Камилла сбивчиво проговорила:
– Жозиан… она была такой милой…
Милой. Луи понял, что Камилле не нравилась Жозиан. Но ему было все равно. Жозиан принадлежала ему, а не им. В любом случае вы никогда не поймете, что на самом деле чувствуют англичане: эти отгороженные от всего, самосозерцающие люди.
И только оставшись с Робертом наедине – минута слабости? – он спросил:
– Вы все еще пишете книгу?
Англичанин пожал плечами. Он казался несчастным. «Ах да, конечно, – подумал Луи, – ему ведь надо изображать скорбь».
Луи сказал:
– Если вы по-прежнему ее пишете, то напишите в ней о Жозиан. Совсем чуть-чуть. Она этого очень хотела. Просто опишите, как она ехала на лошади или как она выглядела.
«Господи, – подумал он, – неужели я стал полным идиотом? Этот человек наверняка напишет о ней что-нибудь слащавое». Но Жозиан действительно хотела этого. А для Луи – если признаться – это стало бы символом победы над смертью, чем-то вроде мемориала. Даже если эта книга и не передаст образ той женщины, которую он любил, даже если в ней все будет неправильно (кто может сказать наверняка?) – даже тогда от Жозиан все равно останется какой-то след.
Казалось, Роберт сильно смутился, и Луи понял, что журналист гадает, о чем сейчас думает бельгиец.
– Да, я сам знаю. Я высмеял ваше страстное желание написать книгу, действительно высмеял! Но я совсем не хотел вас обидеть, Роберт. Лично мне приходится изрядно попотеть, чтобы написать хоть одно нормальное предложение.
Роберт начал:
– Да, да, конечно, я попытаюсь. Просто сейчас это очень сложно…
Луи вдруг взорвался:
– Ну, если вы не можете, тогда забудьте об этом! – На какую-то минуту он вспомнил, каким был до путешествия. – Наверное, это очень глупо – пытаться оживить кого-то в словах. Вспомним тех же инков!
«Да, – подумал Луи, – их кипу было единственной настоящей литературой – крепкий сплав фактов и цифр. Наверное, они намеренно не стали изобретать алфавит. Может быть, они боялись, что письмо заменит память».
«Мы могли бы догадаться, что она умрет… Она сидела на лошади с какой-то странной обреченностью. Ее глаза…»
«Это ужасная ерунда, – подумал Роберт. – Черт бы тебя побрал, Жозиан, что ты значила для меня? Я уже с трудом вспоминаю, какой у тебя был нос – длинный или короткий, – и приходится потратить несколько секунд, чтобы восстановить в памяти тембр твоего голоса. Я пишу так, как будто был в тебя влюблен. (Он перевернул лист.) Но я всего лишь оплакиваю то, что так и не произошло. Обычная ностальгия по воображаемому. Я помню только молодую женщину, фотографирующую лилии».
Вчера он зашел к ней в палатку, чтобы предложить свою помощь, и увидел ее фотогеничный профиль, вырисовывающийся на подушке, ее лицо было удивительно похоже на лица ее мертвых пациентов, о которых она как-то говорила. Она умирала или уже умерла? Роберт не знал этого. Она не двигалась. Что он чувствовал? Сначала что-то вроде холодной жалости. Потом подумал: «Как странно она выглядит. Как потемнели ее похожие на нити вены на закрытых веках». И в эту минуту откуда-то из глубины его разума к нему пришла мысль: «Я могу потом использовать это».
«Да, – подумал он, – вот чем она была для меня: веками с потемневшими венами».
Украдкой, стараясь избежать встречи с погонщиками, которые привязывали тело к лошади, Роберт с Камиллой пошли по заросшей тропе к руинам. Они оба не хотели проходить мимо траурного кортежа, готового к отправке к далекому полицейскому участку в Киллабамбе, слышать крики погонщиков или звуки, доносящиеся из поломанного транзистора. Они дошли до того места, где дорога инков когда-то спускалась к городу – камни, которыми она была вымощена, давно скрыла земля.
Роберт не смог сдержать иронии:
– Итак, Луи просит меня написать о ней.
– Он просто надеется, что ты сделаешь то, что она хотела.
Роберт посмотрел себе под ноги. Из земли торчали причудливо изогнутые корни деревьев.
– Да, но я не могу. Не могу этого сделать.
– Даже если ты не уверен, что закончишь эту книгу, – осторожно сказала она, – ты можешь написать отрывок, в котором опишешь Жозиан, а потом послать его Луи.
Роберт сказал:
– Я не могу справедливо описать ее. – Он остановился в тени прохода и повернул свое лицо к Камилле, но посмотрел поверх ее плеча. – Лучше умолкнуть.
Он не мог описать это путешествие или пробудить дух инков. Как она не может его понять? У него просто не было таланта – он только думал, что у него он есть. Он начал говорить хриплым голосом, как будто причинявшим ему муки:
– Я всегда думал, что работаю наемным журналистишкой просто из необходимости. Но на самом деле я такой и есть! – Его резкий смех был похож на кашель. – Разумеется, я считал, что во мне скрыта какая-то удивительная сила. Я полагал: надо просто дать шанс этой силе выплеснуться наружу.
Но вот он разрушил плотину, ожидая наводнения, а вместо него вылилась всего лишь тонкая струйка песка.
Он добавил:
– Как я могу писать о Жозиан? Я и сам не знаю, как к ней относился. Я даже не знаю, чего ждет от меня Луи.
– Он ждет от тебя всего лишь один абзац! Неужели ты даже этого не можешь сделать? – Ее вдруг охватил гнев. Это случалось так редко, что она тут же пришла в себя и заговорила спокойнее: – Ты слишком многого пытаешься добиться, Роберт, в этом все дело. Ну почему ты должен чувствовать нечто особенное, нечто важное? – Она стояла, небрежно засунув руки в карманы куртки, но ее глаза сверкали. – Просто сделай что-нибудь обычное!
Ей было больно разрывать его на части, втаптывать в твердую землю. Ему всегда казалось, что все вокруг гораздо серьезнее, чем это было на самом деле.
И он считал, что в людях заложено намного больше, чем есть на самом деле (она сама не раз страдала от этой его идеи). Он не хотел принимать, что часто жизнь сама по себе очень мала и незначительна или что смерть может быть бессмысленной.
Его голос слегка дрогнул:
– Я не смог ее понять.
– Очень может быть, что в ней и не было ничего такого, что обязательно нужно было понимать.
Он подумал, не ревнует ли Камилла, но решил, что нет: она просто пытается ему что-то сказать.
Она сказала более спокойно:
– Ты пытаешься придать Жозиан больше значения только потому, что она мертва. Если ты чего-то не понимаешь, ты пытаешься возвести это в ранг тайны.
Но она постепенно успокаивалась, и в ее голосе стало звучать нечто, похожее на любовь. Она знала, как он боится исчезновений, боится с тех пор, как умерли его родители. Смерть всегда означала только одно – уход.
Он не нашел что ей ответить, и они быстрее пошли по извивающейся тропе. Джунгли были все пронизаны солнечными лучами, под ногами вдруг обозначились неровные ступени.
Спустя некоторое время Роберт сказал:
– Когда я видел Жозиан в последний раз, она была без сознания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40