Таким способом его могла задушить даже женщина — при условии, если б зашла к нему сзади. Да хоть вы, Галина Матвеевна, — сказал Борис Павлович, гадко при этом лыбясь.
Я тоже усмехнулся, глядя на клушу, которая сделала большие глаза:
— Дичь!
— Почему дичь? — возразил Борис Павлович. — Или вы полагаете, что прерогатива убийства принадлежит мужчинам? В судебной практике немало примеров…
— Леди Макбет, к примеру, — снова подсказал я.
— Зачем мне его убивать?
— А мне зачем? — спросил я.
— В том-то и дело, что у каждого из вас были причины от него избавиться. Саша — из ревности, Глеб Алексеевич — чтоб завладеть подлинником «Данаи», а вам, Галина Матвеевна, — чтобы избавиться от свидетеля вашего предыдущего преступления.
— Нет! — крикнул Саша.
— Может, и нет. Пока что — еще одна рабочая гипотеза. Слишком уж странно выглядят оба ваших взаимных алиби — сначала с Никитой, теперь с Сашей.
— Версия № 3, - сказал я. — Если один убийца на обе жертвы, кто бы из вас им ни был, я — сбоку припека: во время первого убийства я был в Нью-Йорке. Версия № 3 мне подходит.
— По-вашему, чем больше версий, тем лучше, — подытожил Борис Павлович. — Расширение списка подозреваемых вам на руку. Надеетесь, так мы скорее запутаемся?
— Надеюсь? Надежда не распространяется на прошлое. За неимением точных фактов и улик вы полагаетесь единственно на собственные гипотезы, которые, множась, удаляют вас от невнятной реальности.
— Что касается убийств — может быть. Но не в отношении «Данаи» — у вас единственного с ней особые отношения. И наконец о реальности, коли вы так ею озабочены, Глеб Алексеевич. Достаточно двух минут, чтоб, сжав горло, перекрыть кислородное питание мозга. Лишенный этой подпитки, мозг прекращает свою деятельность. Научный термин для такого рода удушья — странгуляционная асфиксия. Практически смерть наступает мгновенно. Остановке сердца предшествуют нарушение легочной вентиляции, судороги, резкий цианоз лица, потеря сознания, а также непроизвольные мочеиспускание и дефекация. А учитывая индивидуальную конституцию покойного — короткую толстую шею и апоплексическую предрасположенность, — справиться с ним было относительно легко, особенно с учетом нападения во время сна. Замочить его мог любой из вас. Вот почему, хоть ваше грузинское алиби и не надежно, — обратился Борис Павлович ко мне лично, вы не единственный, кто может оказаться замешанным в этом деле. Вместо того чтоб постепенно, путем исключения, сужать круг подозреваемых, мы вынуждены, наоборот, расширить его за счет остальных присутствующих, чье алиби, будучи взаимным, также может быть подвергнуто сомнению. Мы прорабатываем любую версию, которая могла бы приблизить нас к разгадке. У нас на дисплее компьютера…
— Будем теперь ждать версию № 4, а заодно и шоферов под соответствующими номерами, — перебил я, поднимаясь. Как-то не улыбалось мне слушать всю эту фигню о методах работы бывших чекистов.
Обнял Сашу, а на Курицу даже не глянул. Борис Павлович догнал меня на лестнице. На улице его ждала тачка — к сожалению, с шофером. Борис Павлович предложил меня подбросить.
— А как же мосты? — спросил я.
— По Дворцовому, — сказал он шоферу. И, обернувшись ко мне, пояснил: Его разводят дважды. А в промежутке на двадцать минут сводят снова. Если успеем проскочить в дырку…
Успели. После всех треволнений заснул как убитый. Покойничек не являлся, совесть чиста, хотя, боюсь, Борис Павлович слукавил и на этот раз я вдряпался по уши. Круг сужается, обложен со всех сторон, дело дрянь. Но доказательств пока никаких, а за «Данаю» спокоен. Или я в самом деле допустил еще одну промашку? Какую?
11. МНЕ ХОЧЕТСЯ БЕЖАТЬ ОТ МОЕГО ПОРОГА, НО КУДА?
На следующее утро узнал о первом аресте по «нашему» делу. Через несколько часов после того, как мы с Борисом Павловичем ушли от Саши, их с Галей разбудил звонок в дверь.
Как ни странно, арестован был Саша, а не Галя. От нее я и узнал обо всем: позвонила мне сразу после его ареста, вся в мандраже. Какое именно предъявлено обвинение, она не знала.
С тем же вопросом обратился к Борису Павловичу, хоть и понимал, что засвечиваюсь. Первый раз я ему звонил сам, а не он мне.
— Пока никакого. А вы что волнуетесь? Уж кто-кто, а вы должны бы точно знать, почему мы его арестовали… Одно могу сказать со всей определенностью не по обвинению в краже «Данаи». (Смех в трубке.) Задержан для допроса. У нас есть право на сорокавосьмичасовое задержание без предъявления обвинения. Но я так полагаю, что оно будет предъявлено значительно раньше.
