Все должно пройти свой путь обретения…
Попросив жену собрать Дениса, потеплее одеть его, а самое главное, никому ни о чем не говорить, ни соседям, ни знакомым, он сходил на работу, отдал нужные распоряжения и во второй половине дня, дождавшись прекращения метели, они отправились в путь. Над непостижимо девственными, голубовато-белыми, словно горящими под низким солнцем, пространствами земли установился неожиданный глубокий покой, и лишь изредка срывалась и тут же вновь опадала легкая поземка; грейдеры уже расчищали бетонку от заносов, и они до Густищ добрались на машине, затем пробивались верхом на лошадях, утопавших в снегу по брюхо, и лесничий опять радовался обилию снега, а у Дениса or восторга перехватывало дыхание, и он, неумело ерзая в седле, счастливо вертел головой, стараясь ничего не упустить по дороге; но держался он цепко (на кордоне летом он под наблюдением деда несколько раз уже ездил на Сером верхом) и, несмотря на усталость, отказывался остановиться и передохнуть. Добрались до кордона они уже совсем к вечеру; крылатая, огненно-нежная – на мороз – заря охватывала лес; снег на елях отсвечивал прозрачной синью, и тени от деревьев четко отпечатывались в одну сторону – на восток. Въехав на кордон (ворота уже были расчищены) и встреченные молчаливым Диком, лесничий с Денисом тотчас увидели вышедшего из дома Захара в накинутом на плечи нагольном полушубке; над крышей дома, укутанной толстой, искрящейся шубой, предвещавшей мороз и ясную погоду, неподвижно перечеркивая стылое небо, стоял высокий столб дыма.
– Ну, Тарасыч, принимай гостя! – закричал весело Воскобойников и хотел было помочь Денису выбраться из седла, но тот, крикнув: «Сам! Сам!», скатился кубарем наземь и бросился, прихрамывая, к деду.
– Вот так гость! – сказал лесник растерянно; Денис крепко обхватил его за шею и ткнулся губами в жесткий, заросший седой щетиной подбородок; Захар, не зная, что и подумать, прижал его к себе и вопрошающе уставился на лесничего. – Игнат, да ты что молчишь? – наконец не выдержал он.
– Сам тебе расскажет, Тарасыч, – сказал лесничий, весело блестя глазами. – Я у тебя заночую, можно? Коней надо поставить….
– Сейчас… Денис, погоди, погоди, гляди, вон Дик страдает… обижается….
Он опустил Дениса наземь, и кордон охватила несвойственная ему неразбериха и сумятица. Денису требовалось все немедленно осмотреть и проверить, он не отставал от Захара, расседлывавшею, ставившего лошадей на место и задававшего им корм, за ним неотступно следовал Дик, тут же неподалеку ошалело вертелась выбежавшая из дому Феклуша; лесник, несколько ошарашенный непривычной суетой, сердито приказал, ей готовить ужин, и она неслышно умчалась. Набив кормушки душистым лесным сеном, к которому лошади дружно потянулись заиндевевшими мордами и стали хватать его мягкими ловкими губами, лесник покосился на правнука, стоявшего с крепко сдвинутыми бровями, и спросил:
– Ну что? Давай говори. Что ты все стоишь да молча сопишь… Говори….
– Я к тебе, дед, насовсем жить…
– Так, – но сразу отозвался лесник, присел на решетчатую скамью для конской сбруи и приладил рядом тускло горевший фонарь. – Иди-ка сюда, Денис, а то я тебя совсем не вижу… Иди… иди….
Он повернул упирающегося мальчугана за плечи к себе, внимательно всматриваясь ему в лицо, усадил рядом.
– Так, – повторил он, не зная, что дальше и делать. – Ты что ж, сам собою удрал? А о других ты подумал? А что там теперь с твоей бабкой творится? А с дедом Костей? Да ты знаешь, какой там теперь тарарам? Ты что, хочешь, чтобы меня за решетку посадили? Нет, Денис, так не делается. Я свое уже отсидел… Мне туда больше не хочется на старости лет…
– Дед, дед, – робко пытался остановить его Денис, но лесник, досадуя больше всего на свою запретную, больную, ненужную радость, понимая, что это нехорошо с его стороны, все говорил и говорил, пока немигающий, взгляд правнука не прервал его непривычную длинную речь.
– Ты это что так на меня глядишь, а? – озадачился он и наклонился пониже.
– Дед…
– Ну… что опять натворил? Давай, выкладывай….
– Дед… а ты правда в тюрьме сидел?
– Тьфу! Вот обормот! С тобой, парень, я гляжу, не соскучишься, – окончательно озадачился лесник, опять пересиливая свое желание подхватить мальчонку на руки, прижать к себе, замереть и просто посидеть без всяких забот и мыслей.
– Дед…
– Ладно, Денис… придет время, поговорим и об этом.. А теперь недосуг, нехорошо, там в доме гость, Игнат Назарович, а мы с тобой забились на конюшню… А человек-то хороший. Пошли, Денис… пошли…
– Дед, не хочу в Москву, – быстро и зло сказал Денис, и лесник, досадливо крякнув, нахлобучил ему шапку на самые глаза.
