Мы стояли молча, наблюдали и не вмешивались. Показалось копытце, обтянутое поблескивающей полупрозрачной пленкой, за ним очертания длинной, узкой головы, потом очень быстро последовал весь жеребенок, шлепнулся на солому, окутанный испарениями, пленка разорвалась, свежий воздух проник в легкие, и новая жизнь началась вместе с первой трепетной судорогой вздоха.
«Изумительно!» — подумал я.
— Он в порядке? — нагибаясь, спросил Оливер, уже не в силах сдержать откровенную тревогу.
— Само собой. — Найджел пригляделся. — Чудесный жеребеночек. Только передняя ножка согнута...
Он встал на колени рядом с жеребенком, который уже неловко силился приподнять голову, и нежно подставил руки, чтобы помочь высвободить согнутую ножку из пленки и распрямить ее. Он коснулся ее... и замер. Мы увидели все.
Нога не была согнута. Она кончалась культей у колена. Дальше не было кости, не было щетки, не было копыта.
Джинни рядом со мной всхлипнула, захлебнулась и резко выскочила в открытую дверь, во тьму. Сделала неуверенный шаг, второй — и бросилась бежать, бежать в никуда, бежать от настоящего, от будущего, от непредставимого. От беспомощного маленького создания, лежащего на соломе.
Я бежал за ней, прислушиваясь к ее шагам, шуршащим по гравию, потом перестал их слышать и понял, что она свернула на траву. Я побежал медленнее, следуя за ней по дорожке к выгульному дворику, не видя ее, но зная, что она где-то на тропе между загонами. Глаза мои медленно привыкали к темноте, и наконец я увидел ее неподалеку: она стояла на коленях у одного из столбов и глухо рыдала в полном, недетском отчаянии.
— Джинни, — шепнул я.
Она вскочила и бросилась ко мне, точно к спасителю, с силой вцепилась в меня, ее тело содрогалось от плача, лицом она зарылась в мое плечо, и я крепко ее обнял. Мы стояли так, пока не прошел приступ, пока, вытащив платок из кармана джинсов, она не смогла заговорить.
— Одно дело знать теоретически, — выдавила она голосом, полным слез; ее тело все еще судорожно вздрагивало. — Я читала те письма. Я знала. Но видеть... это другое дело.
— Да, — сказал я.
— И это значит... — Она несколько раз вздохнула, пытаясь взять себя в руки. — Это значит, что мы потеряем наш завод. Так ведь? Потеряем все?
— Я еще не знаю. Слишком рано что-то утверждать.
— Бедный папа. — Слезы медленно текли по ее щекам, но это был безобидный дождь после урагана. — Не знаю, как он сможет это перенести.
— Не впадай в отчаяние. Если есть способ спасти вас, мы его найдем.
— Вы имеете в виду... банк?
— Я всех имею в виду.
Она вытерла глаза, высморкалась и наконец, сделав шаг назад, высвободилась из моих рук, достаточно сильная, чтоб покинуть убежище. Мы не спеша вернулись во двор жеребят и не нашли там никого, кроме лошадей. Я отпер закрытую верхнюю дверцу стойла Плюс Фактора и заглянул внутрь; увидел, что кобыла безропотно стоит там, а жеребенка нет, и задумался, чувствует ли она грызущую тоску потери.
— Папа и Найджел забрали его, так? — спросила Джинни.
— Да.
Она кивнула, довольно легко это приняв. Смерть для нее была частью жизни, как для всякого ребенка, который рос рядом с животными. Я закрыл дверь стойла Плюс Фактора, и мы с Джинни пошли обратно в дом, а небо на востоке светлело, и занимался новый день, воскресенье.
Работа в поместье продолжалась. Оливер звонил различным владельцам кобыл, присланных для случения с другими тремя жеребцами, сообщал, что жеребята родились живыми и здоровыми, кроме одного, который умер в утробе, весьма сожалею. Голос его звучал твердо, ровно, властно; многоопытный капитан вернулся на мостик, и видно было, как в его истерзанную душу час за часом возвращается твердость. Я восхищался им; я собирался всеми силами биться за то, чтобы дать уйму время, чтобы достичь компромисса и предотвратить окончательный крах.
Джинни, приняв душ и позавтракав, облачилась в юбку и свитер и отправилась с утренним визитом к Уотчерлеям. Вернулась она, улыбаясь; такова упругость юности.
— Обе их кобылы чувствуют себя лучше, — доложила она, — и Мэгги говорит, ходят слухи, будто у Кальдера Джексона дела пошли хуже, его двор наполовину пуст. Радости Мэгги нет предела, по ее словам.
