.., что могло бы обидеть моего доброго друга, да к тому же еще и партнера.
— О'кей, — сказал Браун.
— О'кей, прости меня, Арти, прости.
— О'кей.
— О'кей, — сказал Вейнберг. — Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? — Он подмигнул. — О'кей? — Он снова подмигнул. — А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? — Вейнберг ухмыльнулся. — Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?
В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.
У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.
Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.
— Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?
— Замечательное, — отозвался Браун.
— Вы пришли по поводу Гонзаго?
— Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?
— Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?
— Да нет, как-то не собирался.
— Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.
— Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.
— Очень жаль, — снова улыбнулась она.
Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:
— Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?
— Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.
— Да.
— Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...
— Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?
— Артур Стокс.
— Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.
— Нет. С чего вы взяли?
— Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.
— Разве?
— Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.
— Я думал, его не видно.
— Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?
— Нет. Я работаю по части страховки.
Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.
— Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.
— Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.
— Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...
— Нет. Не совсем.
— Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.
— Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?
— Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?
Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна — дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке — автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...
— Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, — улыбнулась Джерри. — Какой вид искусства вы предпочитаете?
— Э... я имел в виду совершенно особенную картину.
— Кто-нибудь видел ее здесь? — спросила она. — А это не могло быть на выставке Гонзаго?
— Не думаю.
— А что это за картина?
— Это не картина. Это фотография.
Джерри покачала головой.
— Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.
— Это даже не целая фотография, — сказал Браун, пристально глядя на нее.
— Ого! — на этот раз Джерри не улыбнулась. — А что случилось с тем парнем?
— С каким?
— С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?
— Никто из нас не работает в полиции.
— Мистер Старк...
— Стокс, — поправил Браун.
— Маленькая проверка, — улыбнулась Джерри. — Мистер Стокс...
— Артур.
— Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.
— Цену можно назначить хорошую.
— Что значит “хорошую”?
— Назовите сами, — предложил Браун.
— Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
— О'кей, — сказал Браун.
— О'кей, прости меня, Арти, прости.
— О'кей.
— О'кей, — сказал Вейнберг. — Пойдем домой, Арти. Арти, я думаю, нам пора домой. Меня в барах вечно тянет в драку, а я не могу позволить себе никаких неприятностей, пока мы не обтяпаем наше дельце, а? — Он подмигнул. — О'кей? — Он снова подмигнул. — А завтра утром ты навестишь эту малышку, Джеральдину Фергюсон. Ты ей скажи, что если она не отдаст нам картинку, мы заявимся к ней и сотворим с ней что-нибудь жуткое, о'кей? — Вейнберг ухмыльнулся. — Я не могу придумать ничего такого прямо сейчас, но утром что-нибудь придумаю, о'кей?
В субботу утром Браун запечатал в конверт, полученный у Вейнберга, фрагмент фотографии, имя и адрес Джеральдины Фергюсон, и опустил его в почтовый ящик у ворот дома № 1134 на Калвер-авеню, в трех кварталах от 87-го участка. На почтовом ящике стояло имя “Кара Бинери” — маленькая шутка Стива Кареллы — “карабинеры” по-итальянски означает “полиция”. Было решено, что Браун должен держаться подальше от участка. Но ему хотелось, чтобы Карелла смог получить всю информацию уже по дороге на работу.
У самого Брауна рабочий день начался, можно сказать, совершенно очаровательно. Впрочем, и закончился он довольно “очаровательным” образом.
Джеральдина Фергюсон оказалась невысокой белой женщиной лет тридцати, с длинными прямыми волосами, карими глазами и полными чувственными губами. Она была одета в лиловые расклешенные спортивные брюки и мужскую рубашку из бледно-лилового атласа. В ушах были большие золотые серьги в форме колец.
— Доброе утро, — встретила она Брауна ослепительной улыбкой. — Чудесное утро, не правда ли?
— Замечательное, — отозвался Браун.
— Вы пришли по поводу Гонзаго?
— Думаю, что нет, — ответил Браун. — А что такое “гонзаго”?
— Луис Гонзаго, — сказала она и снова улыбнулась. — Это художник. Я думала, вы хотите посмотреть его картины, но мы их уже сняли. Вы поедете в Лос-Анджелес?
— Да нет, как-то не собирался.
— Со следующего вторника там начнется его выставка в “Хэррон-гэллери”. На Сепульведа.
— Нет, я не поеду в Лос-Анджелес.
— Очень жаль, — снова улыбнулась она.
Прекрасно сложенная, ростом около пяти футов девяти дюймов, она была быстра и грациозна, что очень понравилось Брауну. В ее карих глазах отражался солнечный свет, проникавший сквозь витрину, на губах время от времени мелькала быстрая улыбка. Она широко раскинула руки и добавила:
— Но у нас полно и других картин, так что если хотите, буду рада вам помочь. А хотите, можете посмотреть сами. Что вас интересует? Живопись или скульптура?
— Ну... — замялся Браун, думая, как бы ему получше соврать. — Это ваша собственная галерея? — спросил он, уклоняясь от прямого ответа.
— Да.
— Значит, вы и есть мисс Фергюсон? Я хотел сказать, это ведь Фергюсон-гэллери, так что я подумал...
— Вообще-то миссис Фергюсон. Но на самом деле уже нет, — добавила она, и опять быстро и открыто улыбнулась. — Я была замужем за мистером Фергюсоном, мистером Гарольдом Фергюсоном, но мы больше не делим хлеб и постель, так что хотя я — по-прежнему Джеральдина Фергюсон, но больше не миссис Фергюсон. О, черт! — сказала она. — Почему бы вам не называть меня просто Джерри? А вас как зовут?
— Артур Стокс.
— Вы полицейский, Артур? — решительно сказала она.
— Нет. С чего вы взяли?
— Вы большой как полицейский, — она пожала плечами. — К тому же у вас с собой револьвер.
— Разве?
— Да. Вот здесь, — сказала она и показала, где именно.
— Я думал, его не видно.
— Гарольд работал с бриллиантами, и у него было разрешение на ношение оружия. Он носил здоровенный револьвер в наплечной кобуре, точно там же, где и вы. Сами понимаете, если ваш муж постоянно ходит с револьвером, то вы привыкаете к тому, как это выглядит. Поэтому я заметила ваш револьвер сразу же. Зачем вам револьвер, Артур? Вы тоже занимаетесь бриллиантовым бизнесом?
— Нет. Я работаю по части страховки.
Он подумал, что для начала это достаточно честно, даже если он и “одолжил” это занятие у Ирвинга Кратча, хотя тот, насколько ему было известно, револьвера не носил.
— Разве страховые агенты ходят с оружием? — спросила Джерри. — А я и не знала.
— Да, если они занимаются расследованиями по страховому иску.
— Неужели у кого-то украли картину! — воскликнула она. — И вы пришли сюда, чтобы проверить подлинность...
— Нет. Не совсем.
— Артур, — сказала она. — Я думаю, вы полицейский. Я и в самом деле так думаю.
— Зачем полицейскому приходить к вам, мисс Фергюсон?
— Джерри. Может быть потому, что я запрашиваю за картины такие непомерные цены? — улыбнулась она. — Я не делаю этого. Хотя, если честно, то — да. Не хотите ли взглянуть на какие-нибудь картины, пока вы решите — полицейский вы или нет?
Она провела его по галерее. Стены были выкрашены в белый цвет, в нишах висели светильники, освещавшие картины и скульптуры. Ее вкусы в области живописи несколько отличались от вкусов Брауна — дикие цветовые сочетания, нереальные геометрические фигуры подавляли и не поддавались описанию. Материал для создания скульптур собирали, наверное, на свалке — автомобильные фары, приваренные к гаечным ключам; выкрашенная в красный цвет прокачка водопроводчика, прикрученная проволокой к вытертой щетке от швабры, и так далее в том же духе...
— Я полагаю, что вы вряд ли придете в дикий восторг, — улыбнулась Джерри. — Какой вид искусства вы предпочитаете?
— Э... я имел в виду совершенно особенную картину.
— Кто-нибудь видел ее здесь? — спросила она. — А это не могло быть на выставке Гонзаго?
— Не думаю.
— А что это за картина?
— Это не картина. Это фотография.
Джерри покачала головой.
— Здесь этого не могло быть. Мы никогда не устраивали фотовыставок с тех самых пор, как я владею галереей, то есть около пяти лет.
— Это даже не целая фотография, — сказал Браун, пристально глядя на нее.
— Ого! — на этот раз Джерри не улыбнулась. — А что случилось с тем парнем?
— С каким?
— С тем, что побывал здесь три или четыре тысячи раз за последние два месяца. Довольно высокий, с длинными светлыми волосами. В первый раз он сказал, что его зовут Эл Рейнольд, а потом забыл и во второй раз представился Элом Рэндольфом. Он тоже из полиции?
— Никто из нас не работает в полиции.
— Мистер Старк...
— Стокс, — поправил Браун.
— Маленькая проверка, — улыбнулась Джерри. — Мистер Стокс...
— Артур.
— Артур, у меня нет того, что вы ищите. Поверьте. Если бы было, то я бы продала это вам. За хорошую цену, конечно.
— Цену можно назначить хорошую.
— Что значит “хорошую”?
— Назовите сами, — предложил Браун.
— Ну хорошо, вы видите ту картину Олбрайта, вон на той стене?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36