Он еще раз захлопнул дверь, углубляя ранки на суставах. Снова начали открываться шрамы на его коленях, зажившие больше года назад. На потертой ткани джинсов проступили кровавые точки. Красные следы появились на защелке «бардачка», на нижнем ребре радиоприемника и на черном пластике двери. Воан подзадоривал меня, чтобы я ехал быстрее, чем позволяли улицы вокруг аэропорта. Когда мне приходилось резко тормозить на перекрестках, он нарочно позволял своему телу скользить вперед, навстречу удару о приборную панель. Кровь, капая на сиденье, смешивалась с высохшей спермой, темными точками отмечала мои руки, вертящие руль. Его лицо было бледнее, чем когда бы то ни было, как неспокойный зверь он метался по кабине в нервных бессильных припадках.
Эта перевозбужденность напомнила мне, как я сам за несколько лет до этого долго оправлялся от кислотного путешествия, когда в течение нескольких месяцев после него у меня было ощущение, что в мозгу в какой-то момент открылась адская дыра, что в какой-то ужасающей катастрофе обнажилась вся нежная ткань мозга.
Моя последняя встреча с Воаном – кульминация долгой карательной экспедиции в мою нервную систему – состоялась неделю спустя, в холле под крышей Океанического терминала. В ретроспективе кажется несколько забавным, что этому стеклянному дому, дому полета и неопределенности, суждено было стать местом, откуда разошлись в разные стороны дороги наших с Воаном жизней и смертей. Воан никогда не выглядел более растерянным и неприкаянным, чем тогда, когда он шел ко мне между хромированными стульями и столами, а его отражение умножалось в стеклянных стенах. Испещренное оспинками лицо Воана и изможденная неуклюжая походка придавали ему вид фанатика-неудачника, упорно цепляющегося за свои поистрепавшиеся бредовые идеи.: Он остановился у стойки. Когда я поднялся его поприветствовать, он, казалось, не слишком затруднил себя тем, чтобы узнать меня, будто мы были мало знакомы и я вовсе не представлял для него интерес. Его руки блуждали по стойке, словно искали переключатели приборной панели, на пятнышки свежей крови, застывшей на костяшках его пальцев, падал свет. В течение шести дней до этого я беспокойно ждал его в офисе и в квартире, нетерпеливо глядя через окна на шоссе, сбегал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, когда мне казалось, что я видел его проносящуюся мимо машину. Просматривая колонки сплетен в газетах и журналах, посвященных телевидению, я пытался угадать, какую звезду экрана или знаменитость из мира политики мог выбрать для преследования Воан, чтобы скомпоновать в своем мозгу части воображаемой автокатастрофы. Переживания всех недель, проведенных с ним, привели меня в состояние все возрастающего неистовства, которое, как ни странно, смягчалось только присутствием самого Воана. Когда я занимался любовью с Кэтрин, в моих фанта-зиях возникал акт содомии с Воаном, словно только этот акт мог открыть мне шифры извращенных технологий. Воан ждал, пока я закажу ему напиток, глядя поверх взлетных полос на авиалайнер, поднимавшийся над западным краем аэродрома. Он позвонил мне тем утром – его голос был едва узнаваем – и предложил встретиться в аэропорту. Увидев его снова, проведя взглядом по его ягодицам и бедрам под поношенными джинсами, по шрамам вокруг рта и под подбородком, я ощутил сильное эротическое возбуждение.
– Воан… – я пытался втиснуть ему в руку коктейль. Он безмолвно и вопросительно кивнул. – Попробуй, хлебни. Завтракать будешь?
Воан не сделал ни малейшего движения к стакану. Он посмотрел на меня неуверенно, словно снайпер, оценивающий расстояние до цели, затем взял графин с водой и с минуту наблюдал за колеблющейся жидкостью. Когда он наполнил грязный стакан, оставшийся на стойке после предыдущего клиента, и жадно его выпил, я понял, что он приближается к открытой стадии кислотного восхождения. Он сжимал и разжимал ладони, проводил кончиками пальцев по губам. Я следил, как он проходит этот этап возбуждения и тревоги. Его взгляд блуждал по стеклянным стенам, фиксируя в воздухе пылинки, движущиеся в расплавленном свете.
