Вертью на парковке, Фрэнни-младший и я перед домом Скьяво. Но все остальное было плодом воображения Антонии Корандо.
Прекрасный пример – «Вертью на парковке». У картиночки этой было что-то вроде рамки – вырисованный по кромке орнамент. Ничего себе такой орнамент, прямо-таки Иероним Босх и Роберт Крамб в одном флаконе: танцующие бритвенные лезвия, которые держались за руки с комочками попкорна в виде испражняющихся ящериц с человеческими головами. А внутри этой рамки находилась другая: улыбающиеся капустные кочаны истекают шмотами крови из-под воткнутых им в макушки тесаков и кинжалов. Сверху на них мочатся в полете ангелы-гермафродиты. Каждый из рисунков пересекали надписи, выполненные огромными черными буквами: «смегма», «абсцесс», «Привет, мам!», а также бессмысленные фразы типа «Иисус Суп» или «manus maleficiens». Последнее, сказал мне Джордж, означает: «рука, не знающая добра». Он сдвинул очки вниз, и те неустойчиво повисли на его правом ухе.
– Когда это все началось, Фрэнни?
– В тот день, когда я похоронил Олд-вертью.
Он кивнул и принялся листать страницы, пока не нашел рисунок Антонии, на котором я опускал собаку в землю.
– А это ты заметил?
Он ткнул пальцем в какую-то маленькую деталь на картинке. Мне пришлось наклониться, чтобы ее разглядеть.
– Не пойму, что это.
– Черная лопата. Один из трех предметов, повторяющихся на каждом ее рисунке. Эта лопата, потом ящерицы…
– И я.
– Вот именно – и ты.
– Ну и что, по-твоему, я должен с этим делать, Джордж? Лопаты, ящерицы и я. Погоди-ка, а ведь я и отцу могилу рыл этой же лопатой! Может, это имеет отношение ко всему, что сейчас вокруг меня творится?
– Давай предположим, что имеет. А как насчет ящериц?
– Что насчет ящериц?
– Тебе они нравятся? Они для тебя важны?
– Ты, часом, не того? – я выразительно покрутил пальцем у виска. – Джордж, забудь ты про этих ящериц, а? У меня и без них голова кругом идет.
– Как скажешь. Но тогда лучшее, что мы можем сделать, – это удостовериться, по-прежнему ли пес зарыт на моем заднем дворе.
– Я тоже об этом подумал. Ты туда еще не заглядывал?
– Заглядывал. Там все по-прежнему.
– Но это ж ничего не значит! Не удивлюсь, если он успел воскреснуть и теперь сидит себе на моем парадном крыльце.
Джордж положил скоросшиватель Антонии, а на него – свои очки. Помедлил, вздохнул, провел ладонью по редеющим волосам.
– Нервничаю я что-то, Фрэнни. Опасаюсь туда идти.
– Опаска – дело естественное.
Он опустил глаза.
– А ты когда-нибудь боишься?
Я открыл было рот, но остановился. Джордж слишком хорошо меня знал. Лгать было бесполезно.
– Бывает иногда.
Он кивнул, как будто всегда это знал.
– Ты никогда не боялся. Сколько тебя помню – ни разу не видел тебя испуганным.
Я вытащил из кармана свой перочинный нож.
– Смотри, Джордж, страх, он вроде этого ножика. Он служит одной цели: резать на части. Но если его сложить и сунуть в карман, вреда от него никакого.
– Ну, и как ты это делаешь?
– Ты сам создаешь свой страх. Он ведь не в воздухе, как какая-нибудь заразная болезнь. Чаще всего его рождает любовь. Когда любишь что-то так сильно, что потерять это было бы тебе невыносимо, то страх всегда где-то рядом. Я никогда ничего так не любил, чтобы волноваться из-за его возможной потери. Вот тебе и вся недолга. Магда говорит, это самая моя прискорбная черта. Может, она и права.
– Неужели ты так мало любишь свою жену, что не боишься ее потерять?
Я отрицательно помотал головой.
– Фрэнни, ты это серьезно?
Я отвёл глаза.
– Да. Идем?
Шествие возглавил Чак. Этот молоденький глупый пес считает, что мир крутится вокруг него. Стоило нам выйти наружу, как он исчез. Это произошло так быстро и неожиданно, что у нас с Джорджем буквально ноги к земле приросли. Он только что вышагивал в трех футах впереди нас, самоуверенно размахивая хвостом, как это свойственно таксам. И вот в одно мгновение пропал: хлоп – и нету!
Джордж сделал шаг вперед и неуверенно позвал:
– Чак?
Дворик был небольшой, аккуратный. Псу в нем просто некуда было спрятаться. Но Джордж поспешил в дальний угол, склоняясь чуть не до земли, искал хоть какие-нибудь следы собаки.
У меня зазвонил мобильник. Я инстинктивно почувствовал – что-то еще приключилось.
– Шеф? – низкий голос Билла Пегга звучал взвинченно.
– Слушаю.
– Дом Скьяво горит. Просто полыхает. Явный поджог. Горит, будто его бензином облили.
– Еду.
