Глаза Криса тоже сияли от счастья.
Тут мы впервые осознали, какими красивыми могут быть волчьи глаза.
Доктор Рудольф Шенкель считает волчью морду одной из наиболее выразительных звериных морд. Эту выразительность ей придают главным образом быстро меняющие выражение глаза. Их нельзя оценить по достоинству, если не рассматриваешь волка вблизи. С небольшого расстояния замечаешь, что у них удлиненный косой разрез благодаря черной меховой оторочке глазниц. Если же смотреть с расстояния в несколько футов, кажется, что они посажены горизонтально, Глаза волка большие и прозрачные, как вода. Они бывают серые, золотистые или зеленоватые – у каждой особи своего цвета, который зависит также и от настроения. Изменчивые темные зрачки, легко расширяющиеся от различных эмоций, могут гореть или сверкать свирепым огнем алчности и гнева.
Остальные части волчьей морды также изменяются, отражая различные чувства. Веки могут быть зажмурены или разглажены, уши чутко насторожены или миролюбиво поджаты. К тому же изменчива и слабо развитая, но чрезвычайно сложная мускулатура самого рыла, и из-за этого, по свидетельству художника – анималиста Уильяма Берри, волчью морду очень трудно рисовать.
Улыбка совершенно естественно переходит у волка в «полное волчье приветствие». Склонив голову набок и пригнув шею, волк может лечь на землю, сперва шеей, а потом, вывернув свое гибкое, как у угря, туловище, и спиной – истинно танцорское движение, на которое не способна ни одна собака. Волк может выполнить его, не перевертываясь окончательно, благодаря исключительно широкой опоре, которую обеспечивают задние лапы. Он проделывает приветствие одним плавным движением, сопровождаемым ласковым поблескиванием глаз.
Первой части приветствия, так называемому подставлению шеи врагу, приписывается очень важное значение. Однако, готовясь лечь у ног человека, волк подставляет шею земле, и для него совершенно безразлично, в какую сторону он повернет ее. Если он поднимает и отворачивает от вас голову, подставляя вам легко уязвимую шею, это происходит потому, что ему хочется поднять лапу и положить ее вам на шею, если до нее можно дотянуться, либо просто улечься у ваших ног.
Отныне волчья улыбка прочно вошла в нашу жизнь, постоянно согревая наши сердца и заставляя улыбаться в ответ. Вскоре мы обнаружили, что самый ободряющий знак, какой мы можем подать в тундре волчатам, недоверчиво наблюдающим за нашим приближением, – это самим воспроизвести волчью улыбку. И вот мы приседали на корточки, расставив локти, и откидывали в сторону руку. Понижение вашего роста волк истолковывает как признак миролюбивых намерений. Не знаю, понимали ли волчата, что мы хотим им улыбнуться. Во всяком случае, приседание и откидывание руки было для них нашим постоянным знаком отличия. Они улыбались в ответ, откидывали в сторону лапу и бежали к нам.
Не отдавая себе отчета в том, как это важно, мы часто начинали с подражания, чтобы держать волков в своей воле.
Наивно было бы полагать, что, после того как Крис даровал волчатам свободу и ответил на их улыбку, они с легкостью последовали за нами домой.
Наоборот, они то и дело оглядывались на нас, чтобы убедиться, следуем ли мы за ними! Оказывается, они видели в нас часть своей стаи, хотя тогда мы и отдаленно не догадывались об этом. Общительные волчишки хотели, чтобы мы составляли им компанию, но при этом всячески увертывались и не давали себя схватить.
В конце концов они были водворены в загон, накормлены, и надо было видеть, каким довольством и благодушием сияли их маленькие мордочки!
Когда я готовила ужин, Крис подошел ко мне и полушутливо, полузастенчиво шепнул мне на ухо:
– Мне так нравятся наши волчишки!
Отныне они пользовались полной свободой на наших ежедневных прогулках.
Мы обладали тем бравым, спасительным «начальным невежеством», которому потом только диву даешься. Мы и представить себе не могли, какие треволнения нас ждут впереди, когда мы попытаемся жить на более или менее свободных началах с «не ориентированными» на человека животными.
Нами руководило лишь поверхностное желание фотографировать волчат.
Разумеется, это было возможно только на основе дружеских взаимоотношений с ними. К тому же мы хотели снимать их в естественном окружении в силу некоего определявшего наш образ мыслей и даже образ жизни взгляда: мы были убеждены в том, что последние чудесные уголки дикой природы, ныне стираемые с лица земли, представляют собой несметную ценность, лишь смутно ощущаемую человеком и в наши дни стоящую на грани гибели и полного исчезновения. Дикая природа без животных мертва. Это всего лишь мертвый пейзаж. А животные без дикой природы – закрытая книга.
