— В ответ лишь «у-у-у-у».
— А-а, долгий гудок.
Я откашлялся, не зная, что сказать.
— Долгий гудок вместо тебя.
Теперь она перестала шептать и говорила, как пела: низкий, рокочущий звук, перекрывающий гудение холодильника и шум проезжающих по улице автомобилей.
Я протянул руку к «Страту» и дернул открытую струну.
— У твоего телефона есть звонок?
— Да, есть, — Я услышал далекое звяканье на ее конце, как будто она ударила что-то. — Но он звонит в комнате моих родителей и внизу. Предполагается, что только Перл и Лус знают этот номер.
— Не слишком приятно.
Интересно, кто такая Лус? Еще одна подруга?
— И хуже всего — Лус убрала все мои номера.
— Убрала твои номера? Ты имеешь в виду, она унесла твою телефонную книжку?
Минерва захихикала.
— Нет, глупенький Мос. Маленькие кнопочки с цифрами. Я не могу набрать никакой номер.
— Дерьмо! Правда?
Что такое с ее родителями? И с Лус, кем бы она ни была?
— Вонючий телефон! — Снова негромкое звяканье. — Вот я и сижу здесь каждую ночь, ожидая и надеясь, что ты позвонишь. Хочу, чтобы ты позвонил, но вся на нервах, потому что боюсь — вдруг короткий звонок все же прорвется. Снимаю трубку ровно в час и слышу лишь «у-у-у-у»… словно какая-то жуткая пчела.
— Еще раз прости. — Я поерзал в кресле, вспоминая, как в час ночи таращился на собственный телефон, желая, чтобы у меня хватило мужества позвонить. — Ну, теперь мы с тобой разговариваем.
— Ммм… Это тоже аппетитно. В конце концов, мы с тобой разговариваем, и никого нет рядом.
— Да, это круто. — Горло пересохло, и неправильность всего этого ощущалась сейчас, словно зуд по всему телу. Припомнилось, как, будучи малышом, я прятался в шкафу, приятно взволнованный, но одновременно охваченный страхом, что кто-нибудь может открыть дверцу. — Могу я задать тебе вопрос, Мин?
— Конечно. Спрашивай о чем угодно теперь, когда никто нас не слышит.
— Ну… да. — Внезапно холодильник замолчал, и я оказался в тишине. И наверно, поэтому невольно понизил голос. — Насчет того, что вы с Перл уходите раньше. Дело же не в уроках испанского, правда?
Она тихонько рассмеялась.
— Нет. Нам нужно вернуться до того, как Лус поймет, что мы уходили.
— Опять эта Лус! — Я заметил, что пальцы правой руки, обмотанные телефонным шнуром, стали белые и бескровные, и начал разматывать его. — Это вроде бы испанское имя?
— Оно означает «свет». «Да будет Лус».
— Значит, она твоя учительница испанского. Или что-то в этом роде.
— Si. Y un problema grande.
Даже я оказался в состоянии понять эту испанскую фразу. Лус — большая проблема. Но кто она такая? Няня? Домашняя учительница с религиозным уклоном? Психиатр?
— О чем ты думаешь?
Я поерзал в кресле, снова почувствовал зуд на коже.
— О тебе.
— Ммм… — промурлыкала она. — О том, не сумасшедшая ли я? Или, может, плохая?
Я сглотнул.
— Нет. Но я на самом деле не знаю тебя, если не считать репетиций.
— Думаю, ты знаешь меня, Мосси. Вот почему я хотела, чтобы ты позвонил. Потому что ты из тех, кто понимает.
— Ммм… Понимаю?
— Да. Просто закрой глаза.
Я так и сделал, а она начала еле слышно напевать. Я представил себе, как она поет на репетиции, увлекая меня за собой. Фрагменты ее песен эхом отдавались в голове. Возникло ощущение, будто меня уносит куда-то.
Она замолчала, но я по-прежнему слышал ее дыхание.
— Где ты берешь слова, Мин, для наших песен?
Она негромко рассмеялась.
