Иначе — скука.
Так что все равно. Мечта даже лучше. Обход.
— Ну, пошли, пошли!
Оглядываюсь: гвардия какая, молодец к молодцу! Почему не позвонили об этой женщине? Нет, ничего не может быть. Операция хорошая. Брось — чужая больница. Наоборот, вызвали бы, если не знают. Но там порядка нет. Примитив. Первая палата.
Взгляд в дверях: смотрят из-под одеял ребячьи мордашки, все веселые. Будто это санаторий, а не семь процентов смертности... Дети. Не понимают. Так и весь мир живет, не верит, что завтра может быть война.
— Здравствуйте, ребята!
— Здра...ст...
Нестройно. Маленькие.
Порядок: Вася — лечащий врач — ждет у первой кровати, весь собранный, губы поджаты. Вот и начальство Мария Васильевна входит, заведующая отделением: строга и официальна. Она всегда строга. Начинаем.
— Ну как дела, пацан?
Рука сама тянется потрепать за вихор, потрогать теплую щечку. Приятель: операция позади, скоро домой.
Улыбка на все лицо, тянет руки. Уже грязные!
Когда успел?
— Хорошо! Домой еду! В школу мне можно, дедушка?.. — Тревога в глазах: профессор — как Бог, все от него — и боль и радость.
— Конечно, можно. И скорее — ребята уже месяц как учатся!
Захлопал в ладоши. В семь лет, в первый класс — вот как здорово!
Вася пытается докладывать:
— Тридцать два дня после радикальной операции по поводу...
— Не надо, все знаю. Выпишите сегодня. Матери скажете: через две недели в школу, но осторожно.
Услышал.
— А разве не завтра? Я же бегаю, совсем не задыхаюсь!
— Ну подожди немного, нужно же привыкнуть по земле ходить!
Сомнение в глазах: какая разница — по полу, по земле?
Обход проходит нормально.
Настроение хорошее. В клинике нет особенно тяжелых больных, никому смерть не угрожает. И вообще последние три недели никто не умер (Тьфу, тьфу, не сглазить!)
Вася сегодня молодец. Знает больных, помнит анализы. Вышколила Марья. Было: оперировать — пожалуйста, а больные — с холодком. Забыл то, забыл другое. «Смотри — лишу операций!»
Хороши ребята, которые поправляются после удачной операции! Такие близкие, милые... Жалко их отпускать домой — лежали бы и лежали месяцами.
— Научимся оперировать тетрады, клапаны вшивать — тогда сам черт не брат! Не жизнь будет, а малина.
Это Петро. Всегда был оптимистом.
— Ох и далеко до этого!
Вот они лежат рядышком, ребята, к которым страшно прикоснуться.
Вадим, Вадик, десять лет. «Дефект межжелудочковой перегородки с высоким давлением в легочной артерии». Было зондирование: в аорте — сто десять, а в легочной — сто. На рентгене — сердце значительно расширено. «Операция противопоказана».
Большие глаза и длинные ресницы. Как на картинке. Два месяца я прохожу мимо его кровати, отделываясь пустыми замечаниями и улыбками. Все понимает. Читает и читает книги — тонкие, толстые, для взрослых. Сначала спрашивал: «Когда операция?» — а теперь только смотрит...
Милый мальчик, что я могу тебе сказать? Как рассчитать этот риск, как заглянуть вперед?
— Подожди. Подожди, дорогой. Дай нам приготовиться.
«Приготовиться». Один сын. Родители — врачи. Деликатные люди — стесняются подходить, спрашивать. Они решили — «делайте, будь что будет».
А я не могу решиться. Не могу и не могу. Как посмотрю на эти глаза, так сразу все сжимается внутри, и опять: «Отложим».
Вот если бы была у нас кислородная камера! Положили бы его после операции, создали высокое давление, и было бы все в порядке.
Операция здесь не проблема — дефекты не сложнее, чем при тетраде. Но легочные сосуды так изменены, что сердце не может прогнать через них достаточное количество крови... Кислородное голодание, смерть... А если бы каждый кубик крови содержал вдвое больше кислорода, так его и в малом количестве крови было бы достаточно. Вполне достаточно. И камера это даст.
— Отложим. Дальше.
А вот опять светло: один сорванец поступил для планового контрольного исследования. Мордашка вполне благополучная.
— Симаков Алеша, восемь лет. Оперирован два года назад по поводу сужения клапанов легочной артерии. Давление в правом желудочке было сто восемьдесят пять миллиметров ртутного столба. Шум остался, хотя и уменьшился.
Вася роется в истории болезни, ищет что-то.
— Ну дальше, дальше.
— Сейчас. Вот. Зондировали в пятницу: давление в желудочке снизилось до пятидесяти пяти. В легочной артерии — двадцать.
— Ну что ж — не блестяще, но вполне прилично. Как, Алешка, живешь? В футбол играешь?
— А как же! Центр нападения.