Итак, сбруя была навсегда снята с волчат, и тут я с ужасом обнаружила, что на их шубке остались следы. Неясными бледными полосами они проступали даже на пышной черной шубке Леди. «Неужели, – недоверчиво спрашивала я себя, – сбруя попортила шерстку в какой-то критический момент ее роста?» Я тогда еще не знала, что такие вот «сбруйные метки» – характерная примета всякой волчьей шубы!
Теперь волчата открывали нам тундру, как никто другой. Первым делом они обратили наше внимание на безымянные комочки костей и перьев – останки птиц, погибших здесь нынешней весной, – больных, старых, обессиленных либо захваченных поздней бурей птиц; они проделали долгий путь к тундре, где впервые увидели свет и услышали песни своих собратьев, и здесь умерли.
Леди поймала мышь. Это была ее первая добыча. Она пришла с нею к Крису, и он похвалил ее. Леди танцевала вокруг него, сияя от гордости.
Затем волчата продемонстрировали нам то самобытно – неповторимое свойство всего дикого, которое так поражает нас в сказках братьев Гримм.
Дело было так. Мы шли с волчатами по новому маршруту, и я обернулась взглянуть, почему отстала Леди. Наш черный волк стоял возле куртинки впервые открытых им темно-розовых маргариток и знакомился с ними! Он водил по ним носом, поднимал лапу и трогал их. Позже нам приходилось наблюдать, что и другие молодые волки точно так же знакомятся с впервые открытыми ими цветами.
Волчье любопытство бескорыстно и идет гораздо дальше страха и интересов желудка. Впервые раздавив гриб дождевик, Леди отпрыгнула назад, чихнула и снова хлопнула его лапой. Любопытствуя, она подбежала ко мне; сидя на земле, я рвала и ела первые, еще кислые ягоды голубики. Я раздавила несколько ягод, она слизнула их языком и стала внимательно наблюдать за мной. Я сорвала еще несколько ягод и дала ей, после чего она сама сорвала и съела несколько ягод. Волчат тоже надо учить.
Все эти эпизоды имели отношение к еде. Подлинно бескорыстную зачарованность неведомым Леди проявила однажды утром, впервые увидев лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Тут мы впервые осознали, какими красивыми могут быть волчьи глаза.
Доктор Рудольф Шенкель считает волчью морду одной из наиболее выразительных звериных морд. Эту выразительность ей придают главным образом быстро меняющие выражение глаза. Их нельзя оценить по достоинству, если не рассматриваешь волка вблизи. С небольшого расстояния замечаешь, что у них удлиненный косой разрез благодаря черной меховой оторочке глазниц. Если же смотреть с расстояния в несколько футов, кажется, что они посажены горизонтально, Глаза волка большие и прозрачные, как вода. Они бывают серые, золотистые или зеленоватые – у каждой особи своего цвета, который зависит также и от настроения. Изменчивые темные зрачки, легко расширяющиеся от различных эмоций, могут гореть или сверкать свирепым огнем алчности и гнева.
Остальные части волчьей морды также изменяются, отражая различные чувства. Веки могут быть зажмурены или разглажены, уши чутко насторожены или миролюбиво поджаты. К тому же изменчива и слабо развитая, но чрезвычайно сложная мускулатура самого рыла, и из-за этого, по свидетельству художника – анималиста Уильяма Берри, волчью морду очень трудно рисовать.
Улыбка совершенно естественно переходит у волка в «полное волчье приветствие». Склонив голову набок и пригнув шею, волк может лечь на землю, сперва шеей, а потом, вывернув свое гибкое, как у угря, туловище, и спиной – истинно танцорское движение, на которое не способна ни одна собака. Волк может выполнить его, не перевертываясь окончательно, благодаря исключительно широкой опоре, которую обеспечивают задние лапы. Он проделывает приветствие одним плавным движением, сопровождаемым ласковым поблескиванием глаз.
Первой части приветствия, так называемому подставлению шеи врагу, приписывается очень важное значение. Однако, готовясь лечь у ног человека, волк подставляет шею земле, и для него совершенно безразлично, в какую сторону он повернет ее. Если он поднимает и отворачивает от вас голову, подставляя вам легко уязвимую шею, это происходит потому, что ему хочется поднять лапу и положить ее вам на шею, если до нее можно дотянуться, либо просто улечься у ваших ног.
