И Наташа не может скрыть ликующей гордости, когда в зеркалах высокая, сильная фигура князя любезно наклоняется к ней.
– Теперь поболтаем…
– Князь, расскажите о Париже!.. Я жила там в детстве и помню только долгое путешествие в карете и цветные окна в комнате. Видите, как мало!
– Я думаю, Наталия Александровна, вашему отцу вскоре придется посетить Париж; вот удобный случай и вам проехаться. Знакомые у вас в Париже найдутся, если, конечно, вы до тех пор не забудете меня.
– Вас забуду?… Нет, но я боюсь, что отец…
– Фу, с трудом вас отыскал, ваша светлость!.. Наташа, бабушка домой собирается, с тобой попрощаться просит… Князь, милости прошу в кабинет, знакомиться с государем.
* * *
– Рад видеть у себя первого министра и друга императора французов. Надеюсь, его величество в отменном здравии и руководит, как всегда, мудро и твердо политикой империи.
– Ваше величество, моя любовь и преданность императору не помешает выразить вам свое глубокое восхищение как мудрому правителю огромнейшей страны, так и самому образованному человеку нашего времени.
Александр кривит губы в самодовольной усмешке.
Он знал о головокружительной карьере доселе неизвестного инженера и был втайне обижен назначением «князя Ватерлоо» полномочным представителем Наполеона, ожидая увидеть грубое, дерзкое, невежественное существо вроде Мюрата. Или у Наполеона неожиданно появился вкус, или ему, как всегда, чертовски везет… Во всяком случае…
– Я уверен, князь, что, с божьей помощью, мы быстро столкуемся по всем вопросам, касающимся интересов наших держав.
– Ваше величество, ваша мудрость залог этого!
Александр пытливо смотрит на Романа, чувствует
силу и упорство в этом отлично воспитанном и приятном человеке и от мысли, что такого не так скоро скрутишь, опять впадает в плохое настроение и резко поворачивается к Голицыну:
– Какое помещение отведем для заседаний Комитета?
– Осмелюсь предложить вашему величеству Смольный монастырь как удобное место для разных коллегий.
Смольный!
Роман вздрогнул. Вспомнил фотографии из «Нивы» и «Огонька» и имя искуснейшего зодчего Растрелли, перешедшее в короткое слово, впитавшее в себя всю прямоту, всю жестокость революции…
– Смольный так Смольный!.. До свиданья, князь! Мой министр, секретарь Комитета по переговорам, Александр Николаевич Голицын – всегда к вашим услугам.
Александр вышел.
8
Было по-старому…
Няня входила в спальню и не спеша откидывала шторы; делала она это всегда одинаково: сперва на правом от балкона окне; и никакие события не могли нарушить медленный ход ее привычек, тесно связанных с таким же медленным ходом жизни во всем доме, где каждый знал, что спешить некуда, что благополучие и довольство не убегут, не скроются, и догонять их нет необходимости.
День начинался обязательным появлением ворчливой старушки, и дальше, придерживаясь точного расписания, выработанного два года назад гувернером, мистером Гербертом, Наташа немного бренчала на клавесине, вздыхая над жалостливой судьбой «Бедной Лизы», дальше, смотря по погоде, – или Летний сад, или визиты к подружкам, и наконец зажженные свечи, гости, экосезы, нежное побрякивание шпор, и опять жаркая спальня, сон, сны, беспокойство, – и все для того, чтобы утром няня не спеша откинула штору на правом от балкона окне…
Но был один день, нарушивший воспитательную систему мистера Герберта: сорвавшийся со страниц «Северной почты», он, не обращая внимания на параграфы гувернерского устава, гремел духовой музыкой, за ужином бил посуду, строил гримасы, острил, а главное, вальсом закружил Наташу, бросил в зеркала, расколол множество отражений и ушел, добродушно улыбаясь, в кабинет отца беседовать с государем и унес с собой безмятежность девичьего досуга и простоту снов.
Было по-старому: няня, клавесин, Летний сад, деловитая, на ходу, ласка отца, экосезы и «Бедная Лиза», и только на книгах, в альбомах, на запотелых стеклах – заветное имя: Роман.
И желание еще раз почувствовать сильную руку, сжимающую локоть, опять услыхать насмешливый голос росло с каждым днем, принимало катастрофические размеры.
Наташа бродила по гулким комнатам и не знала, чем заставить себя хоть на время забыть, как кружилась голова, как пьяно кружился вальс, а музыка на хорах пела, пела…
Кажется, так: та-та-ра-та-та-ра-рам…
И вдруг за окном мелькнули сани и в них – нет! она не могла ошибиться – рядом с отцом – князь Ватерлооский…
Наташа отчаянно взвизгнула и побежала к себе…
* * *
– Простите, князь, что перебью вас… Не пора ли отдохнуть маленько… Мы весьма много и много поработали. Я прикажу сюда кофе подать.