— Ну, это ты зря, друг. Самое большее, что тебе можно, — это в воротах стоять. У тебя был тяжелый порок, и сердце после операции все-таки нужно беречь. Понял?
— Понял.
Ничего не понял. По глазам вижу, что будет и дальше играть. Нужно говорить с родителями. Не помню, кто они — смогут ли ограничить? Большая нагрузка для него вредна, а умеренная — необходима.
Я знаю: три четверти ребятишек чувствуют себя совсем хорошо, растут, развиваются и считают себя здоровыми. На самом деле — не все здоровы. У некоторых сердце увеличено, миокард неполноценный. Вот их-то и нужно зондировать, чтобы определить — играть в футбол или нет. Это называется — «отдаленные результаты».
Есть и такие, которым стало хуже.
Это уже трагедия. Сейчас, в следующей палате.
— Здравствуйте, девочки!
— Здравствуйте!..
Плохо отвечают, хуже мальчишек.
Но улыбаются еще приятнее. Пожалуй, они мне даже ближе: привык дома к женской команде — дочка, потом Леночка.
Хватит, давай думать о деле.
Я и думаю о деле. Еще в той палате, у мальчиков, после «отдаленных результатов». Все время параллельно со всякими высокими материями думаю об этой девочке Вале, что лежит на первой кровати.
— Как ты себя чувствуешь, моя милая?
— Хорошо, спасибо.
Всегда говорит «хорошо». Вежливая.
Снова глаза. Снова — аккуратные косички. Румянец с синюшным оттенком. Худенькие руки. А под тонким одеялом угадывается большой живот. Асцит. Увеличенная печень.
Страдание.
Так его нужно бы изображать.
Вот он — брак моей работы. «Случай», что ставят в графу «ухудшение после операции».
Помню — привела ее мама год назад. Школьница второго класса, в форме. Личико было кругленькое, такие же, как сейчас, косички. Только румянец был настоящий, без синевы.
В этой же палате лежала, когда обследовали. Все было правильно установлено — дефект межжелудочковой перегородки, сужение легочной артерии.
Ничего не могу вспомнить об операции. Только записи в истории болезни. Отверстие диаметром около сантиметра. Заплата еще по тому, старому способу — просто швы через край. Достаточно много швов, не сомневаюсь. Так, как написано во всех зарубежных статьях. Расширили легочную артерию.
Неделю было все хорошо, и она так же улыбалась застенчиво, вежливо: «Хорошо...» Потом появился шум, потом все увеличивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Так что все равно. Мечта даже лучше. Обход.
— Ну, пошли, пошли!
Оглядываюсь: гвардия какая, молодец к молодцу! Почему не позвонили об этой женщине? Нет, ничего не может быть. Операция хорошая. Брось — чужая больница. Наоборот, вызвали бы, если не знают. Но там порядка нет. Примитив. Первая палата.
Взгляд в дверях: смотрят из-под одеял ребячьи мордашки, все веселые. Будто это санаторий, а не семь процентов смертности... Дети. Не понимают. Так и весь мир живет, не верит, что завтра может быть война.
— Здравствуйте, ребята!
— Здра...ст...
Нестройно. Маленькие.
Порядок: Вася — лечащий врач — ждет у первой кровати, весь собранный, губы поджаты. Вот и начальство Мария Васильевна входит, заведующая отделением: строга и официальна. Она всегда строга. Начинаем.
— Ну как дела, пацан?
Рука сама тянется потрепать за вихор, потрогать теплую щечку. Приятель: операция позади, скоро домой.
Улыбка на все лицо, тянет руки. Уже грязные!
Когда успел?
— Хорошо! Домой еду! В школу мне можно, дедушка?.. — Тревога в глазах: профессор — как Бог, все от него — и боль и радость.
— Конечно, можно. И скорее — ребята уже месяц как учатся!
Захлопал в ладоши. В семь лет, в первый класс — вот как здорово!
Вася пытается докладывать:
— Тридцать два дня после радикальной операции по поводу...
— Не надо, все знаю. Выпишите сегодня. Матери скажете: через две недели в школу, но осторожно.
Услышал.
— А разве не завтра? Я же бегаю, совсем не задыхаюсь!
— Ну подожди немного, нужно же привыкнуть по земле ходить!
Сомнение в глазах: какая разница — по полу, по земле?
Обход проходит нормально.
Настроение хорошее. В клинике нет особенно тяжелых больных, никому смерть не угрожает. И вообще последние три недели никто не умер (Тьфу, тьфу, не сглазить!)
Вася сегодня молодец. Знает больных, помнит анализы. Вышколила Марья. Было: оперировать — пожалуйста, а больные — с холодком. Забыл то, забыл другое. «Смотри — лишу операций!»
Хороши ребята, которые поправляются после удачной операции! Такие близкие, милые... Жалко их отпускать домой — лежали бы и лежали месяцами.
