Сэдлер оказался мужчиной лет сорока пяти, могучего телосложения, с грубыми чертами лица. Он охотно рассказал Мейеру, что некогда играл полузащитником за Дармут. Правда было это еще в 1940 году, но он играл вплоть до призыва в армию. А теперь вот старается поддерживать спортивную форму, дважды в неделю по понедельникам и четвергам играя в гандбол в клубе при Ассоциации молодых христиан. Во всяком случае, это хоть как-то помогает поддерживать спортивную форму. Правда, гандбол не может компенсировать того, что ему приходится сидеть за столом по восемь часов в день.
Мейер сразу же заподозрил намек. Уже несколько недель как он особенно чувствительно относится к собственному весу. Началось это после того, когда он узнал, что именно имеет в виду его четырнадцатилетний сын, называя его "Старый Криска". Небольшое расследование помогло установить, что на школьном жаргоне это означает "толстяк" – достаточно неуважительное прозвище, хотя, возможно, и с примесью симпатии. Он наверняка выпорол бы сына за это, если бы жена его Сарра, не заявила, что, может, мальчик не так-то уж и не прав. "Мы ведь не замечаем, что толстеем понемножку, – сказала она Мейеру, – и тебе наверняка не помешало бы немного позаниматься в гимнастическом зале при главном управлении полиции." Мейер, чье детство прошло под издевательства инаковерцев, уж никак не ожидал подобного удара со стороны того, чьи пеленки когда-то портили ему жизнь. Он подозрительно взглянул на Сэдлера, как на лазутчика вражеского лагеря, а потом неожиданно ему пришло в голову, что сам-то он, если глянуть со стороны, скорее всего просто типичный еврей, помешанный на своем еврействе. Просто нормальный маньяк.
Его подозрения как относительно себя, так и относительно Сэдлера, несколько рассеялись, когда он попал в раздевалку Ассоциации молодых христиан, в которой стоял точно такой же запах, который мог бы стоять и в раздевалке Ассоциации молодых евреев, если бы таковая имелась в этом городе. Как-то сразу убедившись в том, что ничто в мире не рассеивает столь успешно подозрительность и предубежденность, как запах мужской раздевалки при спортивном зале – раздевалки, которой свойственна атмосфера грубоватой мужской дружбы, товарищества и взаимовыручки, Мейер прислонился к шкафчикам раздевалки в ожидании того, когда Сэдлер переоденется в свои гандбольные шорты и продолжит свой рассказ о завещании Тинки.
– Она оставила все своему бывшему мужу, – сказал Сэдлер. – Именно таково ее желание.
– И ничего не оставила дочери?
– Только в том случае, если Деннис умрет раньше Тинки. На этот случай она назначила опекуна, доверив ему распоряжаться имуществом до ее совершеннолетия.
– А Деннис знает об этом?
– Понятия не имею.
– А была ему отослана копия завещания?
– Во всяком случае, я ее не отсылал.
– А сколько экземпляров завещания вы отослали Тинке?
– Две копии. Оригинал его хранится у меня в сейфе.
– Это она сама потребовала, чтобы ей отослали две копии?
– Нет. Но мы обычно отсылаем по две копии завещаний всем завещателям. В большинстве случаев люди любят иметь у себя под рукой запасной экземпляр на тот случай, если возникнет необходимость поправок, а второй, как правило, держат в сейфе своего банка. По крайней мере, такова практика.
– Мы весьма тщательно обыскали квартиру Тинки, мистер Сэдлер, но так и не нашли копии ее завещания.
– В таком случае, можно предположить, что она и в самом деле отослала ее своему бывшему мужу. И ничего странного я тут не вижу.
– Неужели?
– Видите ли, отношения между ними сохранялись самые дружественные. А кроме того, он ведь действительно является единственным наследником. И легко можно предположить, что Тинка желала поставить его об этом в известность.
– Ага, – задумчиво произнес Мейер. – А насколько велико это наследство?
– Ну все, что у нее имеется – это картина.
– Как это понимать?
– Я имею в виду картину Шагала.
– Простите, я все-таки не понимаю.
– Я говорю о картине художника Шагала. Тинка приобрела ее несколько лет назад, когда она начала наконец зарабатывать хорошие деньги. Я полагаю, что сейчас эту картину можно оценить примерно в пятьдесят тысяч долларов.
– Это вполне приличная сумма.
– Верно, – сказал Сэдлер. Он уже облачился в шорты и сейчас старательно натягивал перчатки, всем своим видом показывая, что ему пора выходить на площадку. Однако Мейер решил игнорировать все эти намеки.
– А как насчет всего остального имущества? – спросил он.
– А это и есть ее имущество.
– Как это?
– Картина Шагала и составляет содержание ее завещания или ту часть его, которая представляет собой значительную ценность. А остальное – это мебель, кое-какие ювелирные изделия, предметы туалета и прочие мелочи, но, уверяю вас, все это не представляет собой сколько-нибудь значительной ценности.
– Погодите, мистер Сэдлер, я чего-то тут не понимаю. Насколько мне известно, Тинка Закс зарабатывала около ста пятидесяти тысяч долларов в год. Неужели вы всерьез утверждаете, что к моменту своей смерти все ее имущество или капитал оказались вложенными в картину Шагала, которая оценивается в пятьдесят тысяч долларов. Как такое могло произойти?
– Не знаю, но именно так обстоят дела.
– И чем вы можете объяснить это?
– Ничего не могу вам сказать. Я ведь не был консультантом по вкладыванию ее капитала, я был всего лишь консультирующим ее юристом.
– Но в качестве такового вы ведь наверняка попросили ее определить состав ее имущества при составлении завещания, правда?
– Правильно.
– Ну, и как же она сама определила его?
– Именно так, как я и сказал вам только что.
– А когда это было, мистер Сэдлер?
– Завещание было составлено двадцать четвертого марта.
– Двадцать четвертого марта? Это означает, что всего лишь около месяца назад?
– Правильно.
– А были у нее какие-нибудь причины, чтобы составить завещание именно в это время?
– Об этом мне ничего не известно.
– Я спрашиваю о том, не было ли у нее проблем со здоровьем или еще чего-нибудь?
– Выглядела она вполне здоровой.
– А не была ли она напугана чем-нибудь? Не показалось ли вам, что она предчувствует какую-то беду или угрозу жизни?
– Нет, ничего такого я не заметил. Она нервничала, это было заметно, но при этом отнюдь не выглядела напуганной.
– А почему она нервничала?
– Этого я не знаю.
– Вы у нее не спрашивали о причине волнения?
– Нет, не спрашивал. Она пришла ко мне за тем, чтобы составить завещание, и я помог ей составить его и оформить должным образом.
– А приходилось вам до этого оказывать ей какие-либо услуги юридического порядка, перед тем, как составить это завещание?
– Да. У Тинки был дом в графстве Мейвис и я занимался оформлением бумаг, когда она решила продать его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46