– Что ж, отдохнем!.. Таков удел государственного человека – ничего для себя.
– Да, вы правы, ваша светлость… Священный долг службы!.. Исключительно тяжкие времена… Молодость ушла, а личную жизнь работа скрадывает!
– Но, дорогой Александр Николаевич, грех вам на судьбу пенять, еще столько возможностей… Возьмите отпуск и катите в Париж, император будет рад гостю, а я… сами понимаете: дом мой – ваш дом!
– Париж, ваша светлость… Париж!.. Влюблен я в вашу столицу… С юности* влюблен и, кажется, до гроба!.. Эх, пришит хвост у меня, да и без дела по заграницам разъезжать не приходится, разве что при российском посольстве, если удастся!..
– Кстати, Александр Николаевич, кого государь думает назначить послом?
– Не скрою от вас, много говорят, ой как много!.. Но в таких делах его величество больше на волю божью да на себя полагается… А все-таки называют.
– Кого же?
– Сперанского. Известно, что Михайло Михайлович любезен императору вашему, а в деликатной обстановке, подобно теперешней, разумеется, все это учитывать приходится. А ваше мнение, князь? Подойдет Михайло Михайлович послом?
– Отчего же нет?… Он наверное умнее господина Убри. Ха-ха-ха!..
– Не говорите!.. Насмеялись в Париже над Убри. И поделом! За глупость! Да и как можно, что…
Вдруг шум и трах.
Стекла жалобно звякнули. Голицын сурово привстал, а Владычин любопытно повернулся к двери.
Но раньше чем Александр Николаевич успел грозно крикнуть – Наташа!
Наташа подбежала к князю Ватерлооскому и, забыв сделать полагающийся по этикету реверанс, решительно протянула альбом в сафьяновом переплете.
– Ваша светлость, прошу вас, на память напишите мне несколько строчек…
Роман повертел сафьяновый альбом, потом, хитро улыбнувшись, наугад раскрыл и размашистым почерком написал…
9
У Наташи по воскресеньям собирались гости.
Болтали о театре и балете, весело и непринужденно шумели, и никто не обращал внимания на хозяйку.
– Граф, замолчите!.. Я сгораю от стыда.
– Это не фантазия…
– Когда подумаешь, что из знакомых кто-нибудь бывает в «Зеленой лампе»…
– Боже мой, какое бесстыдство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Теперь поболтаем…
– Князь, расскажите о Париже!.. Я жила там в детстве и помню только долгое путешествие в карете и цветные окна в комнате. Видите, как мало!
– Я думаю, Наталия Александровна, вашему отцу вскоре придется посетить Париж; вот удобный случай и вам проехаться. Знакомые у вас в Париже найдутся, если, конечно, вы до тех пор не забудете меня.
– Вас забуду?… Нет, но я боюсь, что отец…
– Фу, с трудом вас отыскал, ваша светлость!.. Наташа, бабушка домой собирается, с тобой попрощаться просит… Князь, милости прошу в кабинет, знакомиться с государем.
* * *
– Рад видеть у себя первого министра и друга императора французов. Надеюсь, его величество в отменном здравии и руководит, как всегда, мудро и твердо политикой империи.
– Ваше величество, моя любовь и преданность императору не помешает выразить вам свое глубокое восхищение как мудрому правителю огромнейшей страны, так и самому образованному человеку нашего времени.
Александр кривит губы в самодовольной усмешке.
Он знал о головокружительной карьере доселе неизвестного инженера и был втайне обижен назначением «князя Ватерлоо» полномочным представителем Наполеона, ожидая увидеть грубое, дерзкое, невежественное существо вроде Мюрата. Или у Наполеона неожиданно появился вкус, или ему, как всегда, чертовски везет… Во всяком случае…
– Я уверен, князь, что, с божьей помощью, мы быстро столкуемся по всем вопросам, касающимся интересов наших держав.
– Ваше величество, ваша мудрость залог этого!
Александр пытливо смотрит на Романа, чувствует
силу и упорство в этом отлично воспитанном и приятном человеке и от мысли, что такого не так скоро скрутишь, опять впадает в плохое настроение и резко поворачивается к Голицыну:
– Какое помещение отведем для заседаний Комитета?
– Осмелюсь предложить вашему величеству Смольный монастырь как удобное место для разных коллегий.
Смольный!
Роман вздрогнул. Вспомнил фотографии из «Нивы» и «Огонька» и имя искуснейшего зодчего Растрелли, перешедшее в короткое слово, впитавшее в себя всю прямоту, всю жестокость революции…
– Смольный так Смольный!.. До свиданья, князь! Мой министр, секретарь Комитета по переговорам, Александр Николаевич Голицын – всегда к вашим услугам.
