Адамберг поднял голову. Подъехала команда экспертов. Из автобуса выскочил Конти, как всегда обвешанный сумками.
– Сейчас сам все увидишь, – сказал ему Данглар, поздоровавшись. – Тут не бигуди, тут кое-что другое. Но автор – тот же.
– Автора мы сейчас навестим, – произнес Адамберг, поднимаясь.
Жилищем Огюстена-Луи Ле Нермора был давно нуждавшийся в ремонте охотничий домик с помещением для собак. Над входной дверью красовался череп оленя.
– Веселенькая картинка, – пробурчал Данглар.
– Потому что хозяин веселенький, – мрачно отозвался Адамберг. – Ему нравится смерть. Так сказал Рейе о Клеманс. А еще он настаивал на том, что она говорит, как мужчина.
– А мне плевать, – неожиданно заявил Кастро. – Взгляните-ка лучше сюда.
И он гордо показал на самку дрозда, усевшуюся к нему на плечо.
– Вы когда-нибудь такое видели? Дрессированная дроздиха! И выбрала она меня – не тех двоих, а меня!
Кастро рассмеялся.
– Я назову ее Крошкой, – продолжал он. – Наверное, это глупо. Или нет? Как вы думаете, она от меня не улетит?
Адамберг позвонил. За дверью послышалось неторопливое шарканье ног в мягких туфлях. Ле Нермора ничто не тревожило. Когда он открыл им, Данглар по-иному взглянул и на его тусклые голубые глаза, и на его бледную кожу в рыжеватых пигментных пятнах.
– Я собирался поесть, – произнес Ле Нермор.– Что-нибудь случилось?
– Все кончено, мсье, – ответил Адамберг.– Так бывает.
И комиссар положил руку на плечо Ле Нермора.
– Вы делаете мне больно!– пятясь, воскликнул старик.
– Просим вас пройти с нами, – отчетливо произнес Кастро. – Вы обвиняетесь в убийстве четырех человек.
Птичка спокойно продолжала сидеть у него на плече, когда он стиснул запястья Ле Нермора и защелкнул на них наручники. Раньше, при прежнем комиссаре, Кастро всегда кичился тем, что умеет молниеносно надевать наручники – так, что никто и глазом моргнуть не успеет. Теперь он не произнес ни слова.
Данглар неотступно следил за человеком, рисовавшим синие круги. Кажется, инспектор наконец начал понимать, что имел в виду Адамберг, когда рассказывал ему историю о глупой слюнявой псине. Это была история жестокости. Запаха жестокости. В тот момент человек, рисовавший круги, был просто ужасен. Еще ужаснее, чем мертвое тело, лежавшее в яме.
К вечеру они возвратились в Париж. Комиссариат бурлил и готов был взорваться от напряжения. Деклерк и Маржелон едва удерживали на стуле человека с кругами, сыпавшего проклятиями и призывавшего погибель на головы полицейских.
– Вы слышите эти вопли? – спросил Данглар, войдя в кабинет Адамберга.
На сей раз комиссар не рисовал. Он стоя дописывал отчет для прокуратуры.
– Да, слышу, – отозвался он.
– Он мечтает перерезать вам горло.
– Знаю, дружище. Надо бы вам позвонить Матильде Форестье. Вполне естественно, ей захочется узнать, что произошло с землеройкой.
Данглар радостно помчался к телефону.
– Ее нет дома, – сообщил он, вернувшись. – Я наткнулся на Рейе. Он меня раздражает. Вечно торчит у нее. Матильда поехала на Северный вокзал провожать кого-то на девятичасовой поезд. Рейе говорит, что Матильда скоро вернется. Еще он добавил, что она совсем не в форме, что у нее постоянно дрожит голос и что нужно будет пойти куда-нибудь выпить, чтобы поднять ей настроение. Интересно, как он собирается это сделать?
Вдруг Адамберг не мигая уставился на Данглара.
– Который час? – торопливо спросил он.
– Восемь двадцать. А что?
Адамберг схватил куртку и опрометью кинулся вон, только и успев на бегу крикнуть Данглару, что вернется, а к его возвращению инспектору хорошо бы прочитать отчет.
Выскочив на улицу, комиссар бросился ловить такси.
В восемь сорок пять он уже был на Северном вокзале. Он влетел в двери, на бегу закуривая сигарету. Заметив Матильду, он преградил ей дорогу:
– Ну же, Матильда! Ведь это она сейчас уезжает, правда? Боже мой, только не лгите! Я уверен, это она! С какой платформы? Скорее, номер платформы!
Матильда молча смотрела на него.
– Скажите же мне номер платформы! – кричал Адамберг.
– Черт бы вас побрал! – воскликнула Матильда. – Пропадите вы пропадом, Адамберг. Если бы не вы, ей не пришлось бы все время куда-то бежать.
– Что вы об этом знаете? Она такой родилась! Господи, номер платформы, скорее же!
Матильда не желала ему отвечать.
– Четырнадцатая, – нехотя проговорила она наконец.
Адамберг оставил ее и помчался вперед. Большие часы в зале показывали без шести минут девять. Добежав до четырнадцатой платформы, Адамберг перевел дух.
Она стояла там. Конечно, она. Стройная фигурка, затянутая в черные брюки и тонкий свитер. Она казалась тенью. Камилла держала голову прямо и куда-то смотрела – наверное, оглядывала здание вокзала. Адамберг вспомнил это выражение ее лица: она словно хотела увидеть все сразу, не стараясь разглядеть ничего конкретного. Ее пальцы сжимали зажженную сигарету.
Потом она далеко отшвырнула окурок. Движения Камиллы всегда были удивительно красивы. И этот жест тоже был прекрасен. Она подхватила чемодан и пошла вдоль перрона. Адамберг рванулся вперед, обогнал ее, повернулся и встал у нее на пути. Камилла столкнулась с ним.
– Иди ко мне, – позвал он. – Мне нужно, чтобы ты была со мной. Иди ко мне. Хотя бы только на час.
Камилла взволнованно взглянула на него – именно так, как он это себе представлял, когда она умчалась от него на такси.
– Нет, – ответила она. – Уходи, Жан-Батист.
Камилла пошатывалась. Адамберг помнил, что даже в нормальном состоянии Камилла производила такое впечатление, что она вот-вот сделает пируэт или даже покатится кубарем. Этим она напоминала мать. Казалось, будто она ступает по шаткой дощечке, висящей над пропастью, а не ходит по земле, как все люди. Однако сейчас Камиллу действительно шатало от волнения.
– Камилла, ты сейчас упадешь. Скажи что-нибудь!
– Нет, не упаду.
Камилла поставила чемодан и вытянула руки вверх, словно хотела дотронуться до неба.
– Вот, посмотри, Жан-Батист. Вытянулась на носочках. Видел? И падать не собираюсь.
Камилла улыбнулась и опустила руки, глубоко вздохнув:
– Я люблю тебя. Разреши мне сейчас уехать.
Она швырнула чемодан в открытую дверь вагона, взлетела по ступенькам, тоненькая, черная, и Адамберг с горечью почувствовал, что ему осталось всего несколько секунд, чтобы наглядеться на лицо этой девушки, родившейся от союза греческого бога и египетской уличной девки.
Камилла покачала головой:
– Ты сам знаешь, Жан-Батист. Я тебя любила, любовь не могла пройти вот так, сразу: подуешь – и нет ее. Это же не муха. Муху можно сдуть, и она улетит навсегда. Смею тебя уверить, Жан-Батист, ты совсем не похож на муху. Господи! Но любить такого, как ты, у меня просто не хватает сил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56