— Внизу.
— Типа, из глубин своего сознания или что-то в этом роде?
— Нет, глупенький, — прошептала она. — «Внизу» значит «из-под моего дома».
— Правда? — Глаза у меня были закрыты, и казалось, что она совсем рядом, шепчет мне на ухо. — Ты пишешь у себя в подвале?
— Поначалу так и было — когда мне позволяли спускаться туда. У меня был жар, и я чувствовала, что под домом что-то есть. Что-то грохочущее.
— Ну да. — Я кивнул. — Понимаю, что ты имеешь в виду. Когда ты поешь, я чувствую что-то типа… под нами.
— Что-то в земле. — Сейчас ее дыхание участилось. — Видишь? Ты понимаешь.
— Иногда возникает чувство, будто моя музыка просто наполняет воздух вокруг. Но ты утягиваешь ее вниз, привязываешь к чему-то реальному.
— Ммм… Это реальнее, чем ты думаешь. — Какое-то время я слышал лишь ее дыхание. — Хочешь больше, Мос?
Я сглотнул.
— Как тебя понимать?
— Хочешь… больше? Я могу дать тебе все остальное. Пока ты попробовал на вкус только крошечную частичку.
Я открыл глаза. Внезапно тьма на кухне стала пронизывающей.
— Частичку чего?
— Того, что имею я. Приезжай, и я покажу тебе.
Стол, казалось, дрожит: это сердце колотилось в кончиках пальцев.
— Приезжать… прямо сейчас?
— Да, Мосси. Приезжай и спаси меня и Зомби.
— Зомби?
— Это мой не-мертвый раб.
Я сглотнул.
— Правда?
Она еле слышно усмехнулась.
— И его дыхание пахнет кошачьей едой.
— О-о-о… — Я медленно выдохнул. — И еще у Зомби есть усы?
— Да, и он тоже понимает. Но… Мос?
— Что?
— Я голодна.
Я засмеялся. Глядя на ее худобу, никогда бы не подумал, что Минерва может чувствовать себя голодной. На репетициях она ела много вяленого мяса, но я полагал, что это ради голоса.
— Ты хочешь отойти и поесть? Я подожду.
Сейчас мне хотелось минуту-другую посидеть здесь в тишине, просто чтобы прийти в себя. Просто чтобы расцарапать себя всего.
— Не могу.
— Почему?
— Видишь ли, на двери в мою комнату вонючий запор. Снаружи.
Я удивился, по-настоящему удивился.
— Типа, родители запирают тебя на ночь?
— И днем тоже. Потому что я прежде была больна.
Я снова закрыл глаза. Кокон неправильности вокруг меня стал плотнее, наполняя комнату негромким гудением.
— Именно поэтому ты должен прийти и спасти меня, — продолжала она. — Чтобы я смогла выйти и показать тебе все.
Я прикусил губу.
— Но ты живешь в… Бруклине?
Она застонала.
— Не будь занудой. Просто поезжай подземкой. Всего-то полчаса.
Всего-то полчаса. Плюс неизвестно сколько ждать, пока придет поезд; может, час. Но не вечность же — я пока не боялся подземки.
И если я не увижусь с ней, сколько времени проворочаюсь без сна, один в своей комнате? Тысячу часов как минимум.
Всякий раз, увидев, как она поет, и, почувствовав, как ее песни проникают в руки, управляя моей игрой, в тот день я ложился спать с ее голосом, эхом отдающимся в сознании. И каждый раз воображал, как еду следом за ней в Бруклин. И вот теперь она сама приглашает меня.
Если я скажу «нет», зуд под кожей никогда не уймется.
— Здесь все спят, — сказала она. — И я могу показать тебе, откуда приходит моя музыка.
— Ладно, Мин. Я приеду. — Я встал, словно прямо сейчас собирался выйти за дверь, но голова у меня закружилась, и я снова сел. — Но как ты выйдешь наружу?
— Ты спасешь меня. Это легко. Перл каждый раз делает это.
