С довольной улыбкой он протянул вторую руку, чтобы привлечь к себе горячее податливое тело.
Несмотря на сонное состояние, он вполне отчетливо сознавал, что это не Нина. Но ведь и прежде он много раз просыпался в постели с кем-то, кто не был Ниной.
Женщина оказалась совсем рядом, и Флинн легонько поцеловал ее в губы и в шею, ласково проведя рукой по груди.
Он еще успел на какую-то долю секунды удивиться, отчего они оба спят в одежде, прежде чем женщина подскочила как ошпаренная и возмущенно прошипела:
— Боже правый, да что это ты себе позволяешь?
Флинн широко распахнул глаза и испытал дикую вспышку паники, прежде чем сообразил, кто она такая и где он находится. Разочарование было столь велико, что у него закружилась голова и перехватило дыхание.
Внизу, под ними, что-то громко загрохотало. Флинн посмотрел вниз, пытаясь определить источник шума, и снова затравленно огляделся. Через щели в рассохшихся досках на сеновал проникал неяркий свет, Мелисанда сидела перед ним с распущенными по плечам волосами, красная, как маков цвет, и сверлила его разъяренным взором.
— Я… я прошу прощения, — выдавил он из себя. — Я забыл, где нахожусь. Я забыл, кто здесь со мной. Извини. — И кого же это ты вообразил на моем месте? Какую-нибудь грязную шлюху?
Ее плащ свалился во сне и лежал рядом на сене, так что Флинну было отлично видно, как тяжело вздымается ее грудь. Вырез платья оказался таким низким, что обнажал едва ли не до половины прелестные округлости, кокетливо прикрытые кружевным шарфиком. Заодно с новой вспышкой возбуждения Флинн испытал горькую досаду: он все еще не пришел в себя и находится во власти странного, затянувшегося бреда!
— Не смей на меня так смотреть! — вскричала она, стараясь прикрыть грудь ладонью.
Он поспешно отвел взгляд.
Неподвижно сидя на охапке сена, Флинн размышлял о том, что окружавшее вряд ли можно считать кошмаром. Он устало провел руками по лицу и взъерошил волосы. Его приключение слишком затянулось. Он никогда не слышал о таких продолжительных кошмарах. Не говоря уже о том, что он заснул, проснулся — и ничего не изменилось. Он как был, так и остался здесь. И чем больше Флинн над этим думал, тем сильнее расстраивался.
— Солнце сейчас взойдет! — раздался снизу визгливый голос, сопровождаемый гулким грохотом — это Мери Клайд не поленилась бросить что-то об пол, чтобы их разбудить. — Мистер Доу! Рой уже готов выпустить свиней!
Никогда в жизни Флинн не ощущал столь стремительной смены эмоций. Секунду назад он готов был заплакать от отчаяния, а сейчас крики хозяйки вызвали у него желание расхохотаться во все горло. Подумать только — ему придется выпускать свиней! От этого действительно впору рехнуться! Свиней! Флинн не выдержал и рассмеялся.
Он представил, как сидит в кабинете у какого-нибудь психиатра, истерически хохочет и выкрикивает: «Свиньи! Свиньи!» — как заведенный, потому что на самом деле не может, не в состоянии находиться там, где ему кажется. Просто он сошел с ума и теперь очутился в неведомых закоулках собственного помутившегося рассудка. А настоящий, реальный мир — то есть двадцатое столетие — существует по-прежнему, но в недоступном для него измерении. От хохота у него на глазах выступили слезы. Он вытер их ладонью и сказал:
— Стоит подумать, что твои дела хуже некуда, и тут же убеждаешься, что это не так! — Он представил, как в эту минуту где-то за непрозрачным стеклом сидит его мать и наблюдает за этим припадком. Почему-то ему показалось ужасно забавным, что его чопорной, вечно озабоченной внешними приличиями мамаше пришлось стать свидетельницей такого позора. Она наверняка постарается упрятать его подальше, а всем скажет, что он внезапно умер. Ее самолюбие не выдержит испытания при виде скорбного главой сына, пораженного умственным расстройством.
Мелисанда с тревогой смотрела на него, не зная, чего ожидать в следующую минуту.
— Да будет тебе, детка, расслабься. — Флинн перевел дух, стараясь успокоиться. Попытка встать на ноги заставила все его мускулы стонать и ныть от боли. — По крайней мере я приласкал тебя до того, как пообщался со свиньями! — Он снова прыснул со смеху и вытер слезы на глазах. — О Господи! Подумать только, а я-то вспоминал, нет ли у меня сегодня совещаний!
Он поднял с сена свой смокинг, пригнулся, чтобы не задеть головой балки, добрался до лестницы и скрылся внизу.
Мелисанда так и осталась сидеть на сене, время от времени поднося кончики пальцев к своим губам. Ей уже приходилось целоваться с мужчинами — обычно это случалось на балу, где-нибудь в темном уголке, но ни один из этих поцелуев нельзя было сравнить с сегодняшним, неспешным и чувственным. Не говоря уже о том, что ни разу в жизни она не лежала вот так, с распущенными волосами, тесно прижавшись к мужчине и ощущая на себе его ласки.
Как во сне, она провела рукой по шее. Его ладонь лежала у нее на груди, и кончиком пальца он щекотал ее чуткую кожу. Это воспоминание разбудило жаркую волну наслаждения, прокатившуюся по всему телу. Вот и в тот миг, когда она еще не совсем проснулась, ей вдруг захотелось, чтобы дерзкая рука проникла к ней под платье. Она даже представила, как прижимается к нему все сильнее и отвечает на его ласки — жадно и страстно, чтобы под конец принять его в себя.
Оторопело тряхнув головой, Мелисанда вскочила, чуть не стукнувшись головой о низкую крышу. Какой позор! Вот почему юным невинным девицам не полагается оставаться наедине с неженатыми мужчинами! Ее ужаснула мысль о том, что он навел на нее какие-то темные чары, чары чувственности и разврата. Страшно было даже представить себе те возмутительные вольности, которые могла бы допустить Мелисанда, если бы не пришла в себя в самый последний момент!
Но тело, изнывавшее от неутоленной страсти, все еще помнило прикосновение горячей сильной руки и теплое дыхание у нее на шее. Мелисанда поразилась тому удовольствию, с которым воспринимала его близость всего несколько минут назад.
От возбуждения ее щеки горели как в огне, и девушка прижала к ним ледяные ладони. К чему это могло привести? Словно отвечая на вопрос, воображение услужливо нарисовало Мелисанде, как он снимает с нее платье, как ласкает ее повсюду, — и у нее перехватило дыхание.
Она подхватила с сена свой плащ и отряхнула его как можно тщательнее. Затем уселась поудобнее, вытащила из волос оставшиеся шпильки и попыталась избавиться от набившихся в них за ночь соломы и трухи. Попутно она отметила про себя, что именно это и служит бесспорным признаком развратных наклонностей у некоторых молодых служанок. Как-то ей довелось подслушать разговор поварихи и ее помощницы. Повариха сказала, что им пришлось дать «от ворот поворот» одной из горничных за то, что она повадилась «кувыркаться на сеновале с одним бесстыжим конюхом».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89