– Он поднял капот и всунул нос в мотор. – Какой прекрасный дизайн!
Пока Бог подбрасывал мне удачу за удачей, у других дела шли все хуже.
Грант не извинился и не дал никаких объяснений, за что он ударил меня, но с того дня фактически не сказал мне ни единого слова и перестал пользоваться моими вещами. Не уверен, что это меня огорчало. Он все больше и больше замыкался в себе. Неукротимая ярость бушевала в нем, и все более деревенело его тело и теснее сжимались губы. Он не выносил, если кто-нибудь дотрагивался до него, даже случайно, и угрожающе оборачивался, если кто-то натыкался на него в раздевалке. Моя вешалка на большинстве скачек по-прежнему была рядом с его, невозможно было избежать столкновений в таком тесном пространстве, и, если я нечаянно толкал его, взгляд, которым он окидывал меня, был полон ненависти.
Он не только со мной перестал разговаривать. Он вообще замолчал. Тренеры и владельцы, еще нанимавшие его, не могли обсудить с ним план скачки или объяснить, что произошло после ее окончания.
Довольно странно, но мастерство Гранта не ухудшилось вместе с характером. Он работал так же жестко, как обычно, но мы видели, что он начал вымещать ярость на лошадях, и дважды за ноябрь распорядители вызывали его для объяснений «за неумеренное использование хлыста». Не говоря уже о том, что каждая лошадь приходила к финишу с красными рубцами на боках.
Извержение вулкана произошло однажды холодным днем на стоянке машин в Варвике. Я задержался после скачек, потому что выиграл последний заезд, и ликующий владелец, один из моих друзей-фермеров, повел меня в бар. Тик-Ток уехал на другие соревнования, и «мини-купер» был в моем распоряжении. Когда я вышел, на стоянке маячил «мини-купер», рядом с ним еще одна машина и два или три автомобиля в следующем ряду.
Я шел к «мини», радуясь победе и восторгу моего друга-фермера, потому, наверно, и не заметил Гранта. Домкрат поддерживал пустую ось черного автомобиля, а он стоял на коленях рядом и держал в руке запасное колесо.
Он заметил, как я улыбаюсь, и мысль, что я смеюсь над проколотой шиной, взбесила его. Я впервые увидел, как бесконтрольная ярость может исказить лицо человека. Грант вскочил и стоял неподвижно, плотная фигура воинственно сгорбилась, сильные плечи напряглись под пальто, руки висели по бокам. Вдруг он нагнулся и выбрал среди кучи инструментов баллонный ключ. Не сводя с меня глаз, он рассекал им воздух.
– Если хотите, я помогу вам с этим проколом, – мягко предложил я.
В ответ он сделал шаг в сторону, размахнулся, будто собирался рубить дрова, и ударил по заднему стеклу «мини-купера». Стекло с шумом разлетелось и зазвенело по стенкам салона, из рамы торчал только острый треугольный осколок.
У нас с Тик-Током машина была всего три недели. Злость поднялась во мне мгновенной горячей волной, и я сделал шаг, чтобы спасти от дальнейшего разрушения свою самую ценную собственность. Он обернулся ко мне и снова поднял баллонный ключ.
– Не будьте ослом, Грант, – решительно сказал я. – Бросьте эту штуку и давайте вместе поменяем колесо.
– Вы… – выкрикнул он, – вы отняли у меня работу.
Глаза над высокими скулами налились кровью. Большие ноздри зияли, будто черные ямы. Он размахнулся и занес руку с ключом над моей головой.
В эту минуту я подумал, что он, должно быть, действительно сошел с ума, потому что, если бы он попал, он наверняка бы убил меня, и у него не было никакой надежды удрать в стоявшей рядом машине без колеса. Но он не способен был думать.
Я увидел занесенную над моей головой руку и, прежде чем она опустилась, успел увернуться. Баллонный ключ просвистел мимо правого уха. Его рука вернулась в прежнее положение, и он опять целился в меня. Я нырнул у него под мышкой, и на этот раз, когда он замахнулся, его туловище оказалось открытым. Я сделал шаг и ударил изо всех сил кулаком ему под ребра. Он замычал, когда воздух с силой вырвался из легких, рука с ключом упала, и голова дернулась вперед. Я чуть отклонился вправо и ударил его ребром ладони сбоку в шею. Он упал на колени и, слабея, пополз по траве. Я вынул баллонный ключ из разжавшихся пальцев, положил его вместе с другими инструментами в ящик и засунул все в багажник его машины.
Становилось очень холодно, ранние сумерки превратили все цвета в черный и серый. Я присел на корточки возле Гранта, он был почти без сознания, тяжело дышал и слегка постанывал.
Я нагнулся к его уху и спросил, будто продолжая разговор:
– Грант, почему вас уволил Эксминстер?