— Научимся оперировать тетрады, клапаны вшивать — тогда сам черт не брат! Не жизнь будет, а малина.
Это Петро. Всегда был оптимистом.
— Ох и далеко до этого!
Вот они лежат рядышком, ребята, к которым страшно прикоснуться.
Вадим, Вадик, десять лет. «Дефект межжелудочковой перегородки с высоким давлением в легочной артерии». Было зондирование: в аорте — сто десять, а в легочной — сто. На рентгене — сердце значительно расширено. «Операция противопоказана».
Большие глаза и длинные ресницы. Как на картинке. Два месяца я прохожу мимо его кровати, отделываясь пустыми замечаниями и улыбками. Все понимает. Читает и читает книги — тонкие, толстые, для взрослых. Сначала спрашивал: «Когда операция?» — а теперь только смотрит...
Милый мальчик, что я могу тебе сказать? Как рассчитать этот риск, как заглянуть вперед?
— Подожди. Подожди, дорогой. Дай нам приготовиться.
«Приготовиться». Один сын. Родители — врачи. Деликатные люди — стесняются подходить, спрашивать. Они решили — «делайте, будь что будет».
А я не могу решиться. Не могу и не могу. Как посмотрю на эти глаза, так сразу все сжимается внутри, и опять: «Отложим».
Вот если бы была у нас кислородная камера! Положили бы его после операции, создали высокое давление, и было бы все в порядке.
Операция здесь не проблема — дефекты не сложнее, чем при тетраде. Но легочные сосуды так изменены, что сердце не может прогнать через них достаточное количество крови... Кислородное голодание, смерть... А если бы каждый кубик крови содержал вдвое больше кислорода, так его и в малом количестве крови было бы достаточно. Вполне достаточно. И камера это даст.
— Отложим. Дальше.
А вот опять светло: один сорванец поступил для планового контрольного исследования. Мордашка вполне благополучная.
— Симаков Алеша, восемь лет. Оперирован два года назад по поводу сужения клапанов легочной артерии. Давление в правом желудочке было сто восемьдесят пять миллиметров ртутного столба. Шум остался, хотя и уменьшился.
Вася роется в истории болезни, ищет что-то.
— Ну дальше, дальше.
— Сейчас. Вот. Зондировали в пятницу: давление в желудочке снизилось до пятидесяти пяти. В легочной артерии — двадцать.
— Ну что ж — не блестяще, но вполне прилично. Как, Алешка, живешь? В футбол играешь?
— А как же! Центр нападения.
— Ну, это ты зря, друг. Самое большее, что тебе можно, — это в воротах стоять. У тебя был тяжелый порок, и сердце после операции все-таки нужно беречь. Понял?
— Понял.
Ничего не понял. По глазам вижу, что будет и дальше играть. Нужно говорить с родителями. Не помню, кто они — смогут ли ограничить? Большая нагрузка для него вредна, а умеренная — необходима.
Я знаю: три четверти ребятишек чувствуют себя совсем хорошо, растут, развиваются и считают себя здоровыми. На самом деле — не все здоровы. У некоторых сердце увеличено, миокард неполноценный. Вот их-то и нужно зондировать, чтобы определить — играть в футбол или нет. Это называется — «отдаленные результаты».
Есть и такие, которым стало хуже.
Это уже трагедия. Сейчас, в следующей палате.
— Здравствуйте, девочки!
— Здравствуйте!..
Плохо отвечают, хуже мальчишек.
Но улыбаются еще приятнее. Пожалуй, они мне даже ближе: привык дома к женской команде — дочка, потом Леночка.
Хватит, давай думать о деле.
Я и думаю о деле. Еще в той палате, у мальчиков, после «отдаленных результатов». Все время параллельно со всякими высокими материями думаю об этой девочке Вале, что лежит на первой кровати.
— Как ты себя чувствуешь, моя милая?
— Хорошо, спасибо.
Всегда говорит «хорошо». Вежливая.
Снова глаза. Снова — аккуратные косички. Румянец с синюшным оттенком. Худенькие руки. А под тонким одеялом угадывается большой живот. Асцит. Увеличенная печень.
Страдание.
Так его нужно бы изображать.
Вот он — брак моей работы. «Случай», что ставят в графу «ухудшение после операции».
Помню — привела ее мама год назад. Школьница второго класса, в форме. Личико было кругленькое, такие же, как сейчас, косички. Только румянец был настоящий, без синевы.
В этой же палате лежала, когда обследовали. Все было правильно установлено — дефект межжелудочковой перегородки, сужение легочной артерии.
Ничего не могу вспомнить об операции. Только записи в истории болезни. Отверстие диаметром около сантиметра. Заплата еще по тому, старому способу — просто швы через край. Достаточно много швов, не сомневаюсь. Так, как написано во всех зарубежных статьях. Расширили легочную артерию.
Неделю было все хорошо, и она так же улыбалась застенчиво, вежливо: «Хорошо...» Потом появился шум, потом все увеличивался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81