Нет, через центральный выход будет вернее. Случайный полицейский, не знающий куда деваться от скуки, представляет собой большую опасность, чем засада у дверей. Заметив черномазого, который лезет ночью через забор, он обязательно примет его за грабителя и сделает предупредительный выстрел в лоб.
Прежде чем войти в вестибюль, защищенный снаружи домофоном, Шафт нашарил на стене выключатель и выключил свет. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его и всполошился. В темноте он быстро очутился у двери, выходящей на Джейн-стрит, мгновение прислушивался к звукам снаружи, затем выскочил на улицу и торопливо пошел на восток, мимо кирпичных домов, к началу Восьмой авеню.
Восьмой авеню он достиг за несколько секунд. Рысью обогнув газетный киоск на углу, по диагонали пересек авеню на уровне Двенадцатой улицы, с ее бестолковым несуразным треугольником Абигдон-сквер. При повороте на улицу антикваров Бликер-стрит он почти бежал.
Кучи мусора на тротуарах вкрадчиво блестели в свете ночных огней. Молчащие, пустые, как людские мечты, подъезды, были черны. Ничто не укрывалось от глаз человека, бегущего по Бликер-стрит. Он был, как всегда, настороже. Он мог, в любую секунду уловив предупреждение, ответить действием. Ему нравилось ощущать движение своего сильного, крепкого тела, толчки крови в мышцах в ритм биению сердца. Он наслаждался радостью атлетизма.
Как у него возникла эта идея? Шафт спрашивал себя об этом, двигаясь мимо Кристофер-стрит в сторону Седьмой авеню. Просто возникла, и все. На почве отчаяния и ненависти, куда упало ее семечко, когда он был в баре «Доктор Но». Он именно тогда понял, что творится вокруг и что он должен принять в этом активную роль, изменить направление удара, иначе невозможно жить и работать. Ему надоело рисковать жизнью всякий раз, когда он поворачивает за угол. Фокус игры должен был вернуться к Беатрис. Где они ее прячут? Как ее достать? Что они за нее хотят? Как ему самому уцелеть в этих поисках? Чтобы сразу разрешить все эти вопросы, нужно было идти только напролом.
Шестая авеню была вся забита машинами. Откуда они берутся в полчетвертого утра? Он стоял и смотрел, как поток транспорта течет на север, пока не загорелся зеленый свет. На углу возле гастронома одиноко торчал полицейский. Шафт подумал, не собирается ли коп остановить его и потребовать документы, как копы обычно делают с людьми, выбегающими ночью из Гринвич-Виллидж. Иногда они даже пристают к старушкам, семенящим с той стороны по пешеходному переходу. Но коп был слишком вялый от усталости или скуки, а скорее всего, боялся, потому что был один. Он глазел на Шафта, не делая попытки задержать его.
Возможно, он узнал его. Шафт и раньше миллион раз переходил здесь дорогу, и почти всегда ночью. Но, скорее всего, коп струхнул. В последние два-три года полицейские стали нести дежурство на постах по двое. Ну а здесь было такое беспокойное место, что даже бандиты не рисковали ходить в одиночку. И одинокий полицейский не захотел останавливать одинокого ниггера, идущего весенней ночью через главную улицу неизвестно куда.
После Шестой авеню на Бликер-стрит вдруг началась Италия. Пекарни, похоронные бюро, мясные лавки, увитые гирляндами толстых сочных сосисок, гастрономы, торгующие оливковым маслом, помидорами и нескончаемой настой, – все выглядело декорацией из старого голливудского фильма о гангстерах Чикаго. Все это было неподвластно времени и проникновению чуждых этносов.
К северу, слева от Шафта, по Томпсон, Мак-Дугал и Салливан-стрит вплоть до Вашингтон-сквер, располагались ювелирные магазины. Направо от Шафта на этих улицах нашли пристанище жилые дома, итальянские рестораны и бары. Здесь, между Бликер– и Вест-Хьюстон-стрит, в старом и тихом районе Гринвич-Виллидж, был настоящий Гринвич-Виллидж. Здесь и жили его настоящие хозяева.
Вокруг стали появляться люди. Они стояли, ходили, разговаривали, просто таращились в темноту. Половина из них были, наверное, наркоманы, которые преследовали остальных, которые были сумасшедшими.
Или толкали им наркотики. Кои, который ловит наркоманов и наркодилеров, это особый вид копа – наполовину сыщик, наполовину наркодилер. В другое время Шафт поразмыслил бы над этим явлением, но только не сейчас. Он продолжал бежать. Сверяясь с картой своей памяти, он повернул на Салливан-стрит.
Бар-ресторан Петроне извергал неон в трети квартала от начала улицы. Шафт рывком открыл дверь и вошел. Бармен, склонившись над раковиной, мыл стаканы. При виде тафта он задергался как припадочный. Его лицо было черно от смеси подозрения и ненависти к самозванцу, нарушившему его покой в последнюю минуту перед закрытием.
– Эй, приятель, – позвал Шафт, не повышая голоса. Он стоял, облокотившись на стойку. – Где здесь штаб-квартира мафии?
Адамово яблоко на шее бармена заходило ходуном. Он все пытался сглотнуть, но в горле у него была пустыня.
– Мафия, – повторил Шафт. – Куда они вешают свои пушки?
Когда голос наконец вернулся к бармену, он скрипел, хрипел и скрежетал:
– Убирайся к дьяволу.
Шафт кивнул. На его лице отобразилось удивление человека, который не понимает, почему его не понимают.
– Ладно, – сказал он. – Но если ты увидишь кого-нибудь из мафии, передай им привет от Джона Шафта.
Шафт торопливо захлопнул за собой дверь. Ресторан был пуст, но он чувствовал, что за ним следят сотни глаз. Шафт бежал и улыбался. Огибая угол Уэст-Хьюстон, он чувствовал ветер на зубах. В ресторане «Каза Мария» бармен разговаривал с усталой толстой официанткой, которая смерила Шафта таким взглядом, будто он помочился на ее рождественскую елку.
– Мы закрылись, – занервничал бармен.
– Ну и что, – ответил Шафт, подходя ближе. Он нарочно медлил, чтобы они успели хорошенько помучиться страхом. – Я не пью. Я разыскиваю штаб-квартиру мафии. Она должна быть где-то здесь.
Они онемели. Они могли только смотреть на существо, осмелившееся осквернить предмет священного ужаса и почитания. Богохульство – это понятