Голодая, отдавали мне последнюю крошку, мучаясь жаждой, дарили мне последнюю каплю воды. Несли меня на руках, пока не падали, а когда изнемогали, передавали другим, и те несли дальше – тоже до последнего смертного вздоха.
Юноша тяжело вздохнул и обратил исполненный боли взгляд в ясное голубое небо Шана.
– Если бы можно было обернуться птицей и прилететь домой как можно скорее!..
Льешо наклонился в седле, словно готовый взлететь при первом же порыве ветра. Но ничего не произошло. Конечно, куда ему? Взлететь смогла бы Каду, а он не обладает ее удивительными способностями.
– Бедный Льешо! Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь! Слова прозвучали словно извинение. Неужели брат ни в чем его не винит? Скорее всего он, по своему обычаю, рассуждает логически и понимает, что в той трагической ситуации Льешо ничего не мог поделать. Но если он ни в чем не виноват, за что же тогда такие муки?
– Получается, я любимчик Богини?
В словах юноши сквозил горький сарказм. Если то, что испытывает он, – милость, как же тогда выглядит божественная немилость? И что в таком случае божья кара?
– Поверь мне, все случившееся не имеет значения. – Чтобы подчеркнуть свои слова, Адар с силой сжал руку младшего брата. – Каждый твой шаг рассчитан Богиней. Все имеет цель, даже мучения Долгого пути и вот эта медленная поступь каравана, которую ты с таким трудом терпишь.
– На все воля Богини…
Льешо сжал поводья. Он этому не верил, и собственное неверие пугало его даже больше, чем воспоминания. В Кунгол надо вернуться как можно скорее – отчаянное нетерпение отдавалось болью в теле и потом на лбу. Легкое прикосновение прячущегося в заплечном мешке короткого копья дразнило; казалось, что со всех сторон раздается шепот врагов: «Он умрет, он должен умереть…»
Льешо представлял себя великим и сильным военачальником, освободителем собственного народа, но огромные расстояния и собственная слабость воздвигали на пути к цели непреодолимые препятствия.
– Боюсь, мы опоздаем, – наконец произнес он. Родная Фибия стонала под гнетом завоевателей-гарнов, а ему еще предстояло во что бы то ни стало найти четырех братьев и жемчуг из ожерелья Богини.
– Достойный муж должен выказывать огромное долготерпение, равно как и неотступную готовность сражаться за свою даму, – начал было Адар.
Льешо тут же его остановил.
– Я вовсе не достойный муж, – уныло возразил он. – Я ждал, но Богиня просто не пришла.
Адар рассмеялся – так тихо, что его собственный конь даже ухом не повел:
– Она пришла. Льсшо, не волнуйся. На тебе лежит тень Богини. Я вижу ее в твоих глазах.
– Нет, не пришла. Я бы знал.
Братья стояли, разговаривая, а мимо них проходили последние звенья каравана. Надо было трогаться в путь. Садясь верхом, Адар заговорил откровеннее:
– Богиня явилась мне в облике монахини, которую я встретил в храме Луны. Не знаю, каким именно способом она пришла к тебе – может, когда-нибудь ты сам спросишь ее об этом. Но для того, чтобы все выяснить, придется ждать. Ворота в рай расположены далеко от Шана, а караван должен двигаться так, как это угодно животным, а не так, как хочется людям. Или же вообще не двигаться.
Братья натянули поводья и неторопливо направились вперед, сопровождаемые любопытными взглядами незнакомцев – и шпионов императора, и гарнов-торговцез. Скоро они заняли свое место в караване. Мастер Ден, казалось, и не заметил отсутствия братьев, зато Льинг и Хмиши обменялись недовольными обеспокоенными взглядами. Карина следила за приближением всадников, настороженно сощурившись, однако на губах ее играла улыбка, а взгляд ни на секунду не отрывался от лица Адара.
Карина ясно выбирала Адара, и ее предпочтение отзывалось в сердце Льешо болью. Но у этих двоих так много общего – даже темперамент сходный. А он – что может предложить девушке он? Смущенный Льешо уступил брата его спутнице, а сам вернулся в компанию карлика со странным именем Собачьи Уши. Пусть лекари обсуждают состав порошков для лечения воспаления мочевого пузыря – он больше никогда не позволит себе открыть собственные чувства. Однако карлик, судя по всему, придерживался иного мнения: он смерил Льешо насмешливым взглядом, словно влюбленного дурачка, которому приспичило поплакать на чьем-нибудь плече.
– Если ты настаиваешь именно на таком выражении лица, то, клянусь, путь не покажется тебе близким, – заметил Собачьи Уши, взирая на спутника с высоты верблюжьих горбов. – Я вовсе не уверен, что в моем репертуаре достаточно песен о разбитом сердце.