Неуверенной походкой, словно сверхосторожный лунатик, он направился к своей машине, припаркованной на пятачке возле аэропорта. Он вглядывался, переживая, в отдельные кусочки неба – я уже знал это его состояние и хорошо помнил, – в эти пограничные стены света, которые за секунду превращают бриллиантовый летний полдень в свинцовый вечер зимы. Сидя на пассажирском месте «линкольна», Воан погрузился в ткань обшивки сиденья, словно обнявшей его раны. Он смотрел, как я вожусь с зажиганием, слабо посмеиваясь над рвением, с которым я пытался завести машину, и уже признавая собственное поражение и мою власть над ним. Когда я завел мотор, Воан положил забинтованную руку мне на бедро. Удивленный этим физическим контактом, я сначала подумал, что Воан пытается меня приободрить. Он поднес ладонь к моему рту – на ней лежал помятый серебристый кубик. Я развернул фольгу и положил кусочек рафинада себе на язык.
Мы выехали через туннель из аэропорта, пересекли Западный проспект и поднялись по пандусу развязки. Я двадцать минут ехал по нортхолтскому шоссе, удерживая машину посредине дороги, так что с обеих сторон нас обгоняли более быстрые машины. Воан откину ее, положив правую щеку на прохладную' спинку сиденья. Руки бессильно висели вдоль тела. Время от времени он сжимал кулаки, тогда руки и ноги непроизвольно изгибались. Я уже тоже начал ощущать воздействие кислоты. Мои ладони стали прохладными и легкими; на спине вот-вот должны были вырасти крылья и унести меня в летящий воздух. Над моей макушкой стали собираться прохладные нимбы, похожие на облака, из которых вылеплены эти ангары космического флота. Я уже совершал кислотное путешествие два года назад – параноидальный кошмар, в котором я впустил в свое сознание Троянского коня. Кэтрин, беспомощно пытавшаяся меня успокоить, предстала передо мной в виде враждебной хищной птицы. Я почувствовал, как сквозь выклеванную в моем черепе дырочку вытекают на подушку мозги. Помню, я плакал, как ребенок, и держал ее за руку, умоляя не оставлять меня, когда мое тело сожмется и превратится в обнаженный комочек плоти.
С Воаном было совсем иначе. Я чувствовал себя раскованно и был уверен в его привязанности ко мне; у меня было такое ощущение, словно он не спеша возил меня по этим автострадам, которые сотворил для меня одного. Все остальные машины, проезжающие мимо нас, обрели существование исключительно благодаря огромной любезности с его стороны. В то же время я был уверен, что то, что происходит вокруг меня – и это непрекращающееся распространение ЛСД по моему телу, – было частью какого-то лукавого замысла Воана, как будто возбуждение, окутывающее мой мозг, колебалось где-то между враждебностью и любовью и разница между этими эмоциями исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Эта перевозбужденность напомнила мне, как я сам за несколько лет до этого долго оправлялся от кислотного путешествия, когда в течение нескольких месяцев после него у меня было ощущение, что в мозгу в какой-то момент открылась адская дыра, что в какой-то ужасающей катастрофе обнажилась вся нежная ткань мозга.
Моя последняя встреча с Воаном – кульминация долгой карательной экспедиции в мою нервную систему – состоялась неделю спустя, в холле под крышей Океанического терминала. В ретроспективе кажется несколько забавным, что этому стеклянному дому, дому полета и неопределенности, суждено было стать местом, откуда разошлись в разные стороны дороги наших с Воаном жизней и смертей. Воан никогда не выглядел более растерянным и неприкаянным, чем тогда, когда он шел ко мне между хромированными стульями и столами, а его отражение умножалось в стеклянных стенах. Испещренное оспинками лицо Воана и изможденная неуклюжая походка придавали ему вид фанатика-неудачника, упорно цепляющегося за свои поистрепавшиеся бредовые идеи.: Он остановился у стойки. Когда я поднялся его поприветствовать, он, казалось, не слишком затруднил себя тем, чтобы узнать меня, будто мы были мало знакомы и я вовсе не представлял для него интерес. Его руки блуждали по стойке, словно искали переключатели приборной панели, на пятнышки свежей крови, застывшей на костяшках его пальцев, падал свет. В течение шести дней до этого я беспокойно ждал его в офисе и в квартире, нетерпеливо глядя через окна на шоссе, сбегал вниз по лестнице, не дожидаясь лифта, когда мне казалось, что я видел его проносящуюся мимо машину. Просматривая колонки сплетен в газетах и журналах, посвященных телевидению, я пытался угадать, какую звезду экрана или знаменитость из мира политики мог выбрать для преследования Воан, чтобы скомпоновать в своем мозгу части воображаемой автокатастрофы. Переживания всех недель, проведенных с ним, привели меня в состояние все возрастающего неистовства, которое, как ни странно, смягчалось только присутствием самого Воана. Когда я занимался любовью с Кэтрин, в моих фанта-зиях возникал акт содомии с Воаном, словно только этот акт мог открыть мне шифры извращенных технологий. Воан ждал, пока я закажу ему напиток, глядя поверх взлетных полос на авиалайнер, поднимавшийся над западным краем аэродрома. Он позвонил мне тем утром – его голос был едва узнаваем – и предложил встретиться в аэропорту. Увидев его снова, проведя взглядом по его ягодицам и бедрам под поношенными джинсами, по шрамам вокруг рта и под подбородком, я ощутил сильное эротическое возбуждение.
