Отсюда и его отношение. Кого-нибудь из мужчин он выгонял?
— Одного. Но тот был горьким пьяницей...
— Вы думаете, он меня уволит?
— Не знаю.
— Так... Он прочувствовал, что вчера я подверглась большой опасности?
— Но ведь это так и было! Не надо было ему ставить вас на дверь. Кстати, я возражал. Мы спорили, кого послать, вас или Марту.
— Почему?
— Вы еще скороспелка. Мало опыта, тренированности...
— Но ведь вышло же.
— К счастью. Не думаю, что Марте это удалось бы. Кстати, хорошо, что старик заменил ее.
— А почему вы мне об этом говорите?
— Она слишком агрессивна и легка на подъем. Поэтому вообще не думаю, что из нее получится хороший парламентер.
— Вы об этом Брэди сказали?
— Да.
— А что со мной? Из меня получится хороший, как вы думаете?
— Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер — это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... — Он покачал головой. — Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть «подставой»... Странно, что вы об этом не знаете.
— Как ее фамилия?
— Мобри, Джорджия Мобри.
— Не припоминаю.
— Она в основном, работает в «наркоше», в наркобригаде.
— Все равно не помню.
— Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.
— К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.
— Ну, как бы то ни было...
— Но мне повезло. Правда?
— Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...
— Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.
— Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... — Гудмэн многозначительно помолчал. — Там же была девочка. И револьвер.
— А почему Брэди пошел на риск?
— Рискнул вами или общим подходом к делу?
— И тем, и другим.
— Вами — потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...
— Это спасло жизнь.
— Так обернулось дело.
— Тогда зачем ему меня прогонять?
— Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...
— Так долго!
— А что?
— Вы моложе выглядите.
— Хм. Мне тридцать восемь.
— И все равно — моложе. Так почему же все-таки выгонять?
— Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге. Вы понимаете идиш?
— Я знаю, что такое «мишугге». И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.
— Почему же?
— Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.
— Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.
— Но это точно то самое, что...
— Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.
— Не знаю. А вы?
— Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.
— Не выгнал же.
— Только потому, что я его отговорил.
— Как же это вам удалось?
— А я ему сказал, что вы — бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.
— Бесстрашная? О, если бы вы только знали...
— Да, бесстрашная, — повторил он. — И другие, хм, вещи тоже — правда.
— И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...
— Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.
— Не врите, — бросила она. — Не говорили.
— Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?
Она посмотрела на него.
— Ну как?
— А что идет? — спросила она.
Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это — неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:
— Благодарю вас, мистер Лееб. — И повесил трубку.
В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название — Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: «Бай и Уи. Щеночки».
Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.
Полина Уид была потрясена.
Красивой блондинке было под тридцать, как предположил Карелла. Черное балетное трико облегало очень стройное и гибкое тело. Глаза едва подведены синей тушью. Оглушительную новость она вначале восприняла с недоверием. Сказала им, что это — не иначе как розыгрыш. Однако, внимательнее взглянув в их строго официальные с золотым тиснением и лазоревыми полями жетоны с эмблемами (сыщики совали их уже второй раз), она прижала руку к губам и захихикала, качая головой; словом, проделала все, что полагается при подобных оказиях. Сцена истинного удивления, переходящего в восторг.
— И все-таки не могу поверить, — заявила она. — Так не бывает.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет? — спросил Браун.
— Никаких, — сказала она. — Совершенно невероятный сюрприз. Десять тысяч — это ж целое состояние! Но за что? Его я едва знала. Вы уверены, слушайте, что это не ошибка?
Они уверили ее, что не ошибка. Показали параграф, который специально выписали из завещания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Одного. Но тот был горьким пьяницей...
— Вы думаете, он меня уволит?
— Не знаю.
— Так... Он прочувствовал, что вчера я подверглась большой опасности?
— Но ведь это так и было! Не надо было ему ставить вас на дверь. Кстати, я возражал. Мы спорили, кого послать, вас или Марту.
— Почему?
— Вы еще скороспелка. Мало опыта, тренированности...
— Но ведь вышло же.
— К счастью. Не думаю, что Марте это удалось бы. Кстати, хорошо, что старик заменил ее.
— А почему вы мне об этом говорите?
— Она слишком агрессивна и легка на подъем. Поэтому вообще не думаю, что из нее получится хороший парламентер.
— Вы об этом Брэди сказали?
— Да.
— А что со мной? Из меня получится хороший, как вы думаете?
— Вы уже и так вполне на уровне. Конечно, кое-что вы проделали несколько неуклюже, но ситуация-то и впрямь была аховая! Я привык называть вещи своими именами. Полицейский парламентер — это полицейский парламентер. И мы никогда не будем лгать, какие бы требования ни выставил захватчик. Подделываться под шлюху... — Он покачал головой. — Я сказал Брэди, что сама идея мне не по душе. Но когда он заупрямился, я предложил: давайте позовем Джорджию. Если мы вынуждены обманывать захватчика, значит, с этим справится только очень опытный парламентер. А Джорджии уже приходилось и перекрашиваться, и быть «подставой»... Странно, что вы об этом не знаете.
— Как ее фамилия?
— Мобри, Джорджия Мобри.
— Не припоминаю.
— Она в основном, работает в «наркоше», в наркобригаде.
— Все равно не помню.
— Так или иначе, она могла бы аккуратненько сработать вчера. Беда в том, что она в отпуске. Но... Какая разница! Вы же сами сказали: и так все вышло.
