Почему? Что тут такого? Мы сидим, ещё просидим сутки, двое, трое, месяц… Откуда вы знаете, когда нас выпустят отсюда? Ведь надо чем-то заняться, развлечься как-то? Или сядем и будем смотреть на эти стены, пока не сойдем с ума? Потом начнем дубасить в них ногами, руками, до крови – ну, как вы сейчас. Да вы ведь уже попробовали – толку нет. Если они следят за нами, пусть видят: мы не падаем духом, ведём себя, как нормальные люди. Нечего на нас экспериментировать.
ОН (молчит). Я боюсь.
ОНА. Ну почему?!
ОН. Меня никто никогда не постригал… Только она!
Молчание.
ОНА. Ваша жена?
ОН. Не сметь! Не сметь касаться! Кому какое дело?! Прочь! Прочь!
ОНА (помолчала). Вы – актёр?
ОН. Нет. Почему?
ОНА . Это они так говорят. Так красиво. «Прочь, долой, не сметь!» Мы не в театре. Или вас эти глаза, что следят за нами, заставляют так говорить? Не обращайте внимания на них. Пусть смотрят. Актерами мы не станем. Пусть не надеются…
Молчание.
Ну, всё, хватит. Вставайте. Садитесь на стул, в центр комнаты. Вы не вспомнили, как он называется?
ОН. Нет. Я когда-то помнил, а потом – забыл. Выскочило.
ОНА. Итак, я начинаю вас стричь.
ОН (молчит). Стригут баранов.
ОНА (щёлкает ножницами). Ну, а вы кто? Упёрлись, как баран.
ОН (молчит). Она узнает, что вы стригли меня. То есть, что меня подстригала другая женщина. Другая! Понимаете?
ОНА. Уважаемый! Дорогой сокамерник! Я не сомневаюсь, что вас ни сегодня-завтра обреют под нуль! Потому что у вас очень длинные волосы! Всю шевелюру снимут! Под нулёвку!
ОН. Зачем?
ОНА. Чтобы не завшивели!
ОН. Не посмеют!
ОНА (щёлкает ножницами). Вы – актёр?
ОН. Я – не актёр!
ОНА. Нет, вы точно – актёр! Только что знаете, что восклицаете: «А! О! У! Ы! Не посмеют!» Держите карман шире. Посмеют. Вам свяжут руки и обреют наголо. Хотите? Пожалуйста. И ещё уколов каких-нибудь наставят в зад, чтоб потом рукой-ногой не шевельнули бы, дураком сделают… Хотите? Пожалуйста.
Молчание. Он смотрит на неё как затравленный зверёк.
А я бы сделала вам очень аккуратную короткую причёску. Стрижку. Да, да. Очень аккуратную. Я даже вижу её. Вижу ваше лицо. Оно стало бы гораздо, гораздо привлекательнее. Во много раз. Я профессионал. Мастер своего дела. Ну, не хотите, как хотите. Надоело уговаривать. Вы – дурак. Не хочу. И всё. (Обиделась. Ходит по комнате, трогает стены руками и негромко поёт). «Солнце ходит по кругу… Никто не заходит друг к другу…» (Молчит. Сама себе). Я очень люблю сочинять песенки. Вот такие песенки – без смысла. Первое, что на ум придёт – сочиняю. И тут же пою этот бред… Бред. Бред.
ОН. Бред. Бред.
ОНА. Бред. Бред.
ОН. Бред любовного очарования…
Молчание.
ОНА. Что вы сказали?
ОН. Ничего. Вспомнил. Кое-что вспомнил. Есть такая болезнь.
ОНА. Правда? Такая болезнь? Кто вам сказал? Нет, нет, не может быть.
ОН. Может. Может. Вам не понять. Ладно, хватит болтать попусту. Если вы и вправду хотите меня сделать привлекательнее – согласен. Согласен. Стрижите. То есть, стригите. (Сел на стул, выпрямил спину). Как называется этот стул? Не могу вспомнить. Очень удобно сидеть.
ОНА стоит у стены, потом идёт по периметру комнаты, не смотрит на НЕГО.
ОНА. Не надо мне делать одолжений.
ОН. Я согласен, говорю!
ОНА. У меня не получится.
ОН. Вы же сами хотели.
ОНА. Нет, не получится. Я дамский мастер. У меня не выйдет. Мне надо сначала потренироваться. На болванке.
ОН. На болванке?
ОНА. На болванке!