– Воан… – я пытался втиснуть ему в руку коктейль. Он безмолвно и вопросительно кивнул. – Попробуй, хлебни. Завтракать будешь?
Воан не сделал ни малейшего движения к стакану. Он посмотрел на меня неуверенно, словно снайпер, оценивающий расстояние до цели, затем взял графин с водой и с минуту наблюдал за колеблющейся жидкостью. Когда он наполнил грязный стакан, оставшийся на стойке после предыдущего клиента, и жадно его выпил, я понял, что он приближается к открытой стадии кислотного восхождения. Он сжимал и разжимал ладони, проводил кончиками пальцев по губам. Я следил, как он проходит этот этап возбуждения и тревоги. Его взгляд блуждал по стеклянным стенам, фиксируя в воздухе пылинки, движущиеся в расплавленном свете.
Неуверенной походкой, словно сверхосторожный лунатик, он направился к своей машине, припаркованной на пятачке возле аэропорта. Он вглядывался, переживая, в отдельные кусочки неба – я уже знал это его состояние и хорошо помнил, – в эти пограничные стены света, которые за секунду превращают бриллиантовый летний полдень в свинцовый вечер зимы. Сидя на пассажирском месте «линкольна», Воан погрузился в ткань обшивки сиденья, словно обнявшей его раны. Он смотрел, как я вожусь с зажиганием, слабо посмеиваясь над рвением, с которым я пытался завести машину, и уже признавая собственное поражение и мою власть над ним. Когда я завел мотор, Воан положил забинтованную руку мне на бедро. Удивленный этим физическим контактом, я сначала подумал, что Воан пытается меня приободрить. Он поднес ладонь к моему рту – на ней лежал помятый серебристый кубик. Я развернул фольгу и положил кусочек рафинада себе на язык.
Мы выехали через туннель из аэропорта, пересекли Западный проспект и поднялись по пандусу развязки. Я двадцать минут ехал по нортхолтскому шоссе, удерживая машину посредине дороги, так что с обеих сторон нас обгоняли более быстрые машины. Воан откину ее, положив правую щеку на прохладную' спинку сиденья. Руки бессильно висели вдоль тела. Время от времени он сжимал кулаки, тогда руки и ноги непроизвольно изгибались. Я уже тоже начал ощущать воздействие кислоты. Мои ладони стали прохладными и легкими; на спине вот-вот должны были вырасти крылья и унести меня в летящий воздух. Над моей макушкой стали собираться прохладные нимбы, похожие на облака, из которых вылеплены эти ангары космического флота. Я уже совершал кислотное путешествие два года назад – параноидальный кошмар, в котором я впустил в свое сознание Троянского коня. Кэтрин, беспомощно пытавшаяся меня успокоить, предстала передо мной в виде враждебной хищной птицы. Я почувствовал, как сквозь выклеванную в моем черепе дырочку вытекают на подушку мозги. Помню, я плакал, как ребенок, и держал ее за руку, умоляя не оставлять меня, когда мое тело сожмется и превратится в обнаженный комочек плоти.
С Воаном было совсем иначе. Я чувствовал себя раскованно и был уверен в его привязанности ко мне; у меня было такое ощущение, словно он не спеша возил меня по этим автострадам, которые сотворил для меня одного. Все остальные машины, проезжающие мимо нас, обрели существование исключительно благодаря огромной любезности с его стороны. В то же время я был уверен, что то, что происходит вокруг меня – и это непрекращающееся распространение ЛСД по моему телу, – было частью какого-то лукавого замысла Воана, как будто возбуждение, окутывающее мой мозг, колебалось где-то между враждебностью и любовью и разница между этими эмоциями исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51