И что было самым обидным — любовника выловил пятилетний мальчишка, с палкой вместо удочки и крючком на акулу. А полуживого червя ему пожертвовали товарищи.
Самочка осталась одна. Она не успела заметить, куда исчез ее спутник, а оттого кружилась вокруг себя, пытаясь отыскать милого, взявшего обязательство оплодотворить ее икру.
На секунду Илье почудилось, что он слышит ее голос, тоненький и писклявый.
— Где ты? — вопрошал голос. — Где ты?
Татарин вспомнил о полосе, идущей у рыб по всему телу от головы до самого хвоста, и что эта полоса позволяет рыбам переговариваться.
Как только он вспомнил об этом, так тут же водоем наполнился всевозможными шумами, в которых различались отдельные слова.
— Еда, — различил Илья. — Червяк!.. Водоросли… Прощай!..
Последнее, вероятно, исходило от такого же глупого бычка, пойманного запросто и кинувшего последнее «прощай» своему семейству.
Почему они такие глупые? — вопрошал Илья. — Разве мало еды вокруг? Водоросли всякие… Ворона сегодня утонула, можно ее поглодать…
Татарин подплыл ближе к берегу и стал следить за жирным ротаном, который уже было приготовился наброситься на червя с железным жалом в утробе и, набычась, раззявил жадный рот.
— Не надо этого делать! — предупредил Илья.
При этом его полоса еле заметно завибрировала, а в теле стало щекотно.
Бычок обернулся на голос, как будто его ошпарили, и при виде огромной, доселе невиданной рыбы было испугался насмерть, но, наглый по природе, унял свой испуг и односложно спросил:
— Почему?
— Ты погибнешь. Тебя съедят сегодня на ужин люди.
Ни одного из сказанных большой рыбой слов бычок не понял. Единственное, что он учуял, — большая рыба его не тронет, а потому потерял к незнакомцу интерес, поворотил к берегу, взмахнул хвостом и набросился на червя, заглатывая его целиком.
Рыбак был терпеливый, а потому не торопился вытаскивать улов, давая возможность рыбине принять острый крючок всеми внутренностями.
Пойманный бычок метался из стороны в сторону, насколько позволяла леска, и, безумный от боли, иногда взглядывал на Илью страдальчески.
Татарин мог бы попробовать перекусить леску, но это ничего бы не изменило, так как ротан все равно погиб бы, лишь зря промучившись на дне. А так он быстро за-снет на воздухе.
Илья проплыл мимо пойманного бычка и сказал ему «до свидания».
— До свидания! — машинально ответил ротан утробой и через мгновение выстрелил в поднебесье…
Никаких занятий в водоеме не было, а потому Илья, не знающий, что такое скука, просто почти все время спал, зарывшись в скоплениях водорослей, а в состоянии бодрости питался чем придется. Такая животная жизнь ему нравилась. Навкалывавшийся за жизнь, татарин усыпил свой мозг, упрятанный в рыбий череп, и просто жил безмятежно.
Но однажды ему вдруг сильно захотелось посмотреть, что там наверху, просто потянуло к человеческой жизни, и он медленно всплыл к поверхности.
Была ночь, и луна просвечивала воды почти до самого дна. Илья осторожно высунул голову из воды и попытался было вдохнуть воздух, но у него ничего не получилось. Что-то резануло больно в груди, так что татарин зашелся в немом крике, открыв рот до самой конечной возможности.
За всплытием большой рыбы по случаю наблюдал пьяный человек, забредший к карьеру совершенно случайно и живший в другом районе.
Он увидел большую серую морду, которая скалила пасть, где был один-единственный зуб, сверкнувший в лунном свете золотом. Затем рыбья морда на глазах пьяного начала меняться — и завершила свое преобразование, став лысой человечьей головой с азиатскими чертами.
Пьяного стошнило, и он решил никогда и никому не рассказывать об увиденном, отчаянно боясь, что его поместят в психиатрическую лечебницу, в которой он уже был единожды и из которой его выпустили неохотно, выдав под расписку жене.
Утеревшись, пьяный вновь оборотился к водоему, но более никакой азиатской головы с золотым зубом не усмотрел и принялся жалеть себя, что он законченным алкоголиком стал, а все потому, что общество проглядело в нем нужного человека…
После неразумного всплытия в легких Ильи сильно болело, и он отстаивался в водорослях без пищи и всяче-ского движения два дня. На третий, к ночи, его тело потребовало разминки, и, ощущая себя близким к выздоровлению, татарин поплыл вдоль берега, исследуя его привычную топографию.
То, что он увидел возле мостков, вернее то, что свисало с них в воду, заставило большую рыбину затормозить свое движение, а затем и вовсе замереть поодаль.
