Да: внутри горы отдавалось эхо. Камилла повернулась. За ее спиной, в скале, виднелся узкий вход в шахту. Она подумала о том, нет ли в шахте летучих мышей. Недалеко от Куско она видела лошадей, чьи загривки искусали летучие мыши. Но, прислушавшись еще раз, она ничего не услышала. Камилла нерешительно подошла к входу в шахту. Он был сделан в виде узкой арки, вырубленной в скале, чуть выше ее роста. Вокруг буйно разрослись папоротник и серая трава, похожая на седые волосы.
И тут она снова услышала этот звук. Он был теперь дальше от нее или глубже: странный звук человеческого голоса. Она застыла на месте. Под каменной аркой исчезал последний свет звезд. Камилла поколебалась немного, не зная, стоит ли звать Роберта. Но потом подумала: должно быть, там, внутри, разговаривают погонщики. Может быть, они пытаются добыть немного серебра. А может, там живут бродяги.
Но она знала, что здесь нет бродяг. Эти земли необитаемы. Шахты покинули много лет назад, и, судя по всему, этим туннелем уже давно никто не пользовался. Камилла уставилась в темноту. Где-то внутри капала вода, разнося повсюду тихое металлическое эхо. Здесь было холоднее, и она задрожала. Потом, в приступе беспокойства, она заметила вдалеке слабый отблеск огня. Его источник был невидим, но стены заволокла оранжевая дымка. Снова послышался все тот же одинокий, меланхоличный голос. На этот раз она узнала его. Он принадлежал Франциско.
Ей показалось, что он выслушивает покаяния. Проводник, несмотря ни на что, должен быть христианином, да и погонщики тоже. С кем еще он может разговаривать? С Жозиан? А может, он сошел с ума?
Ей незачем быть здесь, она это знала; но что, если ему плохо? Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, она пошла по коридору, освещенному янтарным светом: коридору, проложенному сквозь живую скалу, с влажными, блестящими стенами. Ее вытянутые в стороны руки прикасались к неровному камню. Она поминутно задевала головой о потолок – рассчитанный на инков, он был слишком низким для Камиллы. В шахте ничего не осталось, кроме специальных впадин для опор и щелей для балок. Она остановилась перед кругом света. Теперь слова звучали отчетливо, и из этого потока испанских фраз и предложений она поняла вполне достаточно.
– …Господи, прости нас… пусть души умерших найдут здесь покой… Прости нас…
Он стоял на коленях в том месте, где соединялись три туннеля. На земле неподалеку мерцала свеча. В ее неярком свете фигура Франциско отбрасывала ужасную, темную тень на каменную стену. Он не слышал, как она подошла. Он был одет в черную свободную куртку и мешковатые брюки, и на миг ей показалось, будто он стоит на коленях в сутане. Внезапно ей стало стыдно, и она подалась назад. Ее ноги зацепились за камень, и он откатился в сторону, но Франциско этого не слышал. Его собственные слова сотрясали его тело. Его руки, сцепленные в замок, колыхались возле живота, все его тело дрожало, даже его тень дрожала на стене.
К собственному ужасу, Камилла вдруг воскликнула:
– Франциско!
Он замолчал. Но не встал и не оглянулся, а просто спокойно спросил:
– Кто это?
– Камилла.
Его голова была все еще склонена.
– Камилла. – Казалось, он пробует звук на вкус.
– С вами все в порядке?
И тут он повернулся и уставился на нее. Глаза казались неестественно большими на его худом, хрупком лице. Возможно, он плакал. Он продолжал смотреть на нее. Ей вдруг пришло в голову, что он просит прощения и у нее тоже.
– В порядке? Да…
К собственному удивлению, она сказала:
– Ты не можешь отвечать за чужие грехи, Франциско.
Смутившись, он продолжал смотреть ей в глаза. Казалось, он одновременно принимает и отвергает ее. Он ответил ей очень тихо:
– Они не были вашим народом. Я – испанец. Это мы сотворили все это. Вы – американка. Ваш народ этого не делал.
Она мягко поправила его:
– Я англичанка.
Почему-то эта фраза прозвучала как вступление к чему-то более важному.
– Да, конечно, вы – англичанка. Но ваш народ все равно не делал этого.
– Мы сделали много другого.