У меня мелькнула мысль, что и для Уотчерлеев крах Оливера будет означать возвращение к ржавчине и сорнякам, но вслух я заметил:
— Должно быть, мало сейчас больных лошадей.
— Мэгги говорит, мало больных лошадей с богатыми хозяевами.
После обеда Джинни заснула на диване и выглядела такой по-детски безмятежной, а когда проснулась, на нее накатила ночная боль.
— Ой, вы знаете... — По ее лицу поползли слезы. — Мне снилось, что ничего не было. И что этот жеребенок — только сон, всего лишь сон...
— Ты и твой отец, — сказал я, — вы оба храбрые люди.
Она шмыгнула и утерла нос тыльной стороной ладони.
— Вы хотите сказать, — задумалась она, — что бы ни случилось, мы не потерпим поражение?
— Угу.
Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.
— Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже поступал так раньше, вы знаете.
— У вас обоих есть этот дар.
— Хорошо, что вы приехали. — Она смахнула подсыхающие слезы со щек.
— Бог знает, что бы тут было без вас.
Я пошел с ней по дворам с вечерним обходом; уборка и кормление шли своим чередом. Джинни, как обычно, сходила на склад, набила карманы морковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, прилежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и представить, что на нее рушатся небеса.
— Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?
— Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?
— Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.
— Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?
— Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?
Парни отвечали ей так, будто говорили с самим Оливером, открыто и с уважением, и по большей части не прерывали своего занятия. Когда мы покидали первый двор, я на мгновение оглянулся, и мне вдруг показалось, что один из работников был Рикки Барнет.
— Кто это? — спросил я Джинни.
Она проследила за моим взглядом и увидела парня, который спешил к крану, размахивая пустым ведром в одной руке, а в другой держа полуобгрызенное яблоко.
— Шон. А что?
— Он кого-то мне напоминает.
Джинни пожала плечами.
— Нормальный парень. Они все нормальные, пока Найджел за ними смотрит, только он это не слишком часто делает.
— Он работал всю ночь, — мягко сказал я.
— Ну, наверное.
Кобылы во втором дворе большей частью уже разродились, и Джинни этим вечером особенно приглядывалась к жеребятам. Работники до их денников еще не добрались, и Джинни внутрь не заходила, предупредив меня, что кобылы могут очень энергично защищать новорожденных жеребят.
— Не угадаешь, когда она лягнет тебя или укусит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
«Изумительно!» — подумал я.
— Он в порядке? — нагибаясь, спросил Оливер, уже не в силах сдержать откровенную тревогу.
— Само собой. — Найджел пригляделся. — Чудесный жеребеночек. Только передняя ножка согнута...
Он встал на колени рядом с жеребенком, который уже неловко силился приподнять голову, и нежно подставил руки, чтобы помочь высвободить согнутую ножку из пленки и распрямить ее. Он коснулся ее... и замер. Мы увидели все.
Нога не была согнута. Она кончалась культей у колена. Дальше не было кости, не было щетки, не было копыта.
Джинни рядом со мной всхлипнула, захлебнулась и резко выскочила в открытую дверь, во тьму. Сделала неуверенный шаг, второй — и бросилась бежать, бежать в никуда, бежать от настоящего, от будущего, от непредставимого. От беспомощного маленького создания, лежащего на соломе.
Я бежал за ней, прислушиваясь к ее шагам, шуршащим по гравию, потом перестал их слышать и понял, что она свернула на траву. Я побежал медленнее, следуя за ней по дорожке к выгульному дворику, не видя ее, но зная, что она где-то на тропе между загонами. Глаза мои медленно привыкали к темноте, и наконец я увидел ее неподалеку: она стояла на коленях у одного из столбов и глухо рыдала в полном, недетском отчаянии.
— Джинни, — шепнул я.
Она вскочила и бросилась ко мне, точно к спасителю, с силой вцепилась в меня, ее тело содрогалось от плача, лицом она зарылась в мое плечо, и я крепко ее обнял. Мы стояли так, пока не прошел приступ, пока, вытащив платок из кармана джинсов, она не смогла заговорить.
— Одно дело знать теоретически, — выдавила она голосом, полным слез; ее тело все еще судорожно вздрагивало. — Я читала те письма. Я знала. Но видеть... это другое дело.
— Да, — сказал я.
— И это значит... — Она несколько раз вздохнула, пытаясь взять себя в руки. — Это значит, что мы потеряем наш завод. Так ведь? Потеряем все?
— Я еще не знаю. Слишком рано что-то утверждать.
— Бедный папа. — Слезы медленно текли по ее щекам, но это был безобидный дождь после урагана. — Не знаю, как он сможет это перенести.
— Не впадай в отчаяние. Если есть способ спасти вас, мы его найдем.
— Вы имеете в виду... банк?
— Я всех имею в виду.
