— Мне еще повезло, что он разбил кулак об мою физию, иначе мне пришлось бы много хуже.
Я отхлебнул пива и закурил сигарету. Наступила пауза, во время которой я пытался представить себе, как выглядел Барни в дни своего процветания. Задача оказалась непосильной для моей фантазии.
— Как поживает мистер Дюлек? — спросил Барни. — Я не видел его уже пару недель.
— У него все хорошо, — ответил я. — Он сказал мне, что Сити без вас все равно, что Париж без Эйфелевой башни. Барни ухмыльнулся.
— Он джентльмен, я не часто это говорю, большинство здешних богатеев и слова-то «джентльмен» не поняли бы. — Он осушил стакан до половины и задумчиво посмотрел на меня. — Хотите послушать про русские марки Ларримора, мистер?
— Что в них такого интересного?
— Все, что стоит миллион долларов, должно быть интересно, — твердо сказал Барни. — Хоть убейте, не пойму, как кусочек раскрашенной бумаги может стоить так дорого. Пока я не разузнал все насчет этих марок, я не понимал толком, что с ними делают. — Он подался вперед и ткнул пальцем, величиной с банан, в моем направлении. — Знаете ли вы, что некоторые люди за границей используют марки как капитал для бегства? Знаете ли, что некоторые вкладывают деньги в марки, чтобы избежать подоходного налога? Знаете ли вы, что некоторые полйзуются марками вместо иностранной валюты?
Я ответил, что слышал обо всем и что тут общего с человеком по фамилии Ларримор?
— Это долгая история, — сказал Барни. — Я могу рассказать вам ее на тех же условиях, как в прошлый раз, конечно, если вы хотите ее послушать.
Я притворился равнодушным, заявив, что марки меня не интересуют.
Он допил пиво и постучал по столу. Он мог не трудиться, потому что Сэм, облокотившись на стойку, следил за каждым глотком. Он быстро подошел, со стуком поставил еще один стакан пива и унес пустой.
— Я вас понимаю, — сказал Барни. — Вас не интересуют марки, потому что вы ничего о них не знаете. Про эту историю можно написать книжку. Вот что я вам скажу: если бы я умел писать, то не отдавал бы ее вам. Я написал бы ее сам, но поскольку я не умею писать, мы можем заключить сделку. Что скажете?
Я ответил, что приехал отдыхать, делать мне нечего, и я готов послушать.
В его маленьких глазках появилось испытующее выражение.
— Те же условия, как в прошлый раз?
— Условия? Какие условия?
Он не колебался. Может он не запомнил мою фамилию, но он определенно запомнил, что вытянул от меня в обмен за свой прошлый рассказ.
— Пива, сколько захочу, еда и пара баксов в уплату за истраченное время.
— Идет, — и я расстался с двадцатью долларами. Он убрал деньги в задний карман и подал знак Сэму.
— Жалеть не будете, мистер. Есть хотите?
Я ответил, что нет.
Он недоверчиво покачал головой.
— Когда подворачивается случай поесть, мистер, надо есть. Никогда не знаешь, когда сможешь поесть снова.
Я обещал запомнить его слова.
Наступило молчание, затем Сэм принес трехэтажный рубленый шницель, сочившийся жиром. Он поставил его перед Барни, смотревшим на еду с довольной ухмылкой. Мне шницель показался не более аппетитным, чем утонувшая кошка.
Барни принялся жевать, а я ждал. Он не спешил. Покончив со вторым слоем шницеля и допив пиво, он откинулся назад, вытер губы запястьем и приготовился рассказывать.
— В этой истории с марками замешана уйма народу, — сказал он. — Чтобы дать о них представление, я начну с Джо Лака и его дочки Синди. Потом расскажу вам про Дона Эллиота. — Он замолчал и взглянул на меня. — Помните Дона Эллиота?
— Кинозвезду? Барни кивнул.
— Он самый. Вы видели хоть одну из его картин?
— Он не в моем вкусе. Он ведь, кажется, подобрал план Эррола Флиппа, — фехтование, драки и больше ничего.
— Можно и так сказать, но у него были почитатели. Он сделал шесть фильмов и все они принесли ему кучу денег. — Я уже несколько лет не слышал его имени. Что с ним случилось?
— Все по порядку, мистер, дойдет и до этого. Я хочу представить вам все дело в правильной перспективе. — Барни бросил нетерпеливый взгляд на Сэма, наливающего пиво в стакан. — Шаг за шагом. Не все сразу. Чтобы вы поняли ситуацию, я должен рассказать эту историю по-своему.
Я ответил, что не возражаю, и не пора ли начинать?
— Я начну с Джо Лака и его дочки Синди, потому что они играют важную роль в краже марок. — Он лукаво посмотрел на меня. — Ручаюсь, вы даже и не слыхали, что эти марки стоимостью в миллион долларов были украдены?
Я возразил, что если бы и слышал, то мне на них наплевать. Барни нахмурился. Он хотел создать драматическое настроение, а я реагировал на это не так, как ему хотелось.
— До кражи дойдем позже. — Он сделал паузу, чтобы наброситься на третий слой шницеля, который успел превратиться в отвратительную массу застывшего жира. Пожевав, он уселся поудобнее на скамейке, положил огромные ручищи на стол и наклонился ко мне. Я видел, что он, наконец, готов начать.
— Джо Лак, так вот, удачи у Джо только и было, что в фамилии, — начал он. — Он был ширмачом. — Барни сделал паузу. — Вы знаете, что такое ширмач, мистер?
Я сказал, что ширмач — это человек, который шарит по чужим карманам и крадет все, что в них находит.
— Совершенно верно. Джо был мелким карманником. Если он набирал сотню долларов за неделю, а такое случалось редко, он уже считал себя Генри Фордом. Джо всегда думал и действовал как мелюзга, но это было ему на пользу, потому что копы не интересовались такой мелюзгой. Многие карманники замахиваются широко и скоро попадают за решетку, но только не Джо. Он даже не был на заметке. Так вот, мистер Кемпбелл, нужно иметь в виду, что Джо ..
Я решил, что лучше всего выяснить вопрос раз и навсегда и, прервав его, напомнил, что меня зовут Камерон.
— Правильно .. Камерон, ага. — Он почесал кончик носа, поерзал и продолжал: — Как я говорил, Джо был неплохой малый. Можно даже сказать, отличный малый. И я с ним ладил. Когда у него случались лишние деньжата, пусть даже такое бывало не часто, он всегда был готов угостить приятеля пивом. Я хочу дать вам представление о Джо: высокий, тощий, с густыми седеющими волосами. У него было одно из тех непримечательных лиц, которые видишь каждый день на любой людной улице, лицо, которое не запомнишь, на которое не посмотришь во второй раз; он всегда носил неряшливый серый костюм и потрепанную соломенную шляпу. Ему было примерно 50 лет. Он женился молодым и его жена умерла при рождении ребенка, девочки, которую он назвал Люсинда. Насколько я слышал, Джо всегда не ладил с женой, поэтому эта потеря не слишком его огорчила. В Синди он не чаял души. Он дал ей хорошее образование и не скрывал от нее, чем он занимается. Синди его обожала, и как только окончила школу, стала его партнером. Он обучал ее всем трюкам и к восемнадцати годам она стала такой же умелой карманницей, как он сам, и этим многое сказано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Я отхлебнул пива и закурил сигарету. Наступила пауза, во время которой я пытался представить себе, как выглядел Барни в дни своего процветания. Задача оказалась непосильной для моей фантазии.
— Как поживает мистер Дюлек? — спросил Барни. — Я не видел его уже пару недель.
— У него все хорошо, — ответил я. — Он сказал мне, что Сити без вас все равно, что Париж без Эйфелевой башни. Барни ухмыльнулся.
— Он джентльмен, я не часто это говорю, большинство здешних богатеев и слова-то «джентльмен» не поняли бы. — Он осушил стакан до половины и задумчиво посмотрел на меня. — Хотите послушать про русские марки Ларримора, мистер?
— Что в них такого интересного?
— Все, что стоит миллион долларов, должно быть интересно, — твердо сказал Барни. — Хоть убейте, не пойму, как кусочек раскрашенной бумаги может стоить так дорого. Пока я не разузнал все насчет этих марок, я не понимал толком, что с ними делают. — Он подался вперед и ткнул пальцем, величиной с банан, в моем направлении. — Знаете ли вы, что некоторые люди за границей используют марки как капитал для бегства? Знаете ли, что некоторые вкладывают деньги в марки, чтобы избежать подоходного налога? Знаете ли вы, что некоторые полйзуются марками вместо иностранной валюты?
Я ответил, что слышал обо всем и что тут общего с человеком по фамилии Ларримор?
— Это долгая история, — сказал Барни. — Я могу рассказать вам ее на тех же условиях, как в прошлый раз, конечно, если вы хотите ее послушать.
Я притворился равнодушным, заявив, что марки меня не интересуют.
Он допил пиво и постучал по столу. Он мог не трудиться, потому что Сэм, облокотившись на стойку, следил за каждым глотком. Он быстро подошел, со стуком поставил еще один стакан пива и унес пустой.
— Я вас понимаю, — сказал Барни. — Вас не интересуют марки, потому что вы ничего о них не знаете. Про эту историю можно написать книжку. Вот что я вам скажу: если бы я умел писать, то не отдавал бы ее вам. Я написал бы ее сам, но поскольку я не умею писать, мы можем заключить сделку. Что скажете?
Я ответил, что приехал отдыхать, делать мне нечего, и я готов послушать.
В его маленьких глазках появилось испытующее выражение.
— Те же условия, как в прошлый раз?
— Условия? Какие условия?
Он не колебался. Может он не запомнил мою фамилию, но он определенно запомнил, что вытянул от меня в обмен за свой прошлый рассказ.
— Пива, сколько захочу, еда и пара баксов в уплату за истраченное время.
— Идет, — и я расстался с двадцатью долларами. Он убрал деньги в задний карман и подал знак Сэму.
— Жалеть не будете, мистер. Есть хотите?
Я ответил, что нет.
Он недоверчиво покачал головой.
— Когда подворачивается случай поесть, мистер, надо есть. Никогда не знаешь, когда сможешь поесть снова.
Я обещал запомнить его слова.
Наступило молчание, затем Сэм принес трехэтажный рубленый шницель, сочившийся жиром. Он поставил его перед Барни, смотревшим на еду с довольной ухмылкой. Мне шницель показался не более аппетитным, чем утонувшая кошка.
Барни принялся жевать, а я ждал. Он не спешил. Покончив со вторым слоем шницеля и допив пиво, он откинулся назад, вытер губы запястьем и приготовился рассказывать.
— В этой истории с марками замешана уйма народу, — сказал он. — Чтобы дать о них представление, я начну с Джо Лака и его дочки Синди. Потом расскажу вам про Дона Эллиота. — Он замолчал и взглянул на меня. — Помните Дона Эллиота?
— Кинозвезду? Барни кивнул.
— Он самый. Вы видели хоть одну из его картин?
— Он не в моем вкусе. Он ведь, кажется, подобрал план Эррола Флиппа, — фехтование, драки и больше ничего.
— Можно и так сказать, но у него были почитатели. Он сделал шесть фильмов и все они принесли ему кучу денег. — Я уже несколько лет не слышал его имени. Что с ним случилось?
— Все по порядку, мистер, дойдет и до этого. Я хочу представить вам все дело в правильной перспективе. — Барни бросил нетерпеливый взгляд на Сэма, наливающего пиво в стакан. — Шаг за шагом. Не все сразу. Чтобы вы поняли ситуацию, я должен рассказать эту историю по-своему.
Я ответил, что не возражаю, и не пора ли начинать?
— Я начну с Джо Лака и его дочки Синди, потому что они играют важную роль в краже марок. — Он лукаво посмотрел на меня. — Ручаюсь, вы даже и не слыхали, что эти марки стоимостью в миллион долларов были украдены?
Я возразил, что если бы и слышал, то мне на них наплевать. Барни нахмурился. Он хотел создать драматическое настроение, а я реагировал на это не так, как ему хотелось.
— До кражи дойдем позже. — Он сделал паузу, чтобы наброситься на третий слой шницеля, который успел превратиться в отвратительную массу застывшего жира. Пожевав, он уселся поудобнее на скамейке, положил огромные ручищи на стол и наклонился ко мне. Я видел, что он, наконец, готов начать.
— Джо Лак, так вот, удачи у Джо только и было, что в фамилии, — начал он. — Он был ширмачом. — Барни сделал паузу. — Вы знаете, что такое ширмач, мистер?
Я сказал, что ширмач — это человек, который шарит по чужим карманам и крадет все, что в них находит.
— Совершенно верно. Джо был мелким карманником. Если он набирал сотню долларов за неделю, а такое случалось редко, он уже считал себя Генри Фордом. Джо всегда думал и действовал как мелюзга, но это было ему на пользу, потому что копы не интересовались такой мелюзгой. Многие карманники замахиваются широко и скоро попадают за решетку, но только не Джо. Он даже не был на заметке. Так вот, мистер Кемпбелл, нужно иметь в виду, что Джо ..
Я решил, что лучше всего выяснить вопрос раз и навсегда и, прервав его, напомнил, что меня зовут Камерон.
— Правильно .. Камерон, ага. — Он почесал кончик носа, поерзал и продолжал: — Как я говорил, Джо был неплохой малый. Можно даже сказать, отличный малый. И я с ним ладил. Когда у него случались лишние деньжата, пусть даже такое бывало не часто, он всегда был готов угостить приятеля пивом. Я хочу дать вам представление о Джо: высокий, тощий, с густыми седеющими волосами. У него было одно из тех непримечательных лиц, которые видишь каждый день на любой людной улице, лицо, которое не запомнишь, на которое не посмотришь во второй раз; он всегда носил неряшливый серый костюм и потрепанную соломенную шляпу. Ему было примерно 50 лет. Он женился молодым и его жена умерла при рождении ребенка, девочки, которую он назвал Люсинда. Насколько я слышал, Джо всегда не ладил с женой, поэтому эта потеря не слишком его огорчила. В Синди он не чаял души. Он дал ей хорошее образование и не скрывал от нее, чем он занимается. Синди его обожала, и как только окончила школу, стала его партнером. Он обучал ее всем трюкам и к восемнадцати годам она стала такой же умелой карманницей, как он сам, и этим многое сказано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46