ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Пройдя дорогу ускоренным шагом, оба эмиссара легко добыли достаточное число экипажей. В одном из них они возвращались, когда на полпути повстречали Томпсона во главе жалкой партии, состоявшей едва из пятнадцати человек, самых бедных или самых скупых из еще недавно столь резвого отряда. Предоставив приятелю исполнить взятое на себя поручение, Робер присоединился к ним, как того требовала его служба.
Сказать, что он был доволен этой комбинацией, значило бы преувеличить. Но так как, в конце концов, у него не оставалось выбора, то он, хоть и без всякого энтузиазма, занял место рядом с Томпсоном и стал во главе маленького отряда.
По приближении к первым домам города его охватило удивление.
То же чувство испытал и Томпсон, оглянувшись назад. Куда девался его отряд? Растаял, рассеялся, исчез? Каждый поворот дороги, каждый цветущий куст, каждая кучка тенистых деревьев были предлогом к отставанию, и вскоре туристы рассыпались все до единого. Никого уже не было за Томпсоном, никого, если не считать огромного Пипербома, кротко остановившегося вместе со своим шефом.
Робер и Томпсон обменялись взглядами, не лишенными иронии.
– Ей-Богу, господин профессор, – сказал он наконец с подавленной улыбкой, – при таких условиях мне остается только освободить вас. Я же нисколько не интересуюсь Лас-Пальмасом и просто вернусь на пароход.
Томпсон пустился обратно, а за ним голландец, очевидно тоже ничуть не интересовавшийся городом.
Робер еще думал об этом приключении, как вдруг услышал, что его кто-то весело окликнул:
– Эй! Что вы там делаете, черт возьми? Что сталось с вашим полком? – спросил Рожер из экипажа, в котором сидел напротив американок.
– С моим полком? – отвечал Робер тем же тоном. – Я и сам хотел бы получить о нем какие-нибудь вести. Полковник только что отправился обратно на пароход в надежде найти там своих солдат.
– Он найдет там лишь одного Джонсона, – сказал Рожер, смеясь, – потому что этот чудак упорно не желает ступить на сушу. А вы-то что там делаете?
– Решительно ничего, как видите.
– Ну, тогда, – заключил Рожер, освобождая ему место рядом с собой, – едемте с нами. Вы будете нашим гидом.
Ложбина Гиниганда разделяет Лас-Пальмас на две неравные части: возвышенную, обитаемую лишь знатью и чиновниками, и низменную, больше коммерческую, заканчивающуюся на западном мысе, на краю которого высится крепость Кастильо дель-Рей.
В продолжение трех часов четверо туристов осматривали пешком или в экипаже улицы главного города; потом, почувствовав усталость, велели ехать на «Симью». Если бы кто-нибудь стал тогда расспрашивать их, вот что они могли бы ответить:
«Лас-Пальмас – хорошо застроенный город с узкими и тенистыми улицами, где характер почвы обращает прогулку в вечный подъем, сопровождаемый вечным спуском. Кроме собора в стиле испанского ренессанса город обладает многими интересными сооружениями. Что же касается мавританского вида его с моря, то он лишь внушает обманчивые надежды. Вблизи прелесть исчезает. Ничего нет менее мавританского, чем улицы, дома, жители, причем последние изумляют исключительно европейской элегантностью, именно французской».
Этим ограничивались их путевые впечатления. И как могло быть иначе? Жили ли они жизнью эхого народа, чтобы оценить его вежливость и услужливость, нарушаемые запальчивостью, которая часто заставляет его обнажать нож? Побывали ли они в его жилищах с правильными фасадами, но состоящих из жалких комнат, так как все помещение занято парадным залом, размерами которого гордятся канарцы? Могли ли туристы знать душу этого населения, в которой гордость предка идальго смешивается со спесивой наивностью гуанча, тоже предка, но отвергаемого?
В этом недостаток быстрых путешествий. Человек слишком сложный не входит в их программу. Лишь природа дается им с первого взгляда.
Да и ее надо смотреть, а программа агентства Томпсона положительно противилась тому.
Но как ни смутны были сведения, вынесенные туристами из прогулки по Лас-Пальмасу, однако Робер и ими не обладал. Он ничего не видел в течение этого дня, проведенного в обществе миссис Линдсей. Глаза его следили лишь за образом молодой женщины, поднимавшейся и спускавшейся по крутым улицам, – спрашивавшей его или отвечавшей ему с улыбкой.
Забыв о своем решении, он отдался настоящему блаженству. Но только он ступил на палубу «Симью», как заботы, на минуту рассеявшиеся, опять овладели им. Зачем кривить душой? Зачем пускаться на тропу, по которой он не хочет следовать до конца? Этот счастливый день оставил в нем горечь, томление, быть может, оттого, что он не умел притворствовать. И если его выдал какой-нибудь взгляд или жест, то какие чувства могла богатая американка приписать такому нищему воздыхателю?
При мысли об этом он чувствовал, что краснеет от стыда, и обещал себе впредь быть осторожнее, чтобы не лишиться даже дружеской симпатии, которую он, однако, вполне заслужил. Но судьба рассудила, что его великодушные решения останутся пустым звуком. Его участь была начертана свыше, и сплетение событий неодолимо осуществляло ее.
Когда четверо туристов прибыли на пароход, Томпсон и капитан Пип оживленно беседовали. По-видимому, между ними происходил спор. Томпсон, красный, горячий, по обыкновению, оживленно жестикулировал. Капитан же, напротив, кроткий и спокойный, отвечал ему короткими односложными фразами, а еще чаще энергичными жестами, явно выражавшими решительный отказ. Заинтригованные, миссис Линдсей и ее товарищи остановились в нескольких шагах от собеседников. Впрочем, не они одни интересовались этим препирательством. На спардеке, выстроившись в три тесных ряда, другие пассажиры, уже вернувшиеся, тоже следили за подробностями.
Всеобщее любопытство возбуждал тот факт, что труба «Симью» не дымилась, и, казалось, ничто не было готово к отплытию, назначенному между тем на полночь. Все терялись в догадках и ждали с нетерпением конца спора капитана и Томпсона, чтобы получить какие-нибудь объяснения от того или другого.
Колокол позвал к обеду, но беседа все еще продолжалась. Пассажиры быстро заняли свои обычные места. За едой они, несомненно, найдут ключ к загадке.
Но обед закончился, а Томпсон не считал нужным удовлетворить любопытство гостей. Любопытство это, впрочем, притуплялось, временно подавляемое другой, более непосредственной заботой.
Пароходная пища в последние дни чрезвычайно понизилась качественно. Поощряемый безнаказанностью, Томпсон, по-видимому, считал все позволительным. На этот раз, однако, он, переступил границу. Меню, достойное какой-нибудь харчевни, грешило также и количеством. Аппетит пассажиров только что разыгрался, как подан был десерт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105