— Что, я должен вскарабкаться к твоему окну или как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— А-а, долгий гудок.
Я откашлялся, не зная, что сказать.
— Долгий гудок вместо тебя.
Теперь она перестала шептать и говорила, как пела: низкий, рокочущий звук, перекрывающий гудение холодильника и шум проезжающих по улице автомобилей.
Я протянул руку к «Страту» и дернул открытую струну.
— У твоего телефона есть звонок?
— Да, есть, — Я услышал далекое звяканье на ее конце, как будто она ударила что-то. — Но он звонит в комнате моих родителей и внизу. Предполагается, что только Перл и Лус знают этот номер.
— Не слишком приятно.
Интересно, кто такая Лус? Еще одна подруга?
— И хуже всего — Лус убрала все мои номера.
— Убрала твои номера? Ты имеешь в виду, она унесла твою телефонную книжку?
Минерва захихикала.
— Нет, глупенький Мос. Маленькие кнопочки с цифрами. Я не могу набрать никакой номер.
— Дерьмо! Правда?
Что такое с ее родителями? И с Лус, кем бы она ни была?
— Вонючий телефон! — Снова негромкое звяканье. — Вот я и сижу здесь каждую ночь, ожидая и надеясь, что ты позвонишь. Хочу, чтобы ты позвонил, но вся на нервах, потому что боюсь — вдруг короткий звонок все же прорвется. Снимаю трубку ровно в час и слышу лишь «у-у-у-у»… словно какая-то жуткая пчела.
— Еще раз прости. — Я поерзал в кресле, вспоминая, как в час ночи таращился на собственный телефон, желая, чтобы у меня хватило мужества позвонить. — Ну, теперь мы с тобой разговариваем.
— Ммм… Это тоже аппетитно. В конце концов, мы с тобой разговариваем, и никого нет рядом.
— Да, это круто. — Горло пересохло, и неправильность всего этого ощущалась сейчас, словно зуд по всему телу. Припомнилось, как, будучи малышом, я прятался в шкафу, приятно взволнованный, но одновременно охваченный страхом, что кто-нибудь может открыть дверцу. — Могу я задать тебе вопрос, Мин?
— Конечно. Спрашивай о чем угодно теперь, когда никто нас не слышит.
— Ну… да. — Внезапно холодильник замолчал, и я оказался в тишине. И наверно, поэтому невольно понизил голос. — Насчет того, что вы с Перл уходите раньше. Дело же не в уроках испанского, правда?
Она тихонько рассмеялась.
— Нет. Нам нужно вернуться до того, как Лус поймет, что мы уходили.
— Опять эта Лус! — Я заметил, что пальцы правой руки, обмотанные телефонным шнуром, стали белые и бескровные, и начал разматывать его. — Это вроде бы испанское имя?
— Оно означает «свет». «Да будет Лус».
— Значит, она твоя учительница испанского. Или что-то в этом роде.
— Si. Y un problema grande.
Даже я оказался в состоянии понять эту испанскую фразу. Лус — большая проблема. Но кто она такая? Няня? Домашняя учительница с религиозным уклоном? Психиатр?
— О чем ты думаешь?
Я поерзал в кресле, снова почувствовал зуд на коже.
— О тебе.
— Ммм… — промурлыкала она. — О том, не сумасшедшая ли я? Или, может, плохая?
Я сглотнул.
— Нет. Но я на самом деле не знаю тебя, если не считать репетиций.
— Думаю, ты знаешь меня, Мосси. Вот почему я хотела, чтобы ты позвонил. Потому что ты из тех, кто понимает.
— Ммм… Понимаю?
— Да. Просто закрой глаза.
Я так и сделал, а она начала еле слышно напевать. Я представил себе, как она поет на репетиции, увлекая меня за собой. Фрагменты ее песен эхом отдавались в голове. Возникло ощущение, будто меня уносит куда-то.
Она замолчала, но я по-прежнему слышал ее дыхание.
— Где ты берешь слова, Мин, для наших песен?
Она негромко рассмеялась.
— Внизу.