Льешо внимательно взглянул на карлика. Да, он желал Карину – или, возможно, просто хотел, чтобы она желала его. Но если задуматься, любовные разочарования вовсе не тревожили его душу. Истинную боль приносил Долгий Путь. Истина заключалась в том, что теперь, когда они действительно направлялись домой, он никак не мог простить себя за то, что в трагическое время, меряя дорогу шагами в противоположном направлении, он был еще слишком мал, чтобы понимать происходящее. Поэтому сейчас ему хотелось плакать, кричать, вгрызаться зубами в горло врагов, ногтями вырывать из груди сердца – все для того, чтобы накормить умирающих в тяжком пути верных подданных. Увы, врагов поблизости не было; раздавалось лишь нежное позвякивание верблюжьих колокольчиков, тихонько постукивали и шуршали товары в тюках, негромко переговаривались люди, неторопливо шагали животные – им предстоял дальний путь. Льешо не с кем было разделить терзавшие его мучения.
Неожиданно все звуки каравана заглушил громкий голос. Это император Шана, сидевший на своем верблюде в окружении тюков шелка и звенящих медных кастрюль, запел гимн провинции Гуинмер. Собачьи Уши достал из футляра флейту; ее чистый, высокий, слегка дрожащий голос красиво переплетался с выразительной старинной мелодией.
Властитель светлый и великий,
Тебе несу я свой поклон.
Цветы, и свет, и солнца блики,
И в звездах темный небосклон.
Харлол бросил на Шу встревоженный взгляд, словно пытался решить, шутит ли купец или выражает свои чувства вполне искренне? Однако слуги Шу хором подхватили гимн, а второй куплет уже пел и сам новый погонщик. Поющие обращались к духам пустыни Гансау; гимн в провинцию Гуинмер принесли странствующие по пескам кочевники. Даже мастер Ден – лукавый бог Чи-Чу в человеческом обличье – счел необходимым присоединиться к всеобщей молитве, возносимой чуждым духам.
Своей могучею рукою
Ты в светлый путь нас всех ведешь,
И над широкою рекою
Покой, забвение даешь.
Запел и Адар, и скоро уже весь караван с воодушевлением распевал красивый старинный гимн.
Букашку, зверя, человека
Оберегаешь в мире ты,
И в каждом шаге, вздохе века
Твои незримые черты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Юноша тяжело вздохнул и обратил исполненный боли взгляд в ясное голубое небо Шана.
– Если бы можно было обернуться птицей и прилететь домой как можно скорее!..
Льешо наклонился в седле, словно готовый взлететь при первом же порыве ветра. Но ничего не произошло. Конечно, куда ему? Взлететь смогла бы Каду, а он не обладает ее удивительными способностями.
– Бедный Льешо! Если бы я мог хоть чем-то тебе помочь! Слова прозвучали словно извинение. Неужели брат ни в чем его не винит? Скорее всего он, по своему обычаю, рассуждает логически и понимает, что в той трагической ситуации Льешо ничего не мог поделать. Но если он ни в чем не виноват, за что же тогда такие муки?
– Получается, я любимчик Богини?
В словах юноши сквозил горький сарказм. Если то, что испытывает он, – милость, как же тогда выглядит божественная немилость? И что в таком случае божья кара?
– Поверь мне, все случившееся не имеет значения. – Чтобы подчеркнуть свои слова, Адар с силой сжал руку младшего брата. – Каждый твой шаг рассчитан Богиней. Все имеет цель, даже мучения Долгого пути и вот эта медленная поступь каравана, которую ты с таким трудом терпишь.
– На все воля Богини…
Льешо сжал поводья. Он этому не верил, и собственное неверие пугало его даже больше, чем воспоминания. В Кунгол надо вернуться как можно скорее – отчаянное нетерпение отдавалось болью в теле и потом на лбу. Легкое прикосновение прячущегося в заплечном мешке короткого копья дразнило; казалось, что со всех сторон раздается шепот врагов: «Он умрет, он должен умереть…»
Льешо представлял себя великим и сильным военачальником, освободителем собственного народа, но огромные расстояния и собственная слабость воздвигали на пути к цели непреодолимые препятствия.
– Боюсь, мы опоздаем, – наконец произнес он. Родная Фибия стонала под гнетом завоевателей-гарнов, а ему еще предстояло во что бы то ни стало найти четырех братьев и жемчуг из ожерелья Богини.
– Достойный муж должен выказывать огромное долготерпение, равно как и неотступную готовность сражаться за свою даму, – начал было Адар.
Льешо тут же его остановил.