Вот именно! Времени в моем распоряжении было всего ничего, шанс ничтожный, но я просто обязан использовать его до конца. Ладно там очки или разведенные мосты, но попасться на великодушном жесте — никогда себе не прощу! Каким надо быть идиотом, чтоб самолично вручить им против себя улику! Перед глазами стоял Саша, засовывающий письмо Лены себе в карман. Боюсь, «Даная» от меня теперь дальше, чем когда бы то ни было. Проклятие!
Единственное, на что у меня оставалось время, так это на звонок, хотя я и не знал точно куда — в Тбилиси, в Стамбул или в Грецию. Только не из гостиницы — телефон наверняка прослушивается. Решил наскоро позавтракать и пойти на Почтамт.
Не тут-то было!
Буфет на пятом этаже открывался только через час, а на третьем, как назло, — закрылся перед моим носом, хотя должен был работать еще двадцать минут. Взлетел на седьмой — переучет. Спустился в ресторан — наглая девка объявляет, что индивидуумов они временно не обслуживают, вот-вот нагрянет важная делегация. Ничего не оставалось, как подняться к себе и упросить коридорную наскоро мне что-нибудь сварганить. Что делать! Так уж устроен, что без стакана сока с чашкой кофе и последующей дефекации я не человек. Во время последней — стук в дверь. Терпеть не могу, когда прерывают мой утренний моцион, да еще на самом интересном месте. Не говоря уж о том, что именно там мне приходят в голову самые значительные мысли.
— К вам пришли!
«Ко мне или за мной?» — крикнул я из гальюна, но не вслух, а вслух просил подождать, пока приведу себя в порядок. Помню, в прежней жизни пошел однажды на свиданку к Борису Павловичу, а ширинку застегнуть забыл дополнительное унижение. А сейчас вот прерывают важнейший физиологический акт. Ничего, потерпят, а нет — пусть взламывают дверь.
Нет, в это утро мне решительно не удается следовать завету Горация и ничему не удивляться. Пять минут спустя впустил в номер Галю. Ее только не хватало.
Вид потерянный, лицо опухшее. Что-то она зачастила с этим делом, хоть слезы ей явно не к лицу. Нет, никто из живых не дождется больше от меня сочувствия, коли я не поддаюсь жалости даже к самому себе. Только мертвым! Мне б самому отметелиться, остальные — по х… Напомнил ей о женах декабристов и поинтересовался, собирается ли последовать за Сашей в Сибирь или дождется собственного приговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Я тоже усмехнулся, глядя на клушу, которая сделала большие глаза:
— Дичь!
— Почему дичь? — возразил Борис Павлович. — Или вы полагаете, что прерогатива убийства принадлежит мужчинам? В судебной практике немало примеров…
— Леди Макбет, к примеру, — снова подсказал я.
— Зачем мне его убивать?
— А мне зачем? — спросил я.
— В том-то и дело, что у каждого из вас были причины от него избавиться. Саша — из ревности, Глеб Алексеевич — чтоб завладеть подлинником «Данаи», а вам, Галина Матвеевна, — чтобы избавиться от свидетеля вашего предыдущего преступления.
— Нет! — крикнул Саша.
— Может, и нет. Пока что — еще одна рабочая гипотеза. Слишком уж странно выглядят оба ваших взаимных алиби — сначала с Никитой, теперь с Сашей.
— Версия № 3, - сказал я. — Если один убийца на обе жертвы, кто бы из вас им ни был, я — сбоку припека: во время первого убийства я был в Нью-Йорке. Версия № 3 мне подходит.
— По-вашему, чем больше версий, тем лучше, — подытожил Борис Павлович. — Расширение списка подозреваемых вам на руку. Надеетесь, так мы скорее запутаемся?
— Надеюсь? Надежда не распространяется на прошлое. За неимением точных фактов и улик вы полагаетесь единственно на собственные гипотезы, которые, множась, удаляют вас от невнятной реальности.
— Что касается убийств — может быть. Но не в отношении «Данаи» — у вас единственного с ней особые отношения. И наконец о реальности, коли вы так ею озабочены, Глеб Алексеевич. Достаточно двух минут, чтоб, сжав горло, перекрыть кислородное питание мозга. Лишенный этой подпитки, мозг прекращает свою деятельность. Научный термин для такого рода удушья — странгуляционная асфиксия. Практически смерть наступает мгновенно. Остановке сердца предшествуют нарушение легочной вентиляции, судороги, резкий цианоз лица, потеря сознания, а также непроизвольные мочеиспускание и дефекация. А учитывая индивидуальную конституцию покойного — короткую толстую шею и апоплексическую предрасположенность, — справиться с ним было относительно легко, особенно с учетом нападения во время сна. Замочить его мог любой из вас. Вот почему, хоть ваше грузинское алиби и не надежно, — обратился Борис Павлович ко мне лично, вы не единственный, кто может оказаться замешанным в этом деле. Вместо того чтоб постепенно, путем исключения, сужать круг подозреваемых, мы вынуждены, наоборот, расширить его за счет остальных присутствующих, чье алиби, будучи взаимным, также может быть подвергнуто сомнению. Мы прорабатываем любую версию, которая могла бы приблизить нас к разгадке. У нас на дисплее компьютера…
— Будем теперь ждать версию № 4, а заодно и шоферов под соответствующими номерами, — перебил я, поднимаясь. Как-то не улыбалось мне слушать всю эту фигню о методах работы бывших чекистов.