— Типа, из глубин своего сознания или что-то в этом роде?
— Нет, глупенький, — прошептала она. — «Внизу» значит «из-под моего дома».
— Правда? — Глаза у меня были закрыты, и казалось, что она совсем рядом, шепчет мне на ухо. — Ты пишешь у себя в подвале?
— Поначалу так и было — когда мне позволяли спускаться туда. У меня был жар, и я чувствовала, что под домом что-то есть. Что-то грохочущее.
— Ну да. — Я кивнул. — Понимаю, что ты имеешь в виду. Когда ты поешь, я чувствую что-то типа… под нами.
— Что-то в земле. — Сейчас ее дыхание участилось. — Видишь? Ты понимаешь.
— Иногда возникает чувство, будто моя музыка просто наполняет воздух вокруг. Но ты утягиваешь ее вниз, привязываешь к чему-то реальному.
— Ммм… Это реальнее, чем ты думаешь. — Какое-то время я слышал лишь ее дыхание. — Хочешь больше, Мос?
Я сглотнул.
— Как тебя понимать?
— Хочешь… больше? Я могу дать тебе все остальное. Пока ты попробовал на вкус только крошечную частичку.
Я открыл глаза. Внезапно тьма на кухне стала пронизывающей.
— Частичку чего?
— Того, что имею я. Приезжай, и я покажу тебе.
Стол, казалось, дрожит: это сердце колотилось в кончиках пальцев.
— Приезжать… прямо сейчас?
— Да, Мосси. Приезжай и спаси меня и Зомби.
— Зомби?
— Это мой не-мертвый раб.
Я сглотнул.
— Правда?
Она еле слышно усмехнулась.
— И его дыхание пахнет кошачьей едой.
— О-о-о… — Я медленно выдохнул. — И еще у Зомби есть усы?
— Да, и он тоже понимает. Но… Мос?
— Что?
— Я голодна.
Я засмеялся. Глядя на ее худобу, никогда бы не подумал, что Минерва может чувствовать себя голодной. На репетициях она ела много вяленого мяса, но я полагал, что это ради голоса.
— Ты хочешь отойти и поесть? Я подожду.
Сейчас мне хотелось минуту-другую посидеть здесь в тишине, просто чтобы прийти в себя. Просто чтобы расцарапать себя всего.
— Не могу.
— Почему?
— Видишь ли, на двери в мою комнату вонючий запор. Снаружи.
Я удивился, по-настоящему удивился.
— Типа, родители запирают тебя на ночь?
— И днем тоже. Потому что я прежде была больна.
Я снова закрыл глаза. Кокон неправильности вокруг меня стал плотнее, наполняя комнату негромким гудением.
— Именно поэтому ты должен прийти и спасти меня, — продолжала она. — Чтобы я смогла выйти и показать тебе все.
Я прикусил губу.
— Но ты живешь в… Бруклине?
Она застонала.
— Не будь занудой. Просто поезжай подземкой. Всего-то полчаса.
Всего-то полчаса. Плюс неизвестно сколько ждать, пока придет поезд; может, час. Но не вечность же — я пока не боялся подземки.
И если я не увижусь с ней, сколько времени проворочаюсь без сна, один в своей комнате? Тысячу часов как минимум.
Всякий раз, увидев, как она поет, и, почувствовав, как ее песни проникают в руки, управляя моей игрой, в тот день я ложился спать с ее голосом, эхом отдающимся в сознании. И каждый раз воображал, как еду следом за ней в Бруклин. И вот теперь она сама приглашает меня.
Если я скажу «нет», зуд под кожей никогда не уймется.
— Здесь все спят, — сказала она. — И я могу показать тебе, откуда приходит моя музыка.
— Ладно, Мин. Я приеду. — Я встал, словно прямо сейчас собирался выйти за дверь, но голова у меня закружилась, и я снова сел. — Но как ты выйдешь наружу?
— Ты спасешь меня. Это легко. Перл каждый раз делает это.
— Что, я должен вскарабкаться к твоему окну или как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59