Джордж бестолково крутился по дворику, разыскивая Чака. Я выключил мобильник и сказал Джорджу:
– Забудь ты об этом. Тот, кто его умыкнул, просто играет нами. Сейчас ты его ни в жизнь не найдешь.
Он бросил на меня свирепый взгляд.
– Не смей так говорить!
– Его нет. Идем лучше со мной. Кто-то поджег дом Скьяво. Все складывается одно к одному, Джордж! Может, Чак окажется там!
Зажмурившись, он помотал головой.
– Нет, я лучше тут останусь. Он может быть где-то здесь.
Я подошел и взял его за руку.
– Как только мы собрались откопать Олд-вертью, я получаю сообщение, что дом Скьяво горит. По-твоему, это совпадение? Тебе не кажется, что нами кто-то управляет? Нам не следует сейчас это делать.
– А может, как раз наоборот. Может, именно это ты сейчас и должен предпринять, Фрэнни! Возьми да откопай пса сейчас же.
Я подумал, что в его словах, возможно, есть смысл. Только что мне было делать? Начальник полиции обязан быть там, где случилась беда. В настоящий момент беда была в пяти кварталах от нас с Джорджем – горел дом.
– Послушай, я должен туда съездить. Вернусь, как только смогу.
Он растерянно огляделся по сторонам.
– Что происходит, Фрэнни? Скажи, что творится?
– Вот в этом я и собираюсь разобраться.
– О-ох, мама-мама, ну, на сей раз ты попал по-настоящему!
Мальчишка стоял на горящей палубе… точнее сказать, мой старый знакомый стоял перед горящим домом Скьяво спиной к огню, руки в карманах. Рядом с ним находился какой-то чернокожий неопределенного возраста. Ни тот ни другой не обращали на огонь никакого внимания. Казалось, они смотрели только на меня.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я у парнишки. Позади них добровольная пожарная дружина Крейнс-Вью пыталась локализовать огонь. Эти ребята знали свое дело, но пожар разгорался все сильнее, и от них требовалось все их умение.
Чернокожий шагнул мне навстречу и с улыбкой протянул правую руку.
– Я пришел, чтобы с вами встретиться, мистер Маккейб. Мое имя Астопел.
Я опасливо обменялся с ним рукопожатием. Мальчишка стоял молча, скрестив руки на груди, на лице – странное, обеспокоенное выражение. Что оно говорило?
– Палач может выбить подставку из-под ваших ног в любую секунду, мистер Маккейб. Это и потребовало моего визита.
Словно для придания его словам и всей сцене большего драматизма, крыша выбрала именно этот момент, чтобы рухнуть с оглушительным треском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Прекрасный пример – «Вертью на парковке». У картиночки этой было что-то вроде рамки – вырисованный по кромке орнамент. Ничего себе такой орнамент, прямо-таки Иероним Босх и Роберт Крамб в одном флаконе: танцующие бритвенные лезвия, которые держались за руки с комочками попкорна в виде испражняющихся ящериц с человеческими головами. А внутри этой рамки находилась другая: улыбающиеся капустные кочаны истекают шмотами крови из-под воткнутых им в макушки тесаков и кинжалов. Сверху на них мочатся в полете ангелы-гермафродиты. Каждый из рисунков пересекали надписи, выполненные огромными черными буквами: «смегма», «абсцесс», «Привет, мам!», а также бессмысленные фразы типа «Иисус Суп» или «manus maleficiens». Последнее, сказал мне Джордж, означает: «рука, не знающая добра». Он сдвинул очки вниз, и те неустойчиво повисли на его правом ухе.
– Когда это все началось, Фрэнни?
– В тот день, когда я похоронил Олд-вертью.
Он кивнул и принялся листать страницы, пока не нашел рисунок Антонии, на котором я опускал собаку в землю.
– А это ты заметил?
Он ткнул пальцем в какую-то маленькую деталь на картинке. Мне пришлось наклониться, чтобы ее разглядеть.
– Не пойму, что это.
– Черная лопата. Один из трех предметов, повторяющихся на каждом ее рисунке. Эта лопата, потом ящерицы…
– И я.
– Вот именно – и ты.
– Ну и что, по-твоему, я должен с этим делать, Джордж? Лопаты, ящерицы и я. Погоди-ка, а ведь я и отцу могилу рыл этой же лопатой! Может, это имеет отношение ко всему, что сейчас вокруг меня творится?
– Давай предположим, что имеет. А как насчет ящериц?
– Что насчет ящериц?
– Тебе они нравятся? Они для тебя важны?
– Ты, часом, не того? – я выразительно покрутил пальцем у виска. – Джордж, забудь ты про этих ящериц, а? У меня и без них голова кругом идет.
– Как скажешь. Но тогда лучшее, что мы можем сделать, – это удостовериться, по-прежнему ли пес зарыт на моем заднем дворе.
– Я тоже об этом подумал. Ты туда еще не заглядывал?
– Заглядывал. Там все по-прежнему.
– Но это ж ничего не значит! Не удивлюсь, если он успел воскреснуть и теперь сидит себе на моем парадном крыльце.
