Но стоило этой идее зародиться в мозгу — и Флинн с негодованием отмел ее, как совершенно неприемлемую. Судя по всему, современники Мелисанды настолько отстали по части полового воспитания, что вряд ли среди них найдется другой мужчина, способный лучше его научить ее получать удовольствие от интимной близости. Скорее всего ею просто овладеют, удовлетворяя грубую животную похоть — именно так, как опасался ее папаша, и черта с два среди этих чопорных святош найдется хоть один человек, разбирающийся в вопросах пола.
Флинн тут же постарался убедить себя, что его возмущает не то, что с Мелисандой может быть кто-то другой. Нет, конечно, нет! Его возмущает то, что этот другой может оказаться жестоким и грубым.
Наконец он расправился со своим галстуком и с облегчением бросил его на стул, затем повернулся к Мелисанде и стал расстегивать рубашку. Она по-прежнему караулила каждое его движение широко распахнутыми от испуга глазами.
— Послушай, — чтобы меньше смущать ее, он опустил взгляд на свои руки, — я понимаю, что ты немного не в себе, и потому сразу перейду к делу. Мы не обязаны этим заниматься. Мы можем делать вид, что все идет как следует, но нам не обязательно делать это на самом деле. Если тебе так будет лучше — я не возражаю. Решай сама.
Она не проронила ни звука в ответ. А у него не хватало духу поднять глаза и увидеть облегчение у нее на лице. Ему и так пришлось вынести слишком много унижений.
— Потому что может случиться, — продолжал Флинн, — что ты забеременеешь. И если в один прекрасный день я опять вернусь в свое время, то ты останешься здесь одна, с моим ребенком на руках. А мне не хочется, чтобы ты или я прошли еще и через это.
Все до одной пуговицы на его рубашке были давно расстегнуты, но снять ее Флинн почему-то не решался. Он сел на стул и взялся за сапоги.
— Я понимаю, что не очень тебе нравлюсь, но на людях нам было бы нетрудно изображать настоящих супругов. Просто я не вижу необходимости усугублять положение и продолжать этот спектакль, когда мы остаемся наедине.
Он стащил один за другим сапоги, бросил их на пол и лишь после этого посмотрел на Мелисанду.
Она по-прежнему сидела, потупив взор и стиснув руки на коленях. Вид у нее был такой, как будто она вот-вот заплачет.
— Мел? — Он совсем растерялся, встал и нерешительно подошел к кровати. — Скажи… гм… скажи, что ты думаешь на этот счет?
— Я думаю, что ты выбрал самый мягкий способ сообщить о том, что не хочешь меня.
— Эй, — он робко присел на самый краешек тюфяка, — это неправда! Ты же знаешь, я не то хотел сказать! Не то чтобы я тебя не хотел… — Он усмехнулся и продолжил: — Ладно, давай начистоту. Я тебя хочу, и даже очень. Но ты знаешь, в какое положение я угодил. Или по крайней мере ты знаешь, как я себе это представляю — хотя и не веришь, что это правда.
— Я знаю, что ты не в своем уме, — сказала она и отвернулась, — и что ты вообразил себя пришельцем из другого времени. И я благодарна тебе за то, что ты вовремя напомнил мне об этом и тем самым избавил от неприятной обязанности… возлечь с тобой.
Флинн посмотрел на повернутое к нему в профиль нежное лицо, на порозовевшую от волнения щеку и аккуратное ушко, затем опустил взгляд на ее нервно стиснутые руки. То ли ему показалось, то ли ее действительно к нему тянет? Чем еще можно объяснить это смущение, это отчаяние на выразительном лице? Одно Флинну стало совершенно ясно: предложение сохранить лишь видимость брачных отношений ей совсем не понравилось.
Стоило ему окинуть взглядом изящную фигуру, облаченную в девственно белую ночную сорочку с отделанным кружевами низким вырезом, приоткрывавшим пышные тугие груди, как кровь вскипела у него в жилах. Внезапно Флинн подумал, что скорее всего дело не в том, хочет она его или нет. Наверняка Мелисанде тоже отлично известно, что при определенных условиях ее дети могут получить отцовское наследство, которого она так неожиданно лишилась. Может быть, именно это играет решающую роль? Следовало ее об этом спросить, но слова не шли с языка. Охватившая его жажда страсти совершенно не вязалась с денежными проблемами. И он решил, что таким вопросам не место в покоях у новобрачных. Флинн подсел поближе и осторожно взял ее за подбородок, чтобы повернуть лицом к себе.
— Мел, я прошу тебя быть со мной честной, — сказал он, стараясь заглянуть в ее опущенные глаза. — Почему ты так расстроилась? Только не говори, что пылаешь ко мне тайной любовью! — И он сделал слабую попытку улыбнуться.
— Конечно, нет, — искоса глянула на него Мелисанда. — Это просто…
Не спуская глаз с грустного девичьего лица, он погладил ее по шее, и прикосновение к бархатистой нежной коже сработало как фитиль, моментально распалив неистовое желание. Флинн задержался у ложбинки между грудями, на самом краю глубокого выреза ночной сорочки. Она вздрогнула всем телом и приоткрыла губы.
— Мелисанда, — промолвил он так тихо, что его шепот остался почти неслышным. Но и на этот раз она не посмела поднять на него свой взгляд.
Флинн робко провел рукой по ее груди, лаская ее сквозь тонкую ткань сорочки. Стоило прикоснуться к соску, как тот моментально затвердел. Мелисанда сдавленно охнула. Флинн остановился и попросил:
— Скажи хотя бы, что ты хочешь меня, не оставляй меня в неведении.
Что угодно — только не это! У нее просто язык не повернется сказать об этом! Мелисанда была уверена, что онемеет, как только попытается произнести это вслух. И тем не менее она действительно хотела его. Хотела так, что задыхалась от возбуждения.
Ее тело проснулось и ожило в тот миг, когда он погладил ее по шее, и где-то внизу живота зародилось странное тепло, растекавшееся внутри. Это томное тепло совершенно не походило на те приятные ощущения покоя и расслабленности, возникавшие в детстве, когда мать точно так же гладила ее по спине. Это были первые искры пожара, способного спалить душу.
Но тут Флинн прикоснулся к ее груди. Пусть даже через сорочку — все равно никто и никогда прежде не смел трогать ее там. Мелисанде показалось, что во всем теле зазвенели тоненько натянутые струны, готовые послушно двигаться в такт движениям его пальцев.
А они щекотали ей сосок, заставляя напрягаться все сильнее. Сначала она надеялась, что дело обойдется простым поцелуем — спокойным и ласковым, каким они обменялись на сеновале у Клайдов. Удовольствие, испытанное ею в тот раз, казалось ей вполне невинным и благопристойным по сравнению с тем жгучим, неприличным наслаждением, что будили эти новые ласки.
Мелисанда подняла глаза и обнаружила, что он давно уже следит за ее лицом. Ей показалось, что она видит этого человека впервые — так изменились знакомые черты. Проведя с ним бок о бок столько дней, Мелисанда считала, что изучила его до мелочей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
Флинн тут же постарался убедить себя, что его возмущает не то, что с Мелисандой может быть кто-то другой. Нет, конечно, нет! Его возмущает то, что этот другой может оказаться жестоким и грубым.
Наконец он расправился со своим галстуком и с облегчением бросил его на стул, затем повернулся к Мелисанде и стал расстегивать рубашку. Она по-прежнему караулила каждое его движение широко распахнутыми от испуга глазами.
— Послушай, — чтобы меньше смущать ее, он опустил взгляд на свои руки, — я понимаю, что ты немного не в себе, и потому сразу перейду к делу. Мы не обязаны этим заниматься. Мы можем делать вид, что все идет как следует, но нам не обязательно делать это на самом деле. Если тебе так будет лучше — я не возражаю. Решай сама.
Она не проронила ни звука в ответ. А у него не хватало духу поднять глаза и увидеть облегчение у нее на лице. Ему и так пришлось вынести слишком много унижений.
— Потому что может случиться, — продолжал Флинн, — что ты забеременеешь. И если в один прекрасный день я опять вернусь в свое время, то ты останешься здесь одна, с моим ребенком на руках. А мне не хочется, чтобы ты или я прошли еще и через это.
Все до одной пуговицы на его рубашке были давно расстегнуты, но снять ее Флинн почему-то не решался. Он сел на стул и взялся за сапоги.
— Я понимаю, что не очень тебе нравлюсь, но на людях нам было бы нетрудно изображать настоящих супругов. Просто я не вижу необходимости усугублять положение и продолжать этот спектакль, когда мы остаемся наедине.
Он стащил один за другим сапоги, бросил их на пол и лишь после этого посмотрел на Мелисанду.
Она по-прежнему сидела, потупив взор и стиснув руки на коленях. Вид у нее был такой, как будто она вот-вот заплачет.
— Мел? — Он совсем растерялся, встал и нерешительно подошел к кровати. — Скажи… гм… скажи, что ты думаешь на этот счет?
— Я думаю, что ты выбрал самый мягкий способ сообщить о том, что не хочешь меня.
