВА. Как глубоко.
ИРА (не реагируя). Вот смотрю на черепаху и думаю о Москве… Вот у меня какой ход мыслей… Одно за другое цепляется и что-то такое вылазит, неожиданно вылазит…
СЛАВА. Вылезает.
ИРА. Вылазит. Вылезает: в Москву, в Москву, в Москву! Сбежать, сбежать от всего, от всех, куда угодно, хоть в Москву… Сбежать. Господи, куда мне сбежать?! Куда?! (Перевернулась на другой бок, к стене. Плачет). Вылазит… Вылезает… Какая разница… Всё время замечания… Вылазит… Вылезает… Вылезает. Вылазит. Всё время, всю жизнь…
МАНЯ вздыхает ещё горше, чем в первый раз. Ест капусту. Только хруст стоит по квартире.
(В стену). Зачем? Зачем? Скажи мне, зачем ты это сделал?
СЛАВА. Что я сделал? Что я опять сделал?
ИРА. Зачем?
СЛАВА. Что?
ИРА. Зачем ты купил черепаху? Зачем?
СЛАВА. Затем, что в моей жизни началась полоса исполнения желаний… Не было её и вот она пришла!
ИРА. Вылазит полоса желаний! Вылезает полоса желаний!
СЛАВА. Да, да! Пришла полоса желаний! У меня была полоса белая, полоса чёрная, потом опять белая, потом опять…
ИРА. Зануда!
СЛАВА. …чёрная, потом белая! А теперь…
ИРА. Серо-буро-малиновая! Серо-буро-малиновая, зануда, знаю! Знаю!
СЛАВА. Помолчи. Я сказал – помолчи.
ИРА плачет.
Да. Я всю жизнь мечтал иметь черепаху. У меня в детстве потому что была черепаха! И я хотел потому! Да, хотел!
ИРА. Они же триста лет живут! Почему она у тебя умерла, почему?!
СЛАВА. Потому что была зима. И я искупал её в ведре с ледяной водой. Она простыла и… и…
ИРА. И подохла! И подохла!
СЛАВА. Она погибла! Она умерла, а не подохла!
ИРА. Подохла!
СЛАВА. Она умерла! Я был маленький и глупый. Я очень плакал, когда хоронил её!
ИРА. Ты хоронил её! Ты хоронил её!
СЛАВА. Да, хоронил! Для меня это было потрясение! Огромное детское потрясение! Которое я пронёс через всю жизнь!
ИРА. О-о-о! Потрясение! Зануда! Похоронил!
СЛАВА. Похоронил!
ИРА. И на камне написал: «У попа была собака, он её любил! Она съела кусок мяса! Он её убил! И похоронил!…»
СЛАВА. Ты не можешь понять, что такое для крохотного человека похоронить любимое существо и знать при этом, что ты виновен в смерти его, ты, ты, ты! Я был глупый и потому искупал её в холодной воде!
ИРА. Ты остался им! Ты никогда не вырастал! Ты остался мальчиком-злыднем! Маленький, злобный человеконенавистный негодяй! Дундук! Всегда был и останешься дундуком! Ёкарный бабай, это ж сколько же надо было в башке иметь миллиграммов серого вещества, чтобы черепаху в ледяной воде искупать?!
СЛАВА (молчит). Я не реагирую. Я держу себя. Мне надоели эти препирательства из-за ерунды.
ИРА. Ерунды?! Зачем ты купил черепаху, зачем, скажи?! Тебе мало горя в этом доме, ёкарный бабай? Мало, дундук?
СЛАВА. Какое горе тебе принесла черепаха? Она что тебя – объела?
ИРА. Она меня не объела! (В стену). Нет не объела она меня! Но я не могу смотреть на животное, которое треснутое, которое – несчастное, которое – одинокое! Она – одинока! И так проживёт триста лет, целых триста лет! Ты понимаешь это или нет? Тебя не будет, меня не будет, никого не будет, а она будет жить, жить, и жить одна! Совсем одна в этом мире! Она одна, одна, одна! Я не могу смотреть на неё, я сразу рыдаю, я сразу себя в её шкуре представляю, то есть, в панцире в её себя я представляю! Мне плохо сразу становится, я понимаю чужую боль, понимаю! Ты не поймёшь, для тебя она – игрушка, забава, развлечение! А то, что она живая, ты это понять не можешь! Не сможешь! Ты её в ледяной воде опять искупаешь! Ты её для этого и взял! Да, да, да, для этого! О-о-о-о-о…
СЛАВА. Всё?
ИРА. Что – всё?
СЛАВА. Я говорю: всё? Нанылась?
ИРА. Не нанылась, не нанылась! Буду ныть, потому что мне жалко мою Манечку, Манюнечку, Манюшеньку! Жалко её!
СЛАВА (помолчал). С чего это ты взяла, что это она? Может быть, это вовсе не она, а он.
ИРА. Ага, он. «Оно» – скажи ещё лучше! Много соображаешь!
СЛАВА. Не «оно», а «он». Не Маня, а, скажем, Мань. Мэн! Да, это мужчина. И ему совсем не трудно переносить тяготы одиночества. Ему даже нравится быть в гордом одиночестве. Конечно, это мужчина. Это – он. Я вижу, я чувствую, что это – мужик. Во, глаза какие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12