Отныне волчья улыбка прочно вошла в нашу жизнь, постоянно согревая наши сердца и заставляя улыбаться в ответ. Вскоре мы обнаружили, что самый ободряющий знак, какой мы можем подать в тундре волчатам, недоверчиво наблюдающим за нашим приближением, – это самим воспроизвести волчью улыбку. И вот мы приседали на корточки, расставив локти, и откидывали в сторону руку. Понижение вашего роста волк истолковывает как признак миролюбивых намерений. Не знаю, понимали ли волчата, что мы хотим им улыбнуться. Во всяком случае, приседание и откидывание руки было для них нашим постоянным знаком отличия. Они улыбались в ответ, откидывали в сторону лапу и бежали к нам.
Не отдавая себе отчета в том, как это важно, мы часто начинали с подражания, чтобы держать волков в своей воле.
Наивно было бы полагать, что, после того как Крис даровал волчатам свободу и ответил на их улыбку, они с легкостью последовали за нами домой.
Наоборот, они то и дело оглядывались на нас, чтобы убедиться, следуем ли мы за ними! Оказывается, они видели в нас часть своей стаи, хотя тогда мы и отдаленно не догадывались об этом. Общительные волчишки хотели, чтобы мы составляли им компанию, но при этом всячески увертывались и не давали себя схватить.
В конце концов они были водворены в загон, накормлены, и надо было видеть, каким довольством и благодушием сияли их маленькие мордочки!
Когда я готовила ужин, Крис подошел ко мне и полушутливо, полузастенчиво шепнул мне на ухо:
– Мне так нравятся наши волчишки!
Отныне они пользовались полной свободой на наших ежедневных прогулках.
Мы обладали тем бравым, спасительным «начальным невежеством», которому потом только диву даешься. Мы и представить себе не могли, какие треволнения нас ждут впереди, когда мы попытаемся жить на более или менее свободных началах с «не ориентированными» на человека животными.
Нами руководило лишь поверхностное желание фотографировать волчат.
Разумеется, это было возможно только на основе дружеских взаимоотношений с ними. К тому же мы хотели снимать их в естественном окружении в силу некоего определявшего наш образ мыслей и даже образ жизни взгляда: мы были убеждены в том, что последние чудесные уголки дикой природы, ныне стираемые с лица земли, представляют собой несметную ценность, лишь смутно ощущаемую человеком и в наши дни стоящую на грани гибели и полного исчезновения. Дикая природа без животных мертва. Это всего лишь мертвый пейзаж. А животные без дикой природы – закрытая книга.
Итак, сбруя была навсегда снята с волчат, и тут я с ужасом обнаружила, что на их шубке остались следы. Неясными бледными полосами они проступали даже на пышной черной шубке Леди. «Неужели, – недоверчиво спрашивала я себя, – сбруя попортила шерстку в какой-то критический момент ее роста?» Я тогда еще не знала, что такие вот «сбруйные метки» – характерная примета всякой волчьей шубы!
Теперь волчата открывали нам тундру, как никто другой. Первым делом они обратили наше внимание на безымянные комочки костей и перьев – останки птиц, погибших здесь нынешней весной, – больных, старых, обессиленных либо захваченных поздней бурей птиц; они проделали долгий путь к тундре, где впервые увидели свет и услышали песни своих собратьев, и здесь умерли.
Леди поймала мышь. Это была ее первая добыча. Она пришла с нею к Крису, и он похвалил ее. Леди танцевала вокруг него, сияя от гордости.
Затем волчата продемонстрировали нам то самобытно – неповторимое свойство всего дикого, которое так поражает нас в сказках братьев Гримм.
Дело было так. Мы шли с волчатами по новому маршруту, и я обернулась взглянуть, почему отстала Леди. Наш черный волк стоял возле куртинки впервые открытых им темно-розовых маргариток и знакомился с ними! Он водил по ним носом, поднимал лапу и трогал их. Позже нам приходилось наблюдать, что и другие молодые волки точно так же знакомятся с впервые открытыми ими цветами.
Волчье любопытство бескорыстно и идет гораздо дальше страха и интересов желудка. Впервые раздавив гриб дождевик, Леди отпрыгнула назад, чихнула и снова хлопнула его лапой. Любопытствуя, она подбежала ко мне; сидя на земле, я рвала и ела первые, еще кислые ягоды голубики. Я раздавила несколько ягод, она слизнула их языком и стала внимательно наблюдать за мной. Я сорвала еще несколько ягод и дала ей, после чего она сама сорвала и съела несколько ягод. Волчат тоже надо учить.
Все эти эпизоды имели отношение к еде. Подлинно бескорыстную зачарованность неведомым Леди проявила однажды утром, впервые увидев лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92