— Эй, — он робко присел на самый краешек тюфяка, — это неправда! Ты же знаешь, я не то хотел сказать! Не то чтобы я тебя не хотел… — Он усмехнулся и продолжил: — Ладно, давай начистоту. Я тебя хочу, и даже очень. Но ты знаешь, в какое положение я угодил. Или по крайней мере ты знаешь, как я себе это представляю — хотя и не веришь, что это правда.
— Я знаю, что ты не в своем уме, — сказала она и отвернулась, — и что ты вообразил себя пришельцем из другого времени. И я благодарна тебе за то, что ты вовремя напомнил мне об этом и тем самым избавил от неприятной обязанности… возлечь с тобой.
Флинн посмотрел на повернутое к нему в профиль нежное лицо, на порозовевшую от волнения щеку и аккуратное ушко, затем опустил взгляд на ее нервно стиснутые руки. То ли ему показалось, то ли ее действительно к нему тянет? Чем еще можно объяснить это смущение, это отчаяние на выразительном лице? Одно Флинну стало совершенно ясно: предложение сохранить лишь видимость брачных отношений ей совсем не понравилось.
Стоило ему окинуть взглядом изящную фигуру, облаченную в девственно белую ночную сорочку с отделанным кружевами низким вырезом, приоткрывавшим пышные тугие груди, как кровь вскипела у него в жилах. Внезапно Флинн подумал, что скорее всего дело не в том, хочет она его или нет. Наверняка Мелисанде тоже отлично известно, что при определенных условиях ее дети могут получить отцовское наследство, которого она так неожиданно лишилась. Может быть, именно это играет решающую роль? Следовало ее об этом спросить, но слова не шли с языка. Охватившая его жажда страсти совершенно не вязалась с денежными проблемами. И он решил, что таким вопросам не место в покоях у новобрачных. Флинн подсел поближе и осторожно взял ее за подбородок, чтобы повернуть лицом к себе.
— Мел, я прошу тебя быть со мной честной, — сказал он, стараясь заглянуть в ее опущенные глаза. — Почему ты так расстроилась? Только не говори, что пылаешь ко мне тайной любовью! — И он сделал слабую попытку улыбнуться.
— Конечно, нет, — искоса глянула на него Мелисанда. — Это просто…
Не спуская глаз с грустного девичьего лица, он погладил ее по шее, и прикосновение к бархатистой нежной коже сработало как фитиль, моментально распалив неистовое желание. Флинн задержался у ложбинки между грудями, на самом краю глубокого выреза ночной сорочки. Она вздрогнула всем телом и приоткрыла губы.
— Мелисанда, — промолвил он так тихо, что его шепот остался почти неслышным. Но и на этот раз она не посмела поднять на него свой взгляд.
Флинн робко провел рукой по ее груди, лаская ее сквозь тонкую ткань сорочки. Стоило прикоснуться к соску, как тот моментально затвердел. Мелисанда сдавленно охнула. Флинн остановился и попросил:
— Скажи хотя бы, что ты хочешь меня, не оставляй меня в неведении.
Что угодно — только не это! У нее просто язык не повернется сказать об этом! Мелисанда была уверена, что онемеет, как только попытается произнести это вслух. И тем не менее она действительно хотела его. Хотела так, что задыхалась от возбуждения.
Ее тело проснулось и ожило в тот миг, когда он погладил ее по шее, и где-то внизу живота зародилось странное тепло, растекавшееся внутри. Это томное тепло совершенно не походило на те приятные ощущения покоя и расслабленности, возникавшие в детстве, когда мать точно так же гладила ее по спине. Это были первые искры пожара, способного спалить душу.
Но тут Флинн прикоснулся к ее груди. Пусть даже через сорочку — все равно никто и никогда прежде не смел трогать ее там. Мелисанде показалось, что во всем теле зазвенели тоненько натянутые струны, готовые послушно двигаться в такт движениям его пальцев.
А они щекотали ей сосок, заставляя напрягаться все сильнее. Сначала она надеялась, что дело обойдется простым поцелуем — спокойным и ласковым, каким они обменялись на сеновале у Клайдов. Удовольствие, испытанное ею в тот раз, казалось ей вполне невинным и благопристойным по сравнению с тем жгучим, неприличным наслаждением, что будили эти новые ласки.
Мелисанда подняла глаза и обнаружила, что он давно уже следит за ее лицом. Ей показалось, что она видит этого человека впервые — так изменились знакомые черты. Проведя с ним бок о бок столько дней, Мелисанда считала, что изучила его до мелочей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89