Казалось, он ее не слушал. Он по-прежнему стоял на коленях, смотря на нее снизу вверх. Ей хотелось, чтобы он поднялся на ноги, но он не поднимался. Он сказал:
– Вы можете себе представить, что творилось в таких местах, как это? Вы даже не знаете, сколько людей здесь поумирало, сколько христиан. Инки ведь были обращены в христианскую веру. Но кто знает, кем они были? Они были человеческими душами. – Казалось, его глаза подернулись слезами. – Вы слышали о шахтах Потоси? Это было самым ужасным местом. Целый город рабов, больше, чем ваш Лондон, где серебро получали в обмен на человеческие жизни. Мы делали такое повсюду.
Он стал читать наизусть отрывок из какой-то книги:
– «Чтобы укрепить мнение о том, что эта земля навсегда проклята, здесь нашли вход в преисподнюю, куда ежегодно сгонялись огромные массы людей и где они потом приносились в жертву».
Слова его разнеслись по всем галереям.
– Это сделали люди из моей страны. Они построили на этом свою славу. Все свое детство я слышал об этом. Как великолепны и славны были сыны Трухильо. Как конкистадоры создали империю и при помощи своего серебра сделали богатой всю Испанию! Но мы никогда не спрашивали, чье это серебро.
– Но все это было давным-давно. Почти пять сотен лет назад, – сказала Камилла.
– Это продолжалось веками. Серебро и ртуть…
Он встал и разжал руки. Казалось, он наконец-то превратился в мужчину. И все же он был таким худым, так дрожал, что ей вдруг очень захотелось прикоснуться к нему.
– Вы видели коллекции серебра в Лайме, того самого серебра, что добыли здесь? – спросил он.
– Да, видела.
– И что вы об этом думаете?
– Мне кажутся уродливыми все эти вещи.
– Вот именно! Уродливыми! – Он торжествовал.
И она поняла его. Как и он, она понимала, какими отвратительными они были: фантастические серебряные украшения для стола, столовые приборы, массивные канделябры. Или другие, еще более страшные вещи: церковные кресты и ларцы для мощей, дароносицы и кадила. Серебряные короны для Богоматери. Алтари и столы для церковной утвари, отделанные серебром. А священники – такие же, каким хочет стать он сам, – пили кровь Спасителя из серебряных потиров. Отпущение грехов из греха, жизнь из смерти. Должно быть, Христос оставил их.
Франциско нагнулся, чтобы поднять с земли свечу, но почему-то поставил ее на прежнее место. Он перекрестился, он посвятил это мертвым: шахтерам, которые работали в невыносимом зловонии и сумраке, который не мог разогнать свет от сальных свечей, и все это лишь для того, чтобы в конце концов упасть с прогнивших лестниц и разбиться; тем, кто умер, кашляя кровью и ртутью, или мучимый воспалением легких, работая в холоде на поверхности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
И тут она снова услышала этот звук. Он был теперь дальше от нее или глубже: странный звук человеческого голоса. Она застыла на месте. Под каменной аркой исчезал последний свет звезд. Камилла поколебалась немного, не зная, стоит ли звать Роберта. Но потом подумала: должно быть, там, внутри, разговаривают погонщики. Может быть, они пытаются добыть немного серебра. А может, там живут бродяги.
Но она знала, что здесь нет бродяг. Эти земли необитаемы. Шахты покинули много лет назад, и, судя по всему, этим туннелем уже давно никто не пользовался. Камилла уставилась в темноту. Где-то внутри капала вода, разнося повсюду тихое металлическое эхо. Здесь было холоднее, и она задрожала. Потом, в приступе беспокойства, она заметила вдалеке слабый отблеск огня. Его источник был невидим, но стены заволокла оранжевая дымка. Снова послышался все тот же одинокий, меланхоличный голос. На этот раз она узнала его. Он принадлежал Франциско.
Ей показалось, что он выслушивает покаяния. Проводник, несмотря ни на что, должен быть христианином, да и погонщики тоже. С кем еще он может разговаривать? С Жозиан? А может, он сошел с ума?
Ей незачем быть здесь, она это знала; но что, если ему плохо? Теперь, когда ее глаза привыкли к темноте, она пошла по коридору, освещенному янтарным светом: коридору, проложенному сквозь живую скалу, с влажными, блестящими стенами. Ее вытянутые в стороны руки прикасались к неровному камню. Она поминутно задевала головой о потолок – рассчитанный на инков, он был слишком низким для Камиллы. В шахте ничего не осталось, кроме специальных впадин для опор и щелей для балок. Она остановилась перед кругом света. Теперь слова звучали отчетливо, и из этого потока испанских фраз и предложений она поняла вполне достаточно.