ОН. Тренируйтесь. Вот вам болванка. Моя голова. (Опустил голову).
Оба молчат. Смеются. ОНА дотронулась пальцем до его макушки.
ОНА. Какая симпатичная болванка! Ну, начнём? Только чтоб потом не обижались… Сами дали согласие, сами подписали себе смертный приговор!
Смеются. ОНА щёлкает ножницами. Проводит по его волосам рукой.
ОН. Не обижусь! Вперёд!
ОНА. Нет расчёски. Придётся расправлять волосы руками, пальцами… Вот так… Вот так… Чик. Чик. И нету… Да. Да. Седые есть…
ОН (кричит). Неправда! Не может быть! Их нет, нет, не может быть! Я молодой! Я ещё не старею! Нет! Нет!
ОНА (тихо). Смотрите сами. Вот. Чик. (Показывает один волосок МУЖЧИНЕ).
Тот долго и внимательно рассматривает его, морщит лоб.
ОН (в растерянности). Он выгорел на солнце… Он не седой… Вы видите, что он выгорел? Скажите, что он не седой? Скажите, ну?
ОНА (тихо). Хорошо. Хорошо. Выгорел. Сядьте, как сидели. Вот так. Выгорел. Вот ещё один выгорел. И этот. И этот. Вот – целый пук выгорел. Чик. Чик. Чик.
ОН. Вы нарочно, да?
ОНА. Простите. Простите. Не волнуйтесь. Сидите ровно на этом замечательном чёрном стуле… Как он называется? Не могу вспомнить. Ну и ладно. Во-от… Во-от… Чик. Чик. Чик-чик…
ОНА осторожно стрижёт Мужчину. Он сидит ровно и смотрит в одну точку.
ОН. Зачем вы говорите: «Чик-чик»?
ОНА. Зачем? Затем, что я делаю «чик-чик»…
Смеются.
В детстве меня подстригала мама… (Стрижет волосы, рассказывает негромко, не спеша). Волосы потом собирала с пола и бросала в горящую печку. Мы жили в городе, но у нас был свой дом, бревенчатый, тёплый, просторный… В доме стояла толстая-толстая печка. Она называлась «груба»… Почему «груба»? Я не знаю. Какое хорошее слово – «Груба»… Гру-ба. Чик-чик. Она стояла посредине нашего большого дома и своими круглыми боками выходила во все комнаты… В одной комнате её бок, и в другой комнате кусочек её бока. Она была горячая-прегорячая, докрасна раскалялась, даже кое-где с неё слезала чёрная краска. Её топили углём. Я сяду на табурет возле грубы, в комнате темно, вечер, по потолку бегают красные полоски, отражаясь из печки. Я сяду, мама ножничками – такие кривые были ножнички, неудобные очень – она меня ими «чик-чик». «Вот и хорошо, – говорит, – доченька…» Потом волосы подметала и бросала в печку, в грубу. И они вспыхивали как порох, трещали, кривились, ломались на огне! Чик-чик. В печку их нужно было бросать потому, чтобы потом не болела голова у доченьки. У меня, то есть… Если выбросить волосы на помойку, то ветер разнесёт их и будет болеть голова – такая примета. Так мне мама говорила. Чик-чик. А у нас в парикмахерской этого не знают. Приходит к вечеру уборщица, подметает волосы – а их к концу дня много-много на полу, всё смешается, куча такая… Чик-чик… Подметает и выносит их в мусорный бак. Печки у нас в парикмахерской нету… Я потом хожу по улицам, вижу женщин со злыми, сердитыми лицами и думаю: вот, вот, вот! Они ходили стричься в нашу парикмахерскую, и сейчас у них болит, болит, болит голова… Чик-чик. Чик-чик… Вы слушаете меня?
Молчание.
ОН (тихо). Я засыпаю…
ОНА. Вот – здрасьте! Я вас утомила? Не буду, не буду больше!
ОН (тихо). У вас такой голос, вы так говорите, что я засыпаю, засыпаю, засыпаю… Вижу перед глазами зелёную ёлку в детстве, в моей комнате, на ёлке фонарики, я совсем маленький, я совсем-совсем маленький, я стою у ёлки, и жду, дожидаюсь Деда Мороза… Страшного, красивого, с пушистой белой бородой, красным носом, жду его, жду… Вот сейчас откроется дверь и с улицы войдёт старый, страшный, добрый дедушка Мороз… А я маленький, а он – большой…
ОНА.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12