– Я вовсе не достойный муж, – уныло возразил он. – Я ждал, но Богиня просто не пришла.
Адар рассмеялся – так тихо, что его собственный конь даже ухом не повел:
– Она пришла. Льсшо, не волнуйся. На тебе лежит тень Богини. Я вижу ее в твоих глазах.
– Нет, не пришла. Я бы знал.
Братья стояли, разговаривая, а мимо них проходили последние звенья каравана. Надо было трогаться в путь. Садясь верхом, Адар заговорил откровеннее:
– Богиня явилась мне в облике монахини, которую я встретил в храме Луны. Не знаю, каким именно способом она пришла к тебе – может, когда-нибудь ты сам спросишь ее об этом. Но для того, чтобы все выяснить, придется ждать. Ворота в рай расположены далеко от Шана, а караван должен двигаться так, как это угодно животным, а не так, как хочется людям. Или же вообще не двигаться.
Братья натянули поводья и неторопливо направились вперед, сопровождаемые любопытными взглядами незнакомцев – и шпионов императора, и гарнов-торговцез. Скоро они заняли свое место в караване. Мастер Ден, казалось, и не заметил отсутствия братьев, зато Льинг и Хмиши обменялись недовольными обеспокоенными взглядами. Карина следила за приближением всадников, настороженно сощурившись, однако на губах ее играла улыбка, а взгляд ни на секунду не отрывался от лица Адара.
Карина ясно выбирала Адара, и ее предпочтение отзывалось в сердце Льешо болью. Но у этих двоих так много общего – даже темперамент сходный. А он – что может предложить девушке он? Смущенный Льешо уступил брата его спутнице, а сам вернулся в компанию карлика со странным именем Собачьи Уши. Пусть лекари обсуждают состав порошков для лечения воспаления мочевого пузыря – он больше никогда не позволит себе открыть собственные чувства. Однако карлик, судя по всему, придерживался иного мнения: он смерил Льешо насмешливым взглядом, словно влюбленного дурачка, которому приспичило поплакать на чьем-нибудь плече.
– Если ты настаиваешь именно на таком выражении лица, то, клянусь, путь не покажется тебе близким, – заметил Собачьи Уши, взирая на спутника с высоты верблюжьих горбов. – Я вовсе не уверен, что в моем репертуаре достаточно песен о разбитом сердце.
Льешо внимательно взглянул на карлика. Да, он желал Карину – или, возможно, просто хотел, чтобы она желала его. Но если задуматься, любовные разочарования вовсе не тревожили его душу. Истинную боль приносил Долгий Путь. Истина заключалась в том, что теперь, когда они действительно направлялись домой, он никак не мог простить себя за то, что в трагическое время, меряя дорогу шагами в противоположном направлении, он был еще слишком мал, чтобы понимать происходящее. Поэтому сейчас ему хотелось плакать, кричать, вгрызаться зубами в горло врагов, ногтями вырывать из груди сердца – все для того, чтобы накормить умирающих в тяжком пути верных подданных. Увы, врагов поблизости не было; раздавалось лишь нежное позвякивание верблюжьих колокольчиков, тихонько постукивали и шуршали товары в тюках, негромко переговаривались люди, неторопливо шагали животные – им предстоял дальний путь. Льешо не с кем было разделить терзавшие его мучения.
Неожиданно все звуки каравана заглушил громкий голос. Это император Шана, сидевший на своем верблюде в окружении тюков шелка и звенящих медных кастрюль, запел гимн провинции Гуинмер. Собачьи Уши достал из футляра флейту; ее чистый, высокий, слегка дрожащий голос красиво переплетался с выразительной старинной мелодией.
Властитель светлый и великий,
Тебе несу я свой поклон.
Цветы, и свет, и солнца блики,
И в звездах темный небосклон.
Харлол бросил на Шу встревоженный взгляд, словно пытался решить, шутит ли купец или выражает свои чувства вполне искренне? Однако слуги Шу хором подхватили гимн, а второй куплет уже пел и сам новый погонщик. Поющие обращались к духам пустыни Гансау; гимн в провинцию Гуинмер принесли странствующие по пескам кочевники. Даже мастер Ден – лукавый бог Чи-Чу в человеческом обличье – счел необходимым присоединиться к всеобщей молитве, возносимой чуждым духам.
Своей могучею рукою
Ты в светлый путь нас всех ведешь,
И над широкою рекою
Покой, забвение даешь.
Запел и Адар, и скоро уже весь караван с воодушевлением распевал красивый старинный гимн.
Букашку, зверя, человека
Оберегаешь в мире ты,
И в каждом шаге, вздохе века
Твои незримые черты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138