— К счастью. Или, скорее, повезло. Это ваши слова.
— Ну, как бы то ни было...
— Но мне повезло. Правда?
— Мне кажется, все должно было происходить по-другому. Не следовало, наверное, врать ему. Если бы он вас разоблачил...
— Я старалась, так сказать, играть на недомолвках.
— Это точное выражение. Но на деле мы выдавали вас за шлюху. И если бы он вдруг заподозрил, что мы морочим ему голову... — Гудмэн многозначительно помолчал. — Там же была девочка. И револьвер.
— А почему Брэди пошел на риск?
— Рискнул вами или общим подходом к делу?
— И тем, и другим.
— Вами — потому, что старик отверг Марту. А ведь Брэди поначалу послал именно ее, не кого-нибудь. Ну а обман... Наверное, подумал, что он даст плоды. И уж если это могло спасти жизнь дитяти...
— Это спасло жизнь.
— Так обернулось дело.
— Тогда зачем ему меня прогонять?
— Не знаю, как у него все в голове устроено. А уже десять лет с ним работаю...
— Так долго!
— А что?
— Вы моложе выглядите.
— Хм. Мне тридцать восемь.
— И все равно — моложе. Так почему же все-таки выгонять?
— Не знаю. Ей-ей. Меня как громом ударило. Сначала он меняет Марту на вас, а потом идет на все ваши условия. Ну-с, в итоге вы вытаскиваете и девчонку, и старца без единой царапины, а Брэди решает вас уволить. Мишугге. Вы понимаете идиш?
— Я знаю, что такое «мишугге». И мне кажется, знаю также, почему он хочет меня выбросить.
— Почему же?
— Потому что поступила по-своему. Не так, как он хотел.
— Он знал, что так будет, когда вы сказали, что никто не должен вмешиваться, пока старец не отдаст и ребенка, и оружие. Идея Брэди заключаюсь в том, что сначала выходит девчонка, а уж потом входите вы: торговля на равных.
— Но это точно то самое, что...
— Вы меня немного не поняли. Если бы он хотел выгнать вас из-за строптивости, то почему не сделал это тогда же, прямо на месте? Когда вы отказались поступить, как он приказал.
— Не знаю. А вы?
— Наверное, до него дошло, что, так сказать, на десерт он должен вас уволить, чтобы показать, кто начальник.
— Не выгнал же.
— Только потому, что я его отговорил.
— Как же это вам удалось?
— А я ему сказал, что вы — бесстрашная, честная, симпатичная и умная. И что, вероятно, станете лучшей в его команде. Несмотря на принадлежность к слабому полу.
— Бесстрашная? О, если бы вы только знали...
— Да, бесстрашная, — повторил он. — И другие, хм, вещи тоже — правда.
— И поэтому он дал мне месяц испытательного срока...
— Ах да, кстати. Я ему сказал, что вы еще и красивая.
— Не врите, — бросила она. — Не говорили.
— Да нет, сказал. Хотите сегодня пойти в кино?
Она посмотрела на него.
— Ну как?
— А что идет? — спросила она.
Луис Лееб заявил Карелле по телефону, что завещание его партнера уже подколото к досье, к работе над ним приступили, и потому у Луиса Лееба нет ни времени, ни желания обсуждать какие-либо детали с сыщиками, расследующими убийство. И уж конечно, не после того, как они надругались над священными гражданскими правами убитой горем вдовы мистера Шумахера; это — неслыханное преступление, а потому он, Лееб, естественно, а не Шумахер, до сих пор ожидает письменного извинения. Карелла сказал:
— Благодарю вас, мистер Лееб. — И повесил трубку.
В два пополудни, после того как часа полтора они прокорпели над завещанием в Третейском суде (каковой также почему-то назывался эрзац-судом, тогда как в других городах у него было иное название — Арбитражный), Карелла и Браун поехали в центр города на Джефферсон-авеню и оставили машину в изысканном соседстве с антикварными и модными магазинчиками, бутик, салонами красоты и выставками. Между двумя картинными галереями уютно гнездился магазин с кокетливым названием: «Бай и Уи. Щеночки».
Хозяйкой магазина была некая Полина Уид. Зго она продала черного породистого щеночка-лабрадорчика Маргарет Шумахер, дабы та могла подарить его мужу в честь первого Рождества, проведенного вместе. И вот теперь Уид была указана в завещании покойного как одна из наследниц. Ей досталось десять тысяч долларов.
Полина Уид была потрясена.
Красивой блондинке было под тридцать, как предположил Карелла. Черное балетное трико облегало очень стройное и гибкое тело. Глаза едва подведены синей тушью. Оглушительную новость она вначале восприняла с недоверием. Сказала им, что это — не иначе как розыгрыш. Однако, внимательнее взглянув в их строго официальные с золотым тиснением и лазоревыми полями жетоны с эмблемами (сыщики совали их уже второй раз), она прижала руку к губам и захихикала, качая головой; словом, проделала все, что полагается при подобных оказиях. Сцена истинного удивления, переходящего в восторг.
— И все-таки не могу поверить, — заявила она. — Так не бывает.
— У вас есть какие-нибудь соображения на этот счет? — спросил Браун.
— Никаких, — сказала она. — Совершенно невероятный сюрприз. Десять тысяч — это ж целое состояние! Но за что? Его я едва знала. Вы уверены, слушайте, что это не ошибка?
Они уверили ее, что не ошибка. Показали параграф, который специально выписали из завещания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79