Она вытерла глаза, высморкалась и наконец, сделав шаг назад, высвободилась из моих рук, достаточно сильная, чтоб покинуть убежище. Мы не спеша вернулись во двор жеребят и не нашли там никого, кроме лошадей. Я отпер закрытую верхнюю дверцу стойла Плюс Фактора и заглянул внутрь; увидел, что кобыла безропотно стоит там, а жеребенка нет, и задумался, чувствует ли она грызущую тоску потери.
— Папа и Найджел забрали его, так? — спросила Джинни.
— Да.
Она кивнула, довольно легко это приняв. Смерть для нее была частью жизни, как для всякого ребенка, который рос рядом с животными. Я закрыл дверь стойла Плюс Фактора, и мы с Джинни пошли обратно в дом, а небо на востоке светлело, и занимался новый день, воскресенье.
Работа в поместье продолжалась. Оливер звонил различным владельцам кобыл, присланных для случения с другими тремя жеребцами, сообщал, что жеребята родились живыми и здоровыми, кроме одного, который умер в утробе, весьма сожалею. Голос его звучал твердо, ровно, властно; многоопытный капитан вернулся на мостик, и видно было, как в его истерзанную душу час за часом возвращается твердость. Я восхищался им; я собирался всеми силами биться за то, чтобы дать уйму время, чтобы достичь компромисса и предотвратить окончательный крах.
Джинни, приняв душ и позавтракав, облачилась в юбку и свитер и отправилась с утренним визитом к Уотчерлеям. Вернулась она, улыбаясь; такова упругость юности.
— Обе их кобылы чувствуют себя лучше, — доложила она, — и Мэгги говорит, ходят слухи, будто у Кальдера Джексона дела пошли хуже, его двор наполовину пуст. Радости Мэгги нет предела, по ее словам.
У меня мелькнула мысль, что и для Уотчерлеев крах Оливера будет означать возвращение к ржавчине и сорнякам, но вслух я заметил:
— Должно быть, мало сейчас больных лошадей.
— Мэгги говорит, мало больных лошадей с богатыми хозяевами.
После обеда Джинни заснула на диване и выглядела такой по-детски безмятежной, а когда проснулась, на нее накатила ночная боль.
— Ой, вы знаете... — По ее лицу поползли слезы. — Мне снилось, что ничего не было. И что этот жеребенок — только сон, всего лишь сон...
— Ты и твой отец, — сказал я, — вы оба храбрые люди.
Она шмыгнула и утерла нос тыльной стороной ладони.
— Вы хотите сказать, — задумалась она, — что бы ни случилось, мы не потерпим поражение?
— Угу.
Она всмотрелась в меня и чуть погодя кивнула.
— Если даже и так, мы начнем сначала. Мы будем работать. Он уже поступал так раньше, вы знаете.
— У вас обоих есть этот дар.
— Хорошо, что вы приехали. — Она смахнула подсыхающие слезы со щек.
— Бог знает, что бы тут было без вас.
Я пошел с ней по дворам с вечерним обходом; уборка и кормление шли своим чередом. Джинни, как обычно, сходила на склад, набила карманы морковью и то и дело совала ее кобылам, весело переговариваясь с парнями, прилежно выполнявшими поденную работу. Никто из них, видя и слыша ее, не мог и представить, что на нее рушатся небеса.
— Вечер добрый, Крис, как сегодня ее копыто?
— Здравствуй, Денни. Ты его что, утром завел?
— Привет, Пит. У нее такой вид, будто она со дня на день ожеребится.
— Добрый вечер, Шон. Как у нее дела?
— Эй, Сэмми, она сегодня хорошо ест?
Парни отвечали ей так, будто говорили с самим Оливером, открыто и с уважением, и по большей части не прерывали своего занятия. Когда мы покидали первый двор, я на мгновение оглянулся, и мне вдруг показалось, что один из работников был Рикки Барнет.
— Кто это? — спросил я Джинни.
Она проследила за моим взглядом и увидела парня, который спешил к крану, размахивая пустым ведром в одной руке, а в другой держа полуобгрызенное яблоко.
— Шон. А что?
— Он кого-то мне напоминает.
Джинни пожала плечами.
— Нормальный парень. Они все нормальные, пока Найджел за ними смотрит, только он это не слишком часто делает.
— Он работал всю ночь, — мягко сказал я.
— Ну, наверное.
Кобылы во втором дворе большей частью уже разродились, и Джинни этим вечером особенно приглядывалась к жеребятам. Работники до их денников еще не добрались, и Джинни внутрь не заходила, предупредив меня, что кобылы могут очень энергично защищать новорожденных жеребят.
— Не угадаешь, когда она лягнет тебя или укусит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82