Джордж положил скоросшиватель Антонии, а на него – свои очки. Помедлил, вздохнул, провел ладонью по редеющим волосам.
– Нервничаю я что-то, Фрэнни. Опасаюсь туда идти.
– Опаска – дело естественное.
Он опустил глаза.
– А ты когда-нибудь боишься?
Я открыл было рот, но остановился. Джордж слишком хорошо меня знал. Лгать было бесполезно.
– Бывает иногда.
Он кивнул, как будто всегда это знал.
– Ты никогда не боялся. Сколько тебя помню – ни разу не видел тебя испуганным.
Я вытащил из кармана свой перочинный нож.
– Смотри, Джордж, страх, он вроде этого ножика. Он служит одной цели: резать на части. Но если его сложить и сунуть в карман, вреда от него никакого.
– Ну, и как ты это делаешь?
– Ты сам создаешь свой страх. Он ведь не в воздухе, как какая-нибудь заразная болезнь. Чаще всего его рождает любовь. Когда любишь что-то так сильно, что потерять это было бы тебе невыносимо, то страх всегда где-то рядом. Я никогда ничего так не любил, чтобы волноваться из-за его возможной потери. Вот тебе и вся недолга. Магда говорит, это самая моя прискорбная черта. Может, она и права.
– Неужели ты так мало любишь свою жену, что не боишься ее потерять?
Я отрицательно помотал головой.
– Фрэнни, ты это серьезно?
Я отвёл глаза.
– Да. Идем?
Шествие возглавил Чак. Этот молоденький глупый пес считает, что мир крутится вокруг него. Стоило нам выйти наружу, как он исчез. Это произошло так быстро и неожиданно, что у нас с Джорджем буквально ноги к земле приросли. Он только что вышагивал в трех футах впереди нас, самоуверенно размахивая хвостом, как это свойственно таксам. И вот в одно мгновение пропал: хлоп – и нету!
Джордж сделал шаг вперед и неуверенно позвал:
– Чак?
Дворик был небольшой, аккуратный. Псу в нем просто некуда было спрятаться. Но Джордж поспешил в дальний угол, склоняясь чуть не до земли, искал хоть какие-нибудь следы собаки.
У меня зазвонил мобильник. Я инстинктивно почувствовал – что-то еще приключилось.
– Шеф? – низкий голос Билла Пегга звучал взвинченно.
– Слушаю.
– Дом Скьяво горит. Просто полыхает. Явный поджог. Горит, будто его бензином облили.
– Еду.
Джордж бестолково крутился по дворику, разыскивая Чака. Я выключил мобильник и сказал Джорджу:
– Забудь ты об этом. Тот, кто его умыкнул, просто играет нами. Сейчас ты его ни в жизнь не найдешь.
Он бросил на меня свирепый взгляд.
– Не смей так говорить!
– Его нет. Идем лучше со мной. Кто-то поджег дом Скьяво. Все складывается одно к одному, Джордж! Может, Чак окажется там!
Зажмурившись, он помотал головой.
– Нет, я лучше тут останусь. Он может быть где-то здесь.
Я подошел и взял его за руку.
– Как только мы собрались откопать Олд-вертью, я получаю сообщение, что дом Скьяво горит. По-твоему, это совпадение? Тебе не кажется, что нами кто-то управляет? Нам не следует сейчас это делать.
– А может, как раз наоборот. Может, именно это ты сейчас и должен предпринять, Фрэнни! Возьми да откопай пса сейчас же.
Я подумал, что в его словах, возможно, есть смысл. Только что мне было делать? Начальник полиции обязан быть там, где случилась беда. В настоящий момент беда была в пяти кварталах от нас с Джорджем – горел дом.
– Послушай, я должен туда съездить. Вернусь, как только смогу.
Он растерянно огляделся по сторонам.
– Что происходит, Фрэнни? Скажи, что творится?
– Вот в этом я и собираюсь разобраться.
– О-ох, мама-мама, ну, на сей раз ты попал по-настоящему!
Мальчишка стоял на горящей палубе… точнее сказать, мой старый знакомый стоял перед горящим домом Скьяво спиной к огню, руки в карманах. Рядом с ним находился какой-то чернокожий неопределенного возраста. Ни тот ни другой не обращали на огонь никакого внимания. Казалось, они смотрели только на меня.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я у парнишки. Позади них добровольная пожарная дружина Крейнс-Вью пыталась локализовать огонь. Эти ребята знали свое дело, но пожар разгорался все сильнее, и от них требовалось все их умение.
Чернокожий шагнул мне навстречу и с улыбкой протянул правую руку.
– Я пришел, чтобы с вами встретиться, мистер Маккейб. Мое имя Астопел.
Я опасливо обменялся с ним рукопожатием. Мальчишка стоял молча, скрестив руки на груди, на лице – странное, обеспокоенное выражение. Что оно говорило?
– Палач может выбить подставку из-под ваших ног в любую секунду, мистер Маккейб. Это и потребовало моего визита.
Словно для придания его словам и всей сцене большего драматизма, крыша выбрала именно этот момент, чтобы рухнуть с оглушительным треском.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76