С деревянного настила, в самую глубину, почти достигая дна, спускались огромные человеческие ноги. Конечности были столь велики, что поразили воображение Ильи, прежде не впечатлительного до крайности.
Ноги были невероятно жирные, а кожа на них истончилась до прозрачности полиэтилена, и татарину казалось, что вот-вот произойдет биологический взрыв тканей и дно заволочет кровавыми сгустками и кожными ошметками.
Что это? — спросил себя Илья.
Тут в гигантских ногах произошло какое-то движение. Под прозрачной кожей заходили взад-вперед какие-то соки, запульсировала в жилах кровь, а затем с внутренней части бедра сорвался маленький лоскуток и из дырочки в ноге вылупилась некая искорка, которая стала удаляться от места своего рождения зигзагами.
Вот дела! — отреагировал Илья и почему-то заволновался.
Чем дальше удалялась искорка, тем больше беспокоилась большая рыба.
В конце концов Илья махнул плоским хвостом и устремился вслед за искоркой.
Он догнал ее в два движения тела.
Это — рыба! — удивился татарин. — Крошечная рыбка, похожая на гуппи. У нее розовый хвостик… Сейчас она заметит меня, испугается и попытается удрать.
Но вместо того, чтобы проявить признаки хоть какого-то волнения от соседства с гигантской рыбой, крошечка гуппи, наоборот, резко остановилась и обернулась навстречу Илье, уставив свои малюсенькие, но такие красивые глаза в самую усатую морду татарина.
— Ой! — сказал татарин и взмахнул всеми плавниками, чтобы ненароком не налететь на рыбку. От этого получилось водное возмущение, и водоворотик закрутил крошечное тельце гуппи.
— Осторожнее! — сказала рыбка, и Илья узнал в ней Айзу.
— Айза? — спросил он рыбьим шепотом.
— Илья, — ответила рыбка.
Он чуть не умер на месте, а она поплыла прочь, гордая, едва взмахивающая розовым хвостиком.
— Айза! — закричал татарин во всю мощь, так что во всех окрестностях водоема шуганулись в разные стороны его обитатели, как будто в озеро бросили кусок динамита.
Рыбка вновь остановилась и зашевелила ротиком, словно что-то хотела сказать вслух, как человек.
— Что ты кричишь?
А у него сперло все в груди! У него глаза вылезали из орбит, так он был счастлив!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Самочка осталась одна. Она не успела заметить, куда исчез ее спутник, а оттого кружилась вокруг себя, пытаясь отыскать милого, взявшего обязательство оплодотворить ее икру.
На секунду Илье почудилось, что он слышит ее голос, тоненький и писклявый.
— Где ты? — вопрошал голос. — Где ты?
Татарин вспомнил о полосе, идущей у рыб по всему телу от головы до самого хвоста, и что эта полоса позволяет рыбам переговариваться.
Как только он вспомнил об этом, так тут же водоем наполнился всевозможными шумами, в которых различались отдельные слова.
— Еда, — различил Илья. — Червяк!.. Водоросли… Прощай!..
Последнее, вероятно, исходило от такого же глупого бычка, пойманного запросто и кинувшего последнее «прощай» своему семейству.
Почему они такие глупые? — вопрошал Илья. — Разве мало еды вокруг? Водоросли всякие… Ворона сегодня утонула, можно ее поглодать…
Татарин подплыл ближе к берегу и стал следить за жирным ротаном, который уже было приготовился наброситься на червя с железным жалом в утробе и, набычась, раззявил жадный рот.
— Не надо этого делать! — предупредил Илья.
При этом его полоса еле заметно завибрировала, а в теле стало щекотно.
Бычок обернулся на голос, как будто его ошпарили, и при виде огромной, доселе невиданной рыбы было испугался насмерть, но, наглый по природе, унял свой испуг и односложно спросил:
— Почему?
— Ты погибнешь. Тебя съедят сегодня на ужин люди.
Ни одного из сказанных большой рыбой слов бычок не понял. Единственное, что он учуял, — большая рыба его не тронет, а потому потерял к незнакомцу интерес, поворотил к берегу, взмахнул хвостом и набросился на червя, заглатывая его целиком.
Рыбак был терпеливый, а потому не торопился вытаскивать улов, давая возможность рыбине принять острый крючок всеми внутренностями.
Пойманный бычок метался из стороны в сторону, насколько позволяла леска, и, безумный от боли, иногда взглядывал на Илью страдальчески.
Татарин мог бы попробовать перекусить леску, но это ничего бы не изменило, так как ротан все равно погиб бы, лишь зря промучившись на дне. А так он быстро за-снет на воздухе.