Обнял Сашу, а на Курицу даже не глянул. Борис Павлович догнал меня на лестнице. На улице его ждала тачка — к сожалению, с шофером. Борис Павлович предложил меня подбросить.
— А как же мосты? — спросил я.
— По Дворцовому, — сказал он шоферу. И, обернувшись ко мне, пояснил: Его разводят дважды. А в промежутке на двадцать минут сводят снова. Если успеем проскочить в дырку…
Успели. После всех треволнений заснул как убитый. Покойничек не являлся, совесть чиста, хотя, боюсь, Борис Павлович слукавил и на этот раз я вдряпался по уши. Круг сужается, обложен со всех сторон, дело дрянь. Но доказательств пока никаких, а за «Данаю» спокоен. Или я в самом деле допустил еще одну промашку? Какую?
11. МНЕ ХОЧЕТСЯ БЕЖАТЬ ОТ МОЕГО ПОРОГА, НО КУДА?
На следующее утро узнал о первом аресте по «нашему» делу. Через несколько часов после того, как мы с Борисом Павловичем ушли от Саши, их с Галей разбудил звонок в дверь.
Как ни странно, арестован был Саша, а не Галя. От нее я и узнал обо всем: позвонила мне сразу после его ареста, вся в мандраже. Какое именно предъявлено обвинение, она не знала.
С тем же вопросом обратился к Борису Павловичу, хоть и понимал, что засвечиваюсь. Первый раз я ему звонил сам, а не он мне.
— Пока никакого. А вы что волнуетесь? Уж кто-кто, а вы должны бы точно знать, почему мы его арестовали… Одно могу сказать со всей определенностью не по обвинению в краже «Данаи». (Смех в трубке.) Задержан для допроса. У нас есть право на сорокавосьмичасовое задержание без предъявления обвинения. Но я так полагаю, что оно будет предъявлено значительно раньше.
Вот именно! Времени в моем распоряжении было всего ничего, шанс ничтожный, но я просто обязан использовать его до конца. Ладно там очки или разведенные мосты, но попасться на великодушном жесте — никогда себе не прощу! Каким надо быть идиотом, чтоб самолично вручить им против себя улику! Перед глазами стоял Саша, засовывающий письмо Лены себе в карман. Боюсь, «Даная» от меня теперь дальше, чем когда бы то ни было. Проклятие!
Единственное, на что у меня оставалось время, так это на звонок, хотя я и не знал точно куда — в Тбилиси, в Стамбул или в Грецию. Только не из гостиницы — телефон наверняка прослушивается. Решил наскоро позавтракать и пойти на Почтамт.
Не тут-то было!
Буфет на пятом этаже открывался только через час, а на третьем, как назло, — закрылся перед моим носом, хотя должен был работать еще двадцать минут. Взлетел на седьмой — переучет. Спустился в ресторан — наглая девка объявляет, что индивидуумов они временно не обслуживают, вот-вот нагрянет важная делегация. Ничего не оставалось, как подняться к себе и упросить коридорную наскоро мне что-нибудь сварганить. Что делать! Так уж устроен, что без стакана сока с чашкой кофе и последующей дефекации я не человек. Во время последней — стук в дверь. Терпеть не могу, когда прерывают мой утренний моцион, да еще на самом интересном месте. Не говоря уж о том, что именно там мне приходят в голову самые значительные мысли.
— К вам пришли!
«Ко мне или за мной?» — крикнул я из гальюна, но не вслух, а вслух просил подождать, пока приведу себя в порядок. Помню, в прежней жизни пошел однажды на свиданку к Борису Павловичу, а ширинку застегнуть забыл дополнительное унижение. А сейчас вот прерывают важнейший физиологический акт. Ничего, потерпят, а нет — пусть взламывают дверь.
Нет, в это утро мне решительно не удается следовать завету Горация и ничему не удивляться. Пять минут спустя впустил в номер Галю. Ее только не хватало.
Вид потерянный, лицо опухшее. Что-то она зачастила с этим делом, хоть слезы ей явно не к лицу. Нет, никто из живых не дождется больше от меня сочувствия, коли я не поддаюсь жалости даже к самому себе. Только мертвым! Мне б самому отметелиться, остальные — по х… Напомнил ей о женах декабристов и поинтересовался, собирается ли последовать за Сашей в Сибирь или дождется собственного приговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56