– Вот опять – я, только я да я! Хочу, не хочу! – подосадовал лесник. – А как другие?
– Дед…
– Ладно, тебе говорю! Пошли, пошли, – сказал лесник и, прихватив фонарь, встал; лошади хрустели сеном, и пахло, несмотря на звонкий февральский мороз, теплом и летом. Завороженные глубоким искрящимся звездным небом, дед с правнуком молча постояли рядом, и что-то темное, нерассуждающее бесшумно пронеслось в душе лесника; что-то стиснуло ему грудь, перехватило дыхание; крепче сжав еще хрупкое, ребячье плечо Дениса и опережая его расспросы, он, опасаясь выказать перед ним свою слабость, молча повел его в дом, и Воскобойников, увидев лицо лесника, споткнулся на начатой фразе.
– Я, Тарасыч, на своем привычном месте расположился, – сказал он после паузы. – Там у тебя грибной дух…
– Сейчас ужинать будем, – ответил лесник, подстраиваясь под его бездумный тон и по-прежнему незаметно для себя сжимая плечо Дениса, словно опасаясь потерять его. – Феклуша, давай, что там у тебя… Ставь на стол.. Раздевайся, Денис, свою комнату знаешь, иди-ка, там никто ничего не трогал….
Денис, чувствуя за его словами нечто большее, не удержался, подпрыгнул от восторга, издал воинственный клич и умчался к себе; за ужином он, угревшись, мгновенно уснул, и Захар унес его в постель на руках, тщательно укрыл цветным лоскутным одеялом и, вернувшись, не глядя на Воскобойникова, хмуро ответил на его немой вопрос:
– А я что могу! Не хочет Москвы, и все тебе… А там теперь с ума сходят… Кто же подумает, что такой шпингалет посреди зимы к деду в лес отправится да еще и без билета, без одежонки стоящей? Ты, Игнат Назарович, завтра будешь в Густищах, лошадей поведешь, телеграмму, ради Бога, отбей, а то московская родня с милицией сюда явится, по всей стране розыск объявят… Большой судьбы, видать, явился на свет человек, да ведь до того еще вырасти надо, душу в сохранности пронести… А как? Мне долго ли теперь небо коптить? Что тут придумаешь?
– Знаешь, Тарасыч, оно само собой уляжется, вот посмотришь, – сказал лесничий, прихлебывая из крепкой фаянсовой белой кружки душистый отвар лесной груши с медом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254
Попросив жену собрать Дениса, потеплее одеть его, а самое главное, никому ни о чем не говорить, ни соседям, ни знакомым, он сходил на работу, отдал нужные распоряжения и во второй половине дня, дождавшись прекращения метели, они отправились в путь. Над непостижимо девственными, голубовато-белыми, словно горящими под низким солнцем, пространствами земли установился неожиданный глубокий покой, и лишь изредка срывалась и тут же вновь опадала легкая поземка; грейдеры уже расчищали бетонку от заносов, и они до Густищ добрались на машине, затем пробивались верхом на лошадях, утопавших в снегу по брюхо, и лесничий опять радовался обилию снега, а у Дениса or восторга перехватывало дыхание, и он, неумело ерзая в седле, счастливо вертел головой, стараясь ничего не упустить по дороге; но держался он цепко (на кордоне летом он под наблюдением деда несколько раз уже ездил на Сером верхом) и, несмотря на усталость, отказывался остановиться и передохнуть. Добрались до кордона они уже совсем к вечеру; крылатая, огненно-нежная – на мороз – заря охватывала лес; снег на елях отсвечивал прозрачной синью, и тени от деревьев четко отпечатывались в одну сторону – на восток. Въехав на кордон (ворота уже были расчищены) и встреченные молчаливым Диком, лесничий с Денисом тотчас увидели вышедшего из дома Захара в накинутом на плечи нагольном полушубке; над крышей дома, укутанной толстой, искрящейся шубой, предвещавшей мороз и ясную погоду, неподвижно перечеркивая стылое небо, стоял высокий столб дыма.
– Ну, Тарасыч, принимай гостя! – закричал весело Воскобойников и хотел было помочь Денису выбраться из седла, но тот, крикнув: «Сам! Сам!», скатился кубарем наземь и бросился, прихрамывая, к деду.
– Вот так гость! – сказал лесник растерянно; Денис крепко обхватил его за шею и ткнулся губами в жесткий, заросший седой щетиной подбородок; Захар, не зная, что и подумать, прижал его к себе и вопрошающе уставился на лесничего. – Игнат, да ты что молчишь? – наконец не выдержал он.
– Сам тебе расскажет, Тарасыч, – сказал лесничий, весело блестя глазами. – Я у тебя заночую, можно? Коней надо поставить….
– Сейчас… Денис, погоди, погоди, гляди, вон Дик страдает… обижается….
Он опустил Дениса наземь, и кордон охватила несвойственная ему неразбериха и сумятица. Денису требовалось все немедленно осмотреть и проверить, он не отставал от Захара, расседлывавшею, ставившего лошадей на место и задававшего им корм, за ним неотступно следовал Дик, тут же неподалеку ошалело вертелась выбежавшая из дому Феклуша; лесник, несколько ошарашенный непривычной суетой, сердито приказал, ей готовить ужин, и она неслышно умчалась. Набив кормушки душистым лесным сеном, к которому лошади дружно потянулись заиндевевшими мордами и стали хватать его мягкими ловкими губами, лесник покосился на правнука, стоявшего с крепко сдвинутыми бровями, и спросил:
– Ну что? Давай говори. Что ты все стоишь да молча сопишь… Говори….
– Я к тебе, дед, насовсем жить…
– Так, – но сразу отозвался лесник, присел на решетчатую скамью для конской сбруи и приладил рядом тускло горевший фонарь. – Иди-ка сюда, Денис, а то я тебя совсем не вижу… Иди… иди….
Он повернул упирающегося мальчугана за плечи к себе, внимательно всматриваясь ему в лицо, усадил рядом.
– Так, – повторил он, не зная, что дальше и делать. – Ты что ж, сам собою удрал? А о других ты подумал? А что там теперь с твоей бабкой творится? А с дедом Костей? Да ты знаешь, какой там теперь тарарам? Ты что, хочешь, чтобы меня за решетку посадили? Нет, Денис, так не делается. Я свое уже отсидел… Мне туда больше не хочется на старости лет…
– Дед, дед, – робко пытался остановить его Денис, но лесник, досадуя больше всего на свою запретную, больную, ненужную радость, понимая, что это нехорошо с его стороны, все говорил и говорил, пока немигающий, взгляд правнука не прервал его непривычную длинную речь.
– Ты это что так на меня глядишь, а? – озадачился он и наклонился пониже.
– Дед…
– Ну… что опять натворил? Давай, выкладывай….
– Дед… а ты правда в тюрьме сидел?
– Тьфу! Вот обормот! С тобой, парень, я гляжу, не соскучишься, – окончательно озадачился лесник, опять пересиливая свое желание подхватить мальчонку на руки, прижать к себе, замереть и просто посидеть без всяких забот и мыслей.
– Дед…
– Ладно, Денис… придет время, поговорим и об этом.. А теперь недосуг, нехорошо, там в доме гость, Игнат Назарович, а мы с тобой забились на конюшню… А человек-то хороший. Пошли, Денис… пошли…
– Дед, не хочу в Москву, – быстро и зло сказал Денис, и лесник, досадливо крякнув, нахлобучил ему шапку на самые глаза.
– Вот опять – я, только я да я! Хочу, не хочу! – подосадовал лесник. – А как другие?
– Дед…
– Ладно, тебе говорю! Пошли, пошли, – сказал лесник и, прихватив фонарь, встал; лошади хрустели сеном, и пахло, несмотря на звонкий февральский мороз, теплом и летом. Завороженные глубоким искрящимся звездным небом, дед с правнуком молча постояли рядом, и что-то темное, нерассуждающее бесшумно пронеслось в душе лесника; что-то стиснуло ему грудь, перехватило дыхание; крепче сжав еще хрупкое, ребячье плечо Дениса и опережая его расспросы, он, опасаясь выказать перед ним свою слабость, молча повел его в дом, и Воскобойников, увидев лицо лесника, споткнулся на начатой фразе.
– Я, Тарасыч, на своем привычном месте расположился, – сказал он после паузы. – Там у тебя грибной дух…
– Сейчас ужинать будем, – ответил лесник, подстраиваясь под его бездумный тон и по-прежнему незаметно для себя сжимая плечо Дениса, словно опасаясь потерять его. – Феклуша, давай, что там у тебя… Ставь на стол.. Раздевайся, Денис, свою комнату знаешь, иди-ка, там никто ничего не трогал….
Денис, чувствуя за его словами нечто большее, не удержался, подпрыгнул от восторга, издал воинственный клич и умчался к себе; за ужином он, угревшись, мгновенно уснул, и Захар унес его в постель на руках, тщательно укрыл цветным лоскутным одеялом и, вернувшись, не глядя на Воскобойникова, хмуро ответил на его немой вопрос:
– А я что могу! Не хочет Москвы, и все тебе… А там теперь с ума сходят… Кто же подумает, что такой шпингалет посреди зимы к деду в лес отправится да еще и без билета, без одежонки стоящей? Ты, Игнат Назарович, завтра будешь в Густищах, лошадей поведешь, телеграмму, ради Бога, отбей, а то московская родня с милицией сюда явится, по всей стране розыск объявят… Большой судьбы, видать, явился на свет человек, да ведь до того еще вырасти надо, душу в сохранности пронести… А как? Мне долго ли теперь небо коптить? Что тут придумаешь?
– Знаешь, Тарасыч, оно само собой уляжется, вот посмотришь, – сказал лесничий, прихлебывая из крепкой фаянсовой белой кружки душистый отвар лесной груши с медом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254