Александр вышел.
8
Было по-старому…
Няня входила в спальню и не спеша откидывала шторы; делала она это всегда одинаково: сперва на правом от балкона окне; и никакие события не могли нарушить медленный ход ее привычек, тесно связанных с таким же медленным ходом жизни во всем доме, где каждый знал, что спешить некуда, что благополучие и довольство не убегут, не скроются, и догонять их нет необходимости.
День начинался обязательным появлением ворчливой старушки, и дальше, придерживаясь точного расписания, выработанного два года назад гувернером, мистером Гербертом, Наташа немного бренчала на клавесине, вздыхая над жалостливой судьбой «Бедной Лизы», дальше, смотря по погоде, – или Летний сад, или визиты к подружкам, и наконец зажженные свечи, гости, экосезы, нежное побрякивание шпор, и опять жаркая спальня, сон, сны, беспокойство, – и все для того, чтобы утром няня не спеша откинула штору на правом от балкона окне…
Но был один день, нарушивший воспитательную систему мистера Герберта: сорвавшийся со страниц «Северной почты», он, не обращая внимания на параграфы гувернерского устава, гремел духовой музыкой, за ужином бил посуду, строил гримасы, острил, а главное, вальсом закружил Наташу, бросил в зеркала, расколол множество отражений и ушел, добродушно улыбаясь, в кабинет отца беседовать с государем и унес с собой безмятежность девичьего досуга и простоту снов.
Было по-старому: няня, клавесин, Летний сад, деловитая, на ходу, ласка отца, экосезы и «Бедная Лиза», и только на книгах, в альбомах, на запотелых стеклах – заветное имя: Роман.
И желание еще раз почувствовать сильную руку, сжимающую локоть, опять услыхать насмешливый голос росло с каждым днем, принимало катастрофические размеры.
Наташа бродила по гулким комнатам и не знала, чем заставить себя хоть на время забыть, как кружилась голова, как пьяно кружился вальс, а музыка на хорах пела, пела…
Кажется, так: та-та-ра-та-та-ра-рам…
И вдруг за окном мелькнули сани и в них – нет! она не могла ошибиться – рядом с отцом – князь Ватерлооский…
Наташа отчаянно взвизгнула и побежала к себе…
* * *
– Простите, князь, что перебью вас… Не пора ли отдохнуть маленько… Мы весьма много и много поработали. Я прикажу сюда кофе подать.
– Что ж, отдохнем!.. Таков удел государственного человека – ничего для себя.
– Да, вы правы, ваша светлость… Священный долг службы!.. Исключительно тяжкие времена… Молодость ушла, а личную жизнь работа скрадывает!
– Но, дорогой Александр Николаевич, грех вам на судьбу пенять, еще столько возможностей… Возьмите отпуск и катите в Париж, император будет рад гостю, а я… сами понимаете: дом мой – ваш дом!
– Париж, ваша светлость… Париж!.. Влюблен я в вашу столицу… С юности* влюблен и, кажется, до гроба!.. Эх, пришит хвост у меня, да и без дела по заграницам разъезжать не приходится, разве что при российском посольстве, если удастся!..
– Кстати, Александр Николаевич, кого государь думает назначить послом?
– Не скрою от вас, много говорят, ой как много!.. Но в таких делах его величество больше на волю божью да на себя полагается… А все-таки называют.
– Кого же?
– Сперанского. Известно, что Михайло Михайлович любезен императору вашему, а в деликатной обстановке, подобно теперешней, разумеется, все это учитывать приходится. А ваше мнение, князь? Подойдет Михайло Михайлович послом?
– Отчего же нет?… Он наверное умнее господина Убри. Ха-ха-ха!..
– Не говорите!.. Насмеялись в Париже над Убри. И поделом! За глупость! Да и как можно, что…
Вдруг шум и трах.
Стекла жалобно звякнули. Голицын сурово привстал, а Владычин любопытно повернулся к двери.
Но раньше чем Александр Николаевич успел грозно крикнуть – Наташа!
Наташа подбежала к князю Ватерлооскому и, забыв сделать полагающийся по этикету реверанс, решительно протянула альбом в сафьяновом переплете.
– Ваша светлость, прошу вас, на память напишите мне несколько строчек…
Роман повертел сафьяновый альбом, потом, хитро улыбнувшись, наугад раскрыл и размашистым почерком написал…
9
У Наташи по воскресеньям собирались гости.
Болтали о театре и балете, весело и непринужденно шумели, и никто не обращал внимания на хозяйку.
– Граф, замолчите!.. Я сгораю от стыда.
– Это не фантазия…
– Когда подумаешь, что из знакомых кто-нибудь бывает в «Зеленой лампе»…
– Боже мой, какое бесстыдство!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40