Он что-то пробормотал, но я не расслышал. Я повторил вопрос. Он молчал. Я вздохнул и выпрямился. Оставался лишь маленький шанс.
Вдруг он отчетливо произнес:
– Он сказал, что я передавал информацию.
– Какую информацию?
– Передавал информацию, – повторил он не так ясно.
Я нагнулся и переспросил:
– Какую информацию? – И хотя губы у него шевелились, он ничего больше не сказал.
Я решил, что не могу уехать и оставить его лежать тут, на холоде. Я опять вынул инструменты, разложил их на траве, поставил целое колесо и затянул гайки. Потом накачал шину, вытащил домкрат и бросил его вместе с проколотым колесом в багажник на ящик с инструментами.
Грант еще не совсем пришел в сознание. Я знал, что не так сильно ударил его, чтобы он так долго не приходил в себя, и мне пришло в голову, что, вероятно, его затуманенный мозг нашел спасительный путь спрятаться от реальности. Я нагнулся, потряс его за плечо и позвал по имени. Он открыл глаза. И на секунду показалось, будто улыбается прежний Грант, но затем обида и горечь снова овладели им, как если бы он вспомнил, что случилось. Он выглядел отчаянно уставшим, полностью выжатым.
– О боже, – проговорил он, – о боже! – Его слова прозвучали как настоящая молитва, и сошли они с губ, которые обычно, не задумываясь, проклинали.
– Если бы вы обратились к психиатру, – ласково заметил я, – он мог бы что-то посоветовать вам.
Он не ответил, но и не сопротивлялся, когда я помог ему сесть в «мини-купер». Он бы не смог вести машину, и никого не было поблизости, чтобы довезти его до дома. Я спросил, где он живет, он объяснил. Его машине на стоянке ничего не грозило, и я предложил ему завтра забрать ее. Он молчал.
К счастью, он жил всего в тридцати милях от ипподрома, и я довез его, куда он сказал; он вышел перед безликим домом на две семьи на окраине маленького сельского городка. В окнах свет не горел.
– Вашей жены нет дома? – спросил я.
– Она ушла от меня, – бросил он отсутствующим тоном. Затем на щеках вздулись желваки, и он закричал:
– Не суйте нос в… чужие дела. – Он толкнул дверцу машины, выбрался наружу и с грохотом захлопнул ее. – Убирайтесь вместе с вашим благополучием и… Мне не нужна ваша помощь, вы…
Казалось, его обычное состояние вернулось, оно вызывало жалость, но не было никакого смысла оставаться и выслушивать его проклятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Пока Бог подбрасывал мне удачу за удачей, у других дела шли все хуже.
Грант не извинился и не дал никаких объяснений, за что он ударил меня, но с того дня фактически не сказал мне ни единого слова и перестал пользоваться моими вещами. Не уверен, что это меня огорчало. Он все больше и больше замыкался в себе. Неукротимая ярость бушевала в нем, и все более деревенело его тело и теснее сжимались губы. Он не выносил, если кто-нибудь дотрагивался до него, даже случайно, и угрожающе оборачивался, если кто-то натыкался на него в раздевалке. Моя вешалка на большинстве скачек по-прежнему была рядом с его, невозможно было избежать столкновений в таком тесном пространстве, и, если я нечаянно толкал его, взгляд, которым он окидывал меня, был полон ненависти.
Он не только со мной перестал разговаривать. Он вообще замолчал. Тренеры и владельцы, еще нанимавшие его, не могли обсудить с ним план скачки или объяснить, что произошло после ее окончания.
Довольно странно, но мастерство Гранта не ухудшилось вместе с характером. Он работал так же жестко, как обычно, но мы видели, что он начал вымещать ярость на лошадях, и дважды за ноябрь распорядители вызывали его для объяснений «за неумеренное использование хлыста». Не говоря уже о том, что каждая лошадь приходила к финишу с красными рубцами на боках.
Извержение вулкана произошло однажды холодным днем на стоянке машин в Варвике. Я задержался после скачек, потому что выиграл последний заезд, и ликующий владелец, один из моих друзей-фермеров, повел меня в бар. Тик-Ток уехал на другие соревнования, и «мини-купер» был в моем распоряжении. Когда я вышел, на стоянке маячил «мини-купер», рядом с ним еще одна машина и два или три автомобиля в следующем ряду.
Я шел к «мини», радуясь победе и восторгу моего друга-фермера, потому, наверно, и не заметил Гранта. Домкрат поддерживал пустую ось черного автомобиля, а он стоял на коленях рядом и держал в руке запасное колесо.
Он заметил, как я улыбаюсь, и мысль, что я смеюсь над проколотой шиной, взбесила его. Я впервые увидел, как бесконтрольная ярость может исказить лицо человека. Грант вскочил и стоял неподвижно, плотная фигура воинственно сгорбилась, сильные плечи напряглись под пальто, руки висели по бокам. Вдруг он нагнулся и выбрал среди кучи инструментов баллонный ключ. Не сводя с меня глаз, он рассекал им воздух.
– Если хотите, я помогу вам с этим проколом, – мягко предложил я.
В ответ он сделал шаг в сторону, размахнулся, будто собирался рубить дрова, и ударил по заднему стеклу «мини-купера». Стекло с шумом разлетелось и зазвенело по стенкам салона, из рамы торчал только острый треугольный осколок.
У нас с Тик-Током машина была всего три недели. Злость поднялась во мне мгновенной горячей волной, и я сделал шаг, чтобы спасти от дальнейшего разрушения свою самую ценную собственность. Он обернулся ко мне и снова поднял баллонный ключ.
– Не будьте ослом, Грант, – решительно сказал я. – Бросьте эту штуку и давайте вместе поменяем колесо.
– Вы… – выкрикнул он, – вы отняли у меня работу.
Глаза над высокими скулами налились кровью. Большие ноздри зияли, будто черные ямы. Он размахнулся и занес руку с ключом над моей головой.
В эту минуту я подумал, что он, должно быть, действительно сошел с ума, потому что, если бы он попал, он наверняка бы убил меня, и у него не было никакой надежды удрать в стоявшей рядом машине без колеса. Но он не способен был думать.
Я увидел занесенную над моей головой руку и, прежде чем она опустилась, успел увернуться. Баллонный ключ просвистел мимо правого уха. Его рука вернулась в прежнее положение, и он опять целился в меня. Я нырнул у него под мышкой, и на этот раз, когда он замахнулся, его туловище оказалось открытым. Я сделал шаг и ударил изо всех сил кулаком ему под ребра. Он замычал, когда воздух с силой вырвался из легких, рука с ключом упала, и голова дернулась вперед. Я чуть отклонился вправо и ударил его ребром ладони сбоку в шею. Он упал на колени и, слабея, пополз по траве. Я вынул баллонный ключ из разжавшихся пальцев, положил его вместе с другими инструментами в ящик и засунул все в багажник его машины.
Становилось очень холодно, ранние сумерки превратили все цвета в черный и серый. Я присел на корточки возле Гранта, он был почти без сознания, тяжело дышал и слегка постанывал.
Я нагнулся к его уху и спросил, будто продолжая разговор:
– Грант, почему вас уволил Эксминстер?
Он что-то пробормотал, но я не расслышал. Я повторил вопрос. Он молчал. Я вздохнул и выпрямился. Оставался лишь маленький шанс.
Вдруг он отчетливо произнес:
– Он сказал, что я передавал информацию.
– Какую информацию?
– Передавал информацию, – повторил он не так ясно.
Я нагнулся и переспросил:
– Какую информацию? – И хотя губы у него шевелились, он ничего больше не сказал.
Я решил, что не могу уехать и оставить его лежать тут, на холоде. Я опять вынул инструменты, разложил их на траве, поставил целое колесо и затянул гайки. Потом накачал шину, вытащил домкрат и бросил его вместе с проколотым колесом в багажник на ящик с инструментами.
Грант еще не совсем пришел в сознание. Я знал, что не так сильно ударил его, чтобы он так долго не приходил в себя, и мне пришло в голову, что, вероятно, его затуманенный мозг нашел спасительный путь спрятаться от реальности. Я нагнулся, потряс его за плечо и позвал по имени. Он открыл глаза. И на секунду показалось, будто улыбается прежний Грант, но затем обида и горечь снова овладели им, как если бы он вспомнил, что случилось. Он выглядел отчаянно уставшим, полностью выжатым.
– О боже, – проговорил он, – о боже! – Его слова прозвучали как настоящая молитва, и сошли они с губ, которые обычно, не задумываясь, проклинали.
– Если бы вы обратились к психиатру, – ласково заметил я, – он мог бы что-то посоветовать вам.
Он не ответил, но и не сопротивлялся, когда я помог ему сесть в «мини-купер». Он бы не смог вести машину, и никого не было поблизости, чтобы довезти его до дома. Я спросил, где он живет, он объяснил. Его машине на стоянке ничего не грозило, и я предложил ему завтра забрать ее. Он молчал.
К счастью, он жил всего в тридцати милях от ипподрома, и я довез его, куда он сказал; он вышел перед безликим домом на две семьи на окраине маленького сельского городка. В окнах свет не горел.
– Вашей жены нет дома? – спросил я.
– Она ушла от меня, – бросил он отсутствующим тоном. Затем на щеках вздулись желваки, и он закричал:
– Не суйте нос в… чужие дела. – Он толкнул дверцу машины, выбрался наружу и с грохотом захлопнул ее. – Убирайтесь вместе с вашим благополучием и… Мне не нужна ваша помощь, вы…
Казалось, его обычное состояние вернулось, оно вызывало жалость, но не было никакого смысла оставаться и выслушивать его проклятия.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58