Воан шел через большой офисный зал, поглядывая налево и направо на увеличенные рекламные снимки радиаторных решеток и дворников. На нем были все те же потертые джинсы, которые он спускал со своих твердых ягодиц, когда занимался сексом в машине, которую вел я. На его нижней губе появилась маленькая язвочка – он вскрыл ее, прикусывая зубами. Я с особым трепетом глядел на это маленькое отверстие, осознавая возрастающую власть Воана надо мной, власть, частично данную ему аварией, запечатленной в шрамах на его груди и лице.
– Воан, я устал. Мне приходится напрягаться, чтобы просто передвигаться по офису, не говоря уже о том, чтобы ловить продюсера, которого я едва знаю. В любом случае, шансы того, что она заполнит твой опросник, равны нулю.
– Помоги мне передать его ей.
– Я знаю, тебе, вероятно, удастся очаровать ее…
Воан стоял ко мне спиной, пожевывая язвочку клыком. Мои руки, отстранившиеся от остальных частей тела и от мозга, как бы перебирали воздух, не решаясь обнять его за талию. Воан повернулся ко мне, на его изрезанных губах играла поощрительная улыбка, расположенная в самом лучшем диагональном ракурсе, словно мы репетировали с ним его новую телепрограмму. Он говорил неровным прерывающимся голосом, который будто бы состоял из клубов его гашишного дыма.
– Баллард, она занимает центральное место в фантазиях всех, кого я опросил. У нас немного времени, хотя ты и слишком занят собой, чтобы это понять. Мне нужны ее ответы.
– Воан, вероятность того, что она погибнет в автокатастрофе, кажется мне весьма сомнительной. Ты будешь гоняться за ней до судного дня.
Стоя позади Воана, я смотрел на ложбинку между его ягодицами, мечтая о том, чтобы эти демонстрационные фотографии автомобильных бамперов и фрагментов лобовых стекол сформировались в целый автомобиль, в котором я смог бы взять его тело в руки, как тело какого-нибудь бродячего пса, и закалить его раны в этих чертогах нереализованных возможностей. Я представлял себе, как фрагменты радиаторных решеток и приборных панелей срастаются вокруг меня и Воана, обнимая нас, когда я расстегиваю ремень и опускаю его джинсы, торжественно соединяя проникновение в его задний проход с самыми изящными очертаниями заднего бампера, бракосочетая мой член с дарами благодатной технологии.
– Воан…
Он смотрел на фотографию актрисы, прислонившейся к автомобилю, потом взял с моего стола карандаш и стал штриховать части тела актрисы, отмечая ее подмышки и промежность. Он смотрел на фотографии невидящим взглядом, забыв сигарету на краешке пепельницы. От его тела исходил вязкий аромат – смесь ректальной слизи и моторного охладителя. Карандаш оставлял на бумаге все более глубокие следы. На заштрихованных участках появлялись дырки под все более и более яростными штрихами крошащегося ка рандашного грифеля, прокалывающего листы картона, на который была наклеена фотография. Он отметил части интерьера машины, вонзая карандаш в выступающие части рулевого механизма и приборной панели.
– Воан!
Я обнял его рукой за плечи. Его тело содрогалось перед оргазмом, вдоль его тяжелых бедер скользило, напоминая жест каратиста, ребро левой ладони, словно он собирался сам себя поранить, воздействуя сквозь ткань на возбужденный пенис. Правая рука теребила обезображенную фотографию.
Сделав над собой усилие, Воан выпрямился, откинувшись на мою руку. Он смотрел на покалеченное изображение киноактрисы, окруженной точками столкновений и зонами повреждений, которые он предназначил для ее смерти.
Я неохотно убрал руку с плеча Воана. Его сильный живот был украшен кружевами шрамов. На правом боку из шрамов были отлиты выемки, словно специально для моих пальцев, траектории ласк, проложенные за годы до этого в какой-то забытой автомобильной свалке.
Проглотив слюну, я указал на шрамы, пять зарубочек, очерчивающих неправильный круг под ребрами. Воан без комментариев смотрел на меня, а мои пальцы остановились в паре дюймов от его тела. Его грудь и живот покрывала целая галерея шрамов, а оторванный и неровно пришитый правый сосок был постоянно возбужден.
В вечернем свете мы шли к автостоянке. Вдоль автострады на север, словно кровь в умирающей артерии, вяло двигались машины. На пустой стоянке перед «линкольном» Воана стояло две машины: полицейская патрульная и белый спортивный седан Кэтрин. Один из полицейских рассматривал «линкольн», вглядываясь внутрь через пыльные окна. Другой стоял возле Кэтрин и о чем-то расспрашивал.
Полицейский узнал Воана и жестом позвал его. Решив, что они пришли говорить со мной по поводу моего возрастающего гомоэротиче-ского интереса к Воану, я виновато отвернулся.
Пока полицейский разговаривал с Воаном, ко мне подошла Кэтрин.
– Они хотят допросить Воана по поводу аварии возле аэропорта. Какой-то пешеход – они думают, что это был умышленный наезд.
– Воан не интересуется пешеходами.
Словно сделав выводы из моей последней реплики, полицейские направились к своей машине. Воан провожал их взглядом, подняв, как перископ, голову, словно разглядывал что-то чуть выше уровня их сознания.
– Тебе стоило бы отвезти его, – сказала Кэтрин, когда мы шли к Воану. – Я поеду следом в своей машине. А где твоя?
– Дома. Я не смог бы вынести это движение.
– Лучше я поеду с вами, – Кэтрин всматривалась в мое лицо, словно пытаясь заглянуть за стекло мотоциклетного шлема. – Ты уверен, что можешь сесть за руль?
Ожидая меня, Воан решил надеть рубашку, валявшуюся на заднем сиденье. Когда он снял джинсовую куртку, вечерний свет оттенил шрамы на его животе и груди, созвездие белых холмиков, опоясывающих тело от левой подмышки к промежности. Эти места для пальцев, для сложных половых актов были оставлены машинами, в которых он разбивался специально для моих будущих утех на задних и передних сиденьях автомобилей, для изысканных актов содомии, которые я совершу, следуя от одного места, приготовленного для моей ладони, к следующему.
Мы попали в огромную пробку. От пересечения автострады с Западным проспектом до въезда на эстакаду все полосы были забиты машинами, лобовые стекла источали переплавленные лучи солнца, зависшего над западными окраинами Лондона. В вечернем воздухе мерцали габаритные огни, озаряя колоссальный водоем лакированных тел. Воан сидел, выставив руку из пассажирского окна. Он нетерпеливо щелкал дверной ручкой, постукивал по кузову кулаком. Справа от нас нависала обрывом человеческих лиц высокая стена двухэтажного автобуса, ехавшего из аэропорта. Пассажиры в окнах напоминали ряды мертвецов, уставившихся на нас из галереи колумбария. Колоссальная энергия двадцатого века, достаточная для того, чтобы переместить планету на новую орбиту вокруг более счастливой звезды, была направлена на поддержание этой грандиозной неподвижной паузы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51