– …Господи, прости нас… пусть души умерших найдут здесь покой… Прости нас…
Он стоял на коленях в том месте, где соединялись три туннеля. На земле неподалеку мерцала свеча. В ее неярком свете фигура Франциско отбрасывала ужасную, темную тень на каменную стену. Он не слышал, как она подошла. Он был одет в черную свободную куртку и мешковатые брюки, и на миг ей показалось, будто он стоит на коленях в сутане. Внезапно ей стало стыдно, и она подалась назад. Ее ноги зацепились за камень, и он откатился в сторону, но Франциско этого не слышал. Его собственные слова сотрясали его тело. Его руки, сцепленные в замок, колыхались возле живота, все его тело дрожало, даже его тень дрожала на стене.
К собственному ужасу, Камилла вдруг воскликнула:
– Франциско!
Он замолчал. Но не встал и не оглянулся, а просто спокойно спросил:
– Кто это?
– Камилла.
Его голова была все еще склонена.
– Камилла. – Казалось, он пробует звук на вкус.
– С вами все в порядке?
И тут он повернулся и уставился на нее. Глаза казались неестественно большими на его худом, хрупком лице. Возможно, он плакал. Он продолжал смотреть на нее. Ей вдруг пришло в голову, что он просит прощения и у нее тоже.
– В порядке? Да…
К собственному удивлению, она сказала:
– Ты не можешь отвечать за чужие грехи, Франциско.
Смутившись, он продолжал смотреть ей в глаза. Казалось, он одновременно принимает и отвергает ее. Он ответил ей очень тихо:
– Они не были вашим народом. Я – испанец. Это мы сотворили все это. Вы – американка. Ваш народ этого не делал.
Она мягко поправила его:
– Я англичанка.
Почему-то эта фраза прозвучала как вступление к чему-то более важному.
– Да, конечно, вы – англичанка. Но ваш народ все равно не делал этого.
– Мы сделали много другого.
Казалось, он ее не слушал. Он по-прежнему стоял на коленях, смотря на нее снизу вверх. Ей хотелось, чтобы он поднялся на ноги, но он не поднимался. Он сказал:
– Вы можете себе представить, что творилось в таких местах, как это? Вы даже не знаете, сколько людей здесь поумирало, сколько христиан. Инки ведь были обращены в христианскую веру. Но кто знает, кем они были? Они были человеческими душами. – Казалось, его глаза подернулись слезами. – Вы слышали о шахтах Потоси? Это было самым ужасным местом. Целый город рабов, больше, чем ваш Лондон, где серебро получали в обмен на человеческие жизни. Мы делали такое повсюду.
Он стал читать наизусть отрывок из какой-то книги:
– «Чтобы укрепить мнение о том, что эта земля навсегда проклята, здесь нашли вход в преисподнюю, куда ежегодно сгонялись огромные массы людей и где они потом приносились в жертву».
Слова его разнеслись по всем галереям.
– Это сделали люди из моей страны. Они построили на этом свою славу. Все свое детство я слышал об этом. Как великолепны и славны были сыны Трухильо. Как конкистадоры создали империю и при помощи своего серебра сделали богатой всю Испанию! Но мы никогда не спрашивали, чье это серебро.
– Но все это было давным-давно. Почти пять сотен лет назад, – сказала Камилла.
– Это продолжалось веками. Серебро и ртуть…
Он встал и разжал руки. Казалось, он наконец-то превратился в мужчину. И все же он был таким худым, так дрожал, что ей вдруг очень захотелось прикоснуться к нему.
– Вы видели коллекции серебра в Лайме, того самого серебра, что добыли здесь? – спросил он.
– Да, видела.
– И что вы об этом думаете?
– Мне кажутся уродливыми все эти вещи.
– Вот именно! Уродливыми! – Он торжествовал.
И она поняла его. Как и он, она понимала, какими отвратительными они были: фантастические серебряные украшения для стола, столовые приборы, массивные канделябры. Или другие, еще более страшные вещи: церковные кресты и ларцы для мощей, дароносицы и кадила. Серебряные короны для Богоматери. Алтари и столы для церковной утвари, отделанные серебром. А священники – такие же, каким хочет стать он сам, – пили кровь Спасителя из серебряных потиров. Отпущение грехов из греха, жизнь из смерти. Должно быть, Христос оставил их.
Франциско нагнулся, чтобы поднять с земли свечу, но почему-то поставил ее на прежнее место. Он перекрестился, он посвятил это мертвым: шахтерам, которые работали в невыносимом зловонии и сумраке, который не мог разогнать свет от сальных свечей, и все это лишь для того, чтобы в конце концов упасть с прогнивших лестниц и разбиться; тем, кто умер, кашляя кровью и ртутью, или мучимый воспалением легких, работая в холоде на поверхности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40