До меня давно уже дошло, что, пока я отсутствовал, отношения моих сараевских дружков катастрофически сместились, но чтоб до такой степени!..
Галя не успела ответить — явился Саша, выпроводив гостью и уже одетый. Выглядел он сумрачно и сонно — то ли в самом дел угорев, то ли утомившись от любовных утех.
— Что, всю кодлу притащила? — грубовато обратился он к Гале, а потом подошел ко мне, прильнул к плечу (я на голову их всех выше, а Никиты — на все полторы) и неожиданно расплакался. А потом шепнул в ухо со значением: Опоздал.
Можно подумать, что, прибудь я вовремя, Лена б осталась жива!
Я гладил его, как ребенка, по волосам, хоть и мало осталось — за эти годы он сильно облысел. Вообще если из всех них — точнее, нас — за эти годы меньше других постарела Галя, то Саша — больше всех. Или его состарили не годы, а дни? Явно был все еще не в себе.
Боковым зрением засек, как оба они пренебрежительно, глумливо либо раздраженно обращаются с Галей, шпыняют ее почем зря. Не мне за нее вступаться и им пенять — никто ее так в жизни не обидел, как я.
Тем временем она суетилась у холодильника, готовя выпивон-закусон, что было весьма кстати — в мастерской у Никиты мы не успели ни пригубить, ни подкрепиться, пока он демонстрировал свои вариации на тему «Данаи» и исповедовался, а потом прискакала Галя. Ну прямо скатерть-самобранка: свежий бородинский хлеб, сочная ветчина, сервелат, даже соленые грибы, вкус которых я успел позабыть в Америке, а во главе стола — две бутыли «Адмиралтейской». Промочить горло не мешало. Взял на себя почетную обязанность и разлил пойло. Никита, не дожидаясь других, тут же отправил стопаря по назначению, я ему плеснул снова. С отвычки сивуха показалась забористой — ударило в ноздрю еще до того, как пригубил.
Не знаю, нравилась ли ей самой, но роль хозяйки Гале шла. Именно здесь, а не у себя на 2-й Красноармейской, где Достоевский сочинил половину «Преступления и наказания», а именно — «Преступление». Преступление уже есть наказание: наказание — его совершать, а потом мучиться и таиться. В самом этом названии скрыта какая-то тавтология — преступление не нуждается в дополнительном наказании, будучи наказанием само по себе. Зачем наказывать убийцу, когда он наказывает себя сам, убивая? Взять Сашу или Никиту — оба мучаются: один настоящей виной, а другой ложной. Кто какой? А лучше всех жертве — худшее для нее позади, вечный покой, а нам он только снится, как сказал поэт — и пальцем в небо: какой там покой, сплошные кошмары! Нет, уж если мне когда придется кого замочить, ни за что не допущу себя до подобных переживаний: непозволительная роскошь!
И что меня развезло на эту тему?
А Галя кухарила, что у себя дома. Еще меня удивило, что холодильник у Саши был полон припасов и водяры — будто ничего не произошло! Я вспомнил разговор с Галей — как горячо она опротестовала мое сравнение с Ромео. А Никита Джульетту заменил на Дездемону и не только подозревает Сашу в убийстве, но сам его боится. Галя, правда, сама же и перенаправила мои подозрения с Саши на Никиту, но тут же заявила, что у него алиби — в это время он был с ней. Или она сварганила ему алиби по старой дружбе? Живо представил, как прибегает к ней Никита и раскалывается, а она тут, же на месте сочиняет ему алиби. Но зачем Никите убивать Лену? Саше — понятно: из ревности. Тем более у него нет алиби никого рядом с ним в ванной не было, когда придушили Лену. Правда, у невинных всегда нет алиби, в то время как убийца заранее его готовит — одновременно с убийством. Если только это не убийство экспромтом. И все равно — зачем Никите убивать Лену? Галя говорит, что убийство — это любовь. Вот кого бы уж точно никто по любви не кокнул!
Тысяча вопросов и полная невнятица вместо ответа. К сожалению, меня все больше затягивал этот побочный сюжет — ведь цель моей поездки не мертвая женщина, а вечно живая. А то, что она жива, пусть и подранок, не сомневался нисколько, несмотря на похищение. Инверсия, читатель: благодаря похищению! Чтоб сохранить в неприкосновенности, особенно после гнусного нападения прибалта. От похотливых взглядов, от чужого сглаза. А кто поручится, что не найдется еще один вандал, который притащит в Эрмитаж взрывчатку и уничтожит «Данаю» вместе с пуленепробиваемым стеклом? Либо тот же прибалт, что вышел на свободу и теперь, может, вынюхивает след своей жертвы! Если что меня и нервировало, так только судьба «Данаи» — а что, если ее слямзят у похитителя, стоит тому зазеваться? И будет он обворованный вор, а мне каково? Вспомнил секретный музей на греческом острове и его иракско-еврейского хозяина по имени Наджи — не зря же он, черт побери, приценивался к «Данае».
Кого б я хотел сейчас увидеть, так это Лену. Из всех нас она была самая понятливая и жалостливая. Это она мне сказала, догадавшись о моей агалматофилии, что у Данаи знакомый такой запашок из подмышек, родной, как у мамы, мшистый треугольничек, а там уж у нее мокрым-мокро от ожидания — так реалистично ее изобразил Рембрандт. Тем и влечет зрителя — не какая-то заоблачная дива, а самая что ни на есть земная и некрасивая. Никто так не чувствовал искусство, как Лена. Так и тянуло расколоться и все рассказать как на духу. И что родная, как мать, которую зрительно не помню, но какой-то ее древний, как архетип, образ тревожит по ночам. И что страстно хотелось перевоплотиться в Данаю, и чтоб не я, а меня, как ее, в первый раз, — до сих пор обидно, что лишен этой возможности: физической потери девства! И что первый оргазм — в Эрмитаже, перед Дана-ей, при всех. В том-то и дело, что никакого рукоблудия — одной только силой воображения. И ужас, что осрамился перед всем классом. Оказалось: никто ничего не заметил.
Самое сильное в моей жизни потрясение.
Даная, моя первая и единственная.
— Ну ладно ты — хрен с тобой. А мяу? — грубовато втолковывал Никита.
— Что с ним сделается! — сказал Саша. — Жил бы у тебя в мастерской, с твоим бы сдружился. Или у Гали: скрасил бы ей одиночество. Кот — не собака: в день ее смерти канючил у меня еду.
— А ты с тех пор ничего не ел? — опять наехал на него Никита.
— Заткнись! — сорвалась Галя.
Мы просидели у Саши битых два часа и за исключением начального этого наскока обходили несостоявшееся его самоубийство, потому что, высмей его за ложную тревогу, он, чего доброго, попытается на самом деле — в доказательство серьезности намерений. Чего нам не удалось избежать, так это разговоров о Лене. Хоть Галя и пыталась перенаправить беседу в нейтральное русло, Саша возвращался к ней опять и опять. Производил впечатление немного чокнутого.
— Вошел в морг и обомлел. Давно не видел ее такой красивой. Смерть возвратила ей прежний облик. Выглядела как в самом начале, когда я в нее по уши, с первого взгляда, еще до того, как до меня дошло, что влюблен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56