Илья проплыл мимо пойманного бычка и сказал ему «до свидания».
— До свидания! — машинально ответил ротан утробой и через мгновение выстрелил в поднебесье…
Никаких занятий в водоеме не было, а потому Илья, не знающий, что такое скука, просто почти все время спал, зарывшись в скоплениях водорослей, а в состоянии бодрости питался чем придется. Такая животная жизнь ему нравилась. Навкалывавшийся за жизнь, татарин усыпил свой мозг, упрятанный в рыбий череп, и просто жил безмятежно.
Но однажды ему вдруг сильно захотелось посмотреть, что там наверху, просто потянуло к человеческой жизни, и он медленно всплыл к поверхности.
Была ночь, и луна просвечивала воды почти до самого дна. Илья осторожно высунул голову из воды и попытался было вдохнуть воздух, но у него ничего не получилось. Что-то резануло больно в груди, так что татарин зашелся в немом крике, открыв рот до самой конечной возможности.
За всплытием большой рыбы по случаю наблюдал пьяный человек, забредший к карьеру совершенно случайно и живший в другом районе.
Он увидел большую серую морду, которая скалила пасть, где был один-единственный зуб, сверкнувший в лунном свете золотом. Затем рыбья морда на глазах пьяного начала меняться — и завершила свое преобразование, став лысой человечьей головой с азиатскими чертами.
Пьяного стошнило, и он решил никогда и никому не рассказывать об увиденном, отчаянно боясь, что его поместят в психиатрическую лечебницу, в которой он уже был единожды и из которой его выпустили неохотно, выдав под расписку жене.
Утеревшись, пьяный вновь оборотился к водоему, но более никакой азиатской головы с золотым зубом не усмотрел и принялся жалеть себя, что он законченным алкоголиком стал, а все потому, что общество проглядело в нем нужного человека…
После неразумного всплытия в легких Ильи сильно болело, и он отстаивался в водорослях без пищи и всяче-ского движения два дня. На третий, к ночи, его тело потребовало разминки, и, ощущая себя близким к выздоровлению, татарин поплыл вдоль берега, исследуя его привычную топографию.
То, что он увидел возле мостков, вернее то, что свисало с них в воду, заставило большую рыбину затормозить свое движение, а затем и вовсе замереть поодаль.
С деревянного настила, в самую глубину, почти достигая дна, спускались огромные человеческие ноги. Конечности были столь велики, что поразили воображение Ильи, прежде не впечатлительного до крайности.
Ноги были невероятно жирные, а кожа на них истончилась до прозрачности полиэтилена, и татарину казалось, что вот-вот произойдет биологический взрыв тканей и дно заволочет кровавыми сгустками и кожными ошметками.
Что это? — спросил себя Илья.
Тут в гигантских ногах произошло какое-то движение. Под прозрачной кожей заходили взад-вперед какие-то соки, запульсировала в жилах кровь, а затем с внутренней части бедра сорвался маленький лоскуток и из дырочки в ноге вылупилась некая искорка, которая стала удаляться от места своего рождения зигзагами.
Вот дела! — отреагировал Илья и почему-то заволновался.
Чем дальше удалялась искорка, тем больше беспокоилась большая рыба.
В конце концов Илья махнул плоским хвостом и устремился вслед за искоркой.
Он догнал ее в два движения тела.
Это — рыба! — удивился татарин. — Крошечная рыбка, похожая на гуппи. У нее розовый хвостик… Сейчас она заметит меня, испугается и попытается удрать.
Но вместо того, чтобы проявить признаки хоть какого-то волнения от соседства с гигантской рыбой, крошечка гуппи, наоборот, резко остановилась и обернулась навстречу Илье, уставив свои малюсенькие, но такие красивые глаза в самую усатую морду татарина.
— Ой! — сказал татарин и взмахнул всеми плавниками, чтобы ненароком не налететь на рыбку. От этого получилось водное возмущение, и водоворотик закрутил крошечное тельце гуппи.
— Осторожнее! — сказала рыбка, и Илья узнал в ней Айзу.
— Айза? — спросил он рыбьим шепотом.
— Илья, — ответила рыбка.
Он чуть не умер на месте, а она поплыла прочь, гордая, едва взмахивающая розовым хвостиком.
— Айза! — закричал татарин во всю мощь, так что во всех окрестностях водоема шуганулись в разные стороны его обитатели, как будто в озеро бросили кусок динамита.
Рыбка вновь остановилась и зашевелила ротиком, словно что-то хотела сказать вслух, как человек.
— Что ты кричишь?
А у него сперло все в груди! У него глаза вылезали из орбит, так он был счастлив!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92