однако их имена сосуществуют между собой и блистают либо
путеводными звездами, помогающими нам вновь и вновь проходить по составляющим
концепта, либо направляющими ориентирами того или иного пласта или страницы; их
свет не перестает доходить до нас, подобно свету угасших звезд, еще ярче чем
прежде. Философия -- это становление, а не история, сосуществование планов, а не
последовательность систем.
Поэтому планы могут то разделяться, то соединяться -- правда, это бывает и к
добру и не к добру. Всем им свойственно реставрировать трансцендентность и
иллюзию (они не в силах удержаться от этого), но также и ожесточенно бороться с
ними, причем каждый план делает и то и другое по-своему. Существует ли "лучший"
план, который не выдавал бы имманентность Чему-то = х, и не изображал бы больше
ничего трансцендентного? Можно сказать, что "настоящий" План имманенции -- это
нечто такое, что должно быть мыслимо и не может быть мыслимо. Очевидно, это и
есть немыслимое в мысли. Это основа всех планов, имманентная каждому мыслимому
плану, которому не дано самому ее помыслить. Это самое сокровенное в мысли, и в
то же время абсолютно внешнее. Будучи внешним, он отдаленнее любого внешнего
мира, потому что он еще и внутреннее, которое глубже любого внутреннего мира;
такова имманентность, "сокровенность как Внешнее, внешнее, ставшее удушающим
вторжением внутрь, и взаимопревращение одного и другого"15. Челночный ход плана
-- бесконечное движение.
__________________
15 Blanchot, L'entretien infini, Gallirnard, p. 65. О немыслимом и мысли см.:
Foucault, Les mots et les chases, Gallirnard, p. 333--339. Ср. также "внутреннюю
даль" у Мишо.
79
план имманенции
Пожалуй, в этом и заключается высший жест философии -- не столько мыслить
"настоящий" План имманенции, сколько показывать, что он наличествует,
немыслимый, в каждом плане. А тем самым и мыслить его -- как внешнее и
внутреннее по отношению к мысли; внешнее, которое не снаружи, и внутреннее,
которое не внутри. То, что не может быть и вместе с тем должно быть мыслимо,
было однажды помыслено, подобно тому как однажды воплотился Христос, дабы тем
самым показать возможность невозможного. Таким Христом философов является
Спиноза, а другие величайшие философы скорее лишь апостолы, которые то ближе, то
дальше от этого таинства. Спиноза -- бесконечное становление-философом. Он
показал, составил, помыслил "лучший" план имманенции -- то есть самый чистый,
который не отдается во власть трансцендентности и не привносит вновь
трансцендентного, который внушает меньше всего иллюзий, дурных чувств и
ошибочных восприятии...
3. концептуальные персонажи
пример V
Cogito Декарта сотворено как концепт, однако у него есть пресуппозиции. Не в том
смысле, в каком один концепт предполагает другие (например, "человек"
предполагает "животное" и "разумное"). Здесь пресуппозиции имплицитны,
субъективны, преконцептуальны и формируют образ мысли: все знают, что значит
мыслить. Все обладают возможностью мыслить, все желают истины... А есть ли
что-то другое, кроме этих двух элементов -- концепта и плана имманенции, то есть
образа мысли, который должны занять концепты одной группы ( cogito и сочетаемые
с ним концепты)? Есть ли в случае Декарта что-то иное, кроме сотворенного cogito
и предполагаемого образа мысли? Да, есть и нечто иное, несколько таинственное,
появляющееся или проявляющееся по временам, обладающее зыбким существованием
где-то между концептом и преконцептуальным планом, движущееся между тем и
другим. В
легитимация через паралогию 81
данном случае это Идиот: именно он говорит "Я", именно он провозглашает cogito,
но он же и обладает субъективными пресуппозициями, то есть чертит план. Идиот --
это частный мыслитель, противостоящий публичному профессору (схоласту):
профессор все время ссылается на школьные концепты (человек -- разумное
животное), частный же мыслитель формирует концепт из врожденных сил, которыми по
праву обладает каждый сам по себе (я мыслю). Таков весьма странный тип персонажа
-- желающий мыслить и мыслящий самостоятельно, посредством "естественного
света". Идиот -- это концептуальный персонаж. Теперь мы можем точнее ответить на
вопрос о том, имелись ли у cogito предшественники. Откуда взялся этот персонаж
идиота -- может быть, он возник в христианской атмосфере, но в качестве реакции
против "схоластической" организации христианства, против авторитарной церковной
организации? А может быть, его следы найдутся уже у блаженного Августина? Быть
может, свою полную значимость концептуального персонажа он получил у Николая
Кузанского -- в силу чего этот философ близко подошел к cogito, хоть еще и не
добился его кристаллизации в концепт1. Во всяком случае, история философии
должна включать в себя изучение подобных персонажей, их перемен в разных планах,
их разновидностей в разных концептах. А сама философия непрестанно порождает
концептуальных персонажей, дает им жизнь.
