- Выводы, Владимир Алексеевич, выводы. Не вижу выводов. - Какие вам еще выводы? Ленина разоблачаем, дальше уж ехать некуда. - Туг-то и ехать. Теперь-то и ехать. Все поняв и все правильно оценив. Поняв, что Россия окончательно гибнет, надо ее спасать. Возрождать. Стоишь на берегу реки и трезво оцениваешь, что человек тонет, причем не посторонний человек, а родная мать. Что толку в вашей оценке? Как должен поступать каждый, увидев, что его мать тонет, если он не последний подонок? Должен бросаться в воду и плыть на выручку. Нельзя сказать, что мне и самому не приходило в голову со времени нашего знакомства с Кириллом, что действительно нужно ведь что-то делать. Но чувствовалась за Кириллом такая убежденность, такая широта и глубина понимания всего, что именно он-то, казалось, и должен знать, что теперь делать. Более того, я думал, что за ним стоит уже какая-нибудь организованная и сплоченная сила. Не с пуста же, не с бухты-бархаты эта четкость его позиций, его смелость, его целенаправленность. Не кустарь же он одиночка, да вот теперь еще и я с ним? Не попусту же через его "санпропускник" проходят бесконечным конвейером и денно и нощно люди, да все с хорошими русскими лицами, со светлыми косами, с ясными глазами. ("Из недорезанных, Владимир Алексеевич, из недорезанных. Второе и третье поколение. Промываем песок, отбираем крупицы золота. Алмазы, Владимир Алексеевич, алмазы!"). - И вы самый крупный алмаз, - добавила недрогнувшим голосом Елизавета Сергеевна. - Пусть так. Но если алмазы, то тебе и карты в руки собирать их в горсть. Не мне же, если я и не знаю еще почти никого из твоих алмазов. Я готов быть солдатом. Я жажду быть солдатом. Верным и самоотверженным, идущим до конца. Но где армия? Где сила, частицей которой я бы себя почувствовал? Или с меня-то все и должно начаться? Тогда зачем Кирилл с его системой отбора людей? Да, я чувствовал, что Кирилл постепенно наталкивает меня на мысль о конкретных и практических действиях, но наталкивает очень осторожно, словно бы не веря еще. А было для него время, как я теперь понимаю, выводить меня на следующую ступень. Надо сказать, что если на предыдущих ступенях я как-то очень быстро схватывал все на лету и очень скоро благодаря опыту и огромному количеству фактов, пропущенных через себя в предыдущие годы, мог бы образовать во многом и самого Кирилла, то эта следующая ступень давалась моим образователям с большим трудом. Они не нажимали, боясь отпугнуть, а так поначалу осторожненько "запускали вошь в голову". Было у нас в обиходе не очень изящное, но зато яркое и в общем-то точное выражение - "запустить вошь в голову". То есть подкинуть человеку мыслишку, приоткрыть занавеску и показать правду, а потом пусть уж он сам думает. Запустил вошь в голову и забыл о ней. Между тем человек вдруг начинает почесываться то в одном месте, то в другом. Он ходит, обедает, спит, смотрит телевизор, а дело делается. Смотришь, то в затылке почесал, то около поясницы. Мне часто приходилось отмечать про себя моменты, когда вольно или невольно я именно "запускал людям вошь в голову", когда я видел воочию, как шире открываются у моего собеседника глаза, как все многочисленные колесики и шарики, вращающиеся в мозгу, вдруг спотыкались, словно о стенку. Вот он спорит, горячится, пылает огнем первых лет революции... - Да ты пойми, - скажешь ему, - что это были за люди! Представь себе, что мы с тобой на их месте и наши товарищи с нами, ну, там Миша Алексеев, Ваня Стаднюк, Вася Федоров, Егор Исаев, Грибачев, Софронов, Толя Никонов, Гриша Коновалов, Борис Куликов, остальные наши товарищи. И представь себе, что мы в государстве захватили власть. В государстве, где все устоялось и откристаллизовывалось веками. И вот, не успев захватить власть (дорвались, называется!). Красная площадь уже называется "Грибачевской", Переделкино становится имени Стаднюка, Большой театр становится Софроновским, Саратов переименовывается в Алексеевск, Воронеж - в Егоро-Исаевск, а Таганка становится Никоновкой. - Зачем же окарикатуривать? - Какая тут карикатура, если в первые же дни революции Царское Село, летняя резиденция русских императоров, Царское Село, где жил и учился Пушкин, Царское Село, воспетое в поэзии и живописи, стало называться - как? - Ну, я не знаю. Теперь-то это Пушкин. - Оно стало называться: Детское имение товарища Урицкого. - Не может быть! (Вот он - момент запуска вши в голову.) - Это факт. А Дворцовая площадь в Петербурге?
- Не знаю. - Тоже площадь Урицкого. - А Воскресенская площадь в Москве перед Большим театром? - Не знаю. - Площадь Свердлова. А там и пошло, и пошло. Володарки, Свердловки, Ленинки. Улицы, библиотеки, площади, театры, университеты, поселки, огромные древние города, и все своими, своими, своими, черт возьми, именами... Ну скажи на кого мы были бы похожи, если бы, захватив власть, дорвавшись до власти, ударились бы в вакханалию переименовании и начали бы присваивать свои имена всему и направо и налево. Только по одной этой вакханалии переименований неужели нельзя увидеть, что за люди дорвались до власти? Потом разговор мог перейти опять на рыбалку или на последнюю подборку стихов в журнале. Но колесики уже завертелись, и не может быть, чтобы человек не стал время от времени почесываться то там, то тут. Разве что совсем без пульса, мертвяга. Или вот в Бугуруслане . Местные деятели повезли меня в Аксаково. По дороге заехали в бывшее имение Карамзиных. Карамзиными был посажен там большой отличный парк, нечто вроде Ботанического сада, из всех деревьев, растущих в Среднем Поволжье. Походили, посмотрели, как запущен теперь парк, насколько бесхозен и беспризорен. - А что стало с домом Карамзиных? - Его разгромили во время революции. - Кто? - Крестьяне. - Зачем же? - От гнева и ярости. - Позвольте, за что же гнев? Ведь крепостными они давно уже не были? - Им приходилось арендовать землю у Карамзиных. Значит, приходилось отдавать и часть урожая, десятую, а то и больше. - Ну да. Теперь-то они совсем не отдают ни зерна. Все, что вырастет, оставляют себе. Деятель знал, конечно, и раньше, что ни зерна теперь не оставляют колхозникам, все вывозится, но как-то не задумывался об этом, и теперь у деятеля останавливается взгляд, словно ударили его по голове. А то еще в том же Бугуруслане - библиотека в доме купца Фадеева. В верхнем этаже, где жила купеческая семья, располагается горисполком, а внизу, где были магазин и склад, теперь библиотека с читальным залом вместо магазина и склада. Но опять спрошу - почему вместо, а не вместе? Библиотекарши, любезные и внимательные к заезжему писателю, объясняют, где был склад, а где магазин. - Видите, крючья вделаны в потолок? Действительно, вижу крючья по всему читальному залу. - При купце Фадееве висели на них говяжьи туши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116