Идиот возникает вновь уже в иную эпоху, в ином
____________________
1 Об идиоте (профане, отдельном частном лице в противоположность технику и
ученому) в его отношениях к мысли см.: Nicolas de Cuse, Idiota (CEuvres choisies
par M. dc Gandillac, Ed. Aubier). Эти три персонажа повторяются и у Декарта
(Евдокс-идиот, Полиандр-техник и Эпнстемон -- публичный ученый): Descartes, La
recherche de la verite par la lumiere naturelle (CEuvres phiiosophiques, Ed.
Alquie, Gamier, II). О причинах, по которым Николай Кузанс-кий не дошел до
cogito, cM.:Gandillac, p. 26.
82
Ж. Делез / Ф. Гваттари
контексте -- тоже христианском, но русском. Сделавшись славянином, идиот остался
оригиналом -- частным мыслителем, но оригинальность его переменилась. Шестов
обнаруживает у Достоевского зачаток новой оппозиции между частным мыслителем и
публичным профессором2. Прежнему идиоту требовались очевидности, к которым он
пришел бы сам, а покамест он готов был сомневаться во всем, даже в том, что
3+2=5; он ставил под сомнение любые истины Природы. новому идиоту совершенно не
нужны очевидности, он никогда не "смирится" с тем, что 3 + 2 = = 5, он желает
абсурда -- это уже другой образ мысли. Прежний хотел истины, новый же хочет
сделать высшим могуществом мысли абсурд -- то есть творить. Прежний хотел давать
отчет только разуму, новый же, более близкий к Иову чем к Сократу хочет, чтобы
ему дали отчет о "каждой жертве Истории"; это разные концепты. Он никогда не
согласится принять истины Истории. Прежний идиот хотел самостоятельно
разобраться, что поддается пониманию, а что нет, что разумно, а что нет, что
погибло, а что спасено; новый же идиот хочет, чтобы ему вернули погибшее, не
поддающееся пониманию, абсурдное. Это очевидным образом иной персонаж, произошла
мутация. И тем не менее оба идиота связаны тонкой нитью -- как будто первый
должен потерять рассудок, чтобы изначально утраченное им при обретении рассудка
мог найти второй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
путеводными звездами, помогающими нам вновь и вновь проходить по составляющим
концепта, либо направляющими ориентирами того или иного пласта или страницы; их
свет не перестает доходить до нас, подобно свету угасших звезд, еще ярче чем
прежде. Философия -- это становление, а не история, сосуществование планов, а не
последовательность систем.
Поэтому планы могут то разделяться, то соединяться -- правда, это бывает и к
добру и не к добру. Всем им свойственно реставрировать трансцендентность и
иллюзию (они не в силах удержаться от этого), но также и ожесточенно бороться с
ними, причем каждый план делает и то и другое по-своему. Существует ли "лучший"
план, который не выдавал бы имманентность Чему-то = х, и не изображал бы больше
ничего трансцендентного? Можно сказать, что "настоящий" План имманенции -- это
нечто такое, что должно быть мыслимо и не может быть мыслимо. Очевидно, это и
есть немыслимое в мысли. Это основа всех планов, имманентная каждому мыслимому
плану, которому не дано самому ее помыслить. Это самое сокровенное в мысли, и в
то же время абсолютно внешнее. Будучи внешним, он отдаленнее любого внешнего
мира, потому что он еще и внутреннее, которое глубже любого внутреннего мира;
такова имманентность, "сокровенность как Внешнее, внешнее, ставшее удушающим
вторжением внутрь, и взаимопревращение одного и другого"15. Челночный ход плана
-- бесконечное движение.
__________________
15 Blanchot, L'entretien infini, Gallirnard, p. 65. О немыслимом и мысли см.:
Foucault, Les mots et les chases, Gallirnard, p. 333--339. Ср. также "внутреннюю
даль" у Мишо.
79
план имманенции
Пожалуй, в этом и заключается высший жест философии -- не столько мыслить
"настоящий" План имманенции, сколько показывать, что он наличествует,
немыслимый, в каждом плане. А тем самым и мыслить его -- как внешнее и
внутреннее по отношению к мысли; внешнее, которое не снаружи, и внутреннее,
которое не внутри. То, что не может быть и вместе с тем должно быть мыслимо,
было однажды помыслено, подобно тому как однажды воплотился Христос, дабы тем
самым показать возможность невозможного. Таким Христом философов является
Спиноза, а другие величайшие философы скорее лишь апостолы, которые то ближе, то
дальше от этого таинства. Спиноза -- бесконечное становление-философом. Он
показал, составил, помыслил "лучший" план имманенции -- то есть самый чистый,
который не отдается во власть трансцендентности и не привносит вновь
трансцендентного, который внушает меньше всего иллюзий, дурных чувств и
ошибочных восприятии...
3. концептуальные персонажи
пример V
Cogito Декарта сотворено как концепт, однако у него есть пресуппозиции. Не в том
смысле, в каком один концепт предполагает другие (например, "человек"
предполагает "животное" и "разумное"). Здесь пресуппозиции имплицитны,
субъективны, преконцептуальны и формируют образ мысли: все знают, что значит
мыслить. Все обладают возможностью мыслить, все желают истины... А есть ли
что-то другое, кроме этих двух элементов -- концепта и плана имманенции, то есть
образа мысли, который должны занять концепты одной группы ( cogito и сочетаемые
с ним концепты)? Есть ли в случае Декарта что-то иное, кроме сотворенного cogito
и предполагаемого образа мысли? Да, есть и нечто иное, несколько таинственное,
появляющееся или проявляющееся по временам, обладающее зыбким существованием
где-то между концептом и преконцептуальным планом, движущееся между тем и
другим. В
легитимация через паралогию 81
данном случае это Идиот: именно он говорит "Я", именно он провозглашает cogito,
но он же и обладает субъективными пресуппозициями, то есть чертит план. Идиот --
это частный мыслитель, противостоящий публичному профессору (схоласту):
профессор все время ссылается на школьные концепты (человек -- разумное
животное), частный же мыслитель формирует концепт из врожденных сил, которыми по
праву обладает каждый сам по себе (я мыслю). Таков весьма странный тип персонажа
-- желающий мыслить и мыслящий самостоятельно, посредством "естественного
света". Идиот -- это концептуальный персонаж. Теперь мы можем точнее ответить на
вопрос о том, имелись ли у cogito предшественники. Откуда взялся этот персонаж
идиота -- может быть, он возник в христианской атмосфере, но в качестве реакции
против "схоластической" организации христианства, против авторитарной церковной
организации? А может быть, его следы найдутся уже у блаженного Августина? Быть
может, свою полную значимость концептуального персонажа он получил у Николая
Кузанского -- в силу чего этот философ близко подошел к cogito, хоть еще и не
добился его кристаллизации в концепт1. Во всяком случае, история философии
должна включать в себя изучение подобных персонажей, их перемен в разных планах,
их разновидностей в разных концептах. А сама философия непрестанно порождает
концептуальных персонажей, дает им жизнь.
Идиот возникает вновь уже в иную эпоху, в ином
____________________
1 Об идиоте (профане, отдельном частном лице в противоположность технику и
ученому) в его отношениях к мысли см.: Nicolas de Cuse, Idiota (CEuvres choisies
par M. dc Gandillac, Ed. Aubier). Эти три персонажа повторяются и у Декарта
(Евдокс-идиот, Полиандр-техник и Эпнстемон -- публичный ученый): Descartes, La
recherche de la verite par la lumiere naturelle (CEuvres phiiosophiques, Ed.
Alquie, Gamier, II). О причинах, по которым Николай Кузанс-кий не дошел до
cogito, cM.:Gandillac, p. 26.
82
Ж. Делез / Ф. Гваттари
контексте -- тоже христианском, но русском. Сделавшись славянином, идиот остался
оригиналом -- частным мыслителем, но оригинальность его переменилась. Шестов
обнаруживает у Достоевского зачаток новой оппозиции между частным мыслителем и
публичным профессором2. Прежнему идиоту требовались очевидности, к которым он
пришел бы сам, а покамест он готов был сомневаться во всем, даже в том, что
3+2=5; он ставил под сомнение любые истины Природы. новому идиоту совершенно не
нужны очевидности, он никогда не "смирится" с тем, что 3 + 2 = = 5, он желает
абсурда -- это уже другой образ мысли. Прежний хотел истины, новый же хочет
сделать высшим могуществом мысли абсурд -- то есть творить. Прежний хотел давать
отчет только разуму, новый же, более близкий к Иову чем к Сократу хочет, чтобы
ему дали отчет о "каждой жертве Истории"; это разные концепты. Он никогда не
согласится принять истины Истории. Прежний идиот хотел самостоятельно
разобраться, что поддается пониманию, а что нет, что разумно, а что нет, что
погибло, а что спасено; новый же идиот хочет, чтобы ему вернули погибшее, не
поддающееся пониманию, абсурдное. Это очевидным образом иной персонаж, произошла
мутация. И тем не менее оба идиота связаны тонкой нитью -- как будто первый
должен потерять рассудок, чтобы изначально утраченное им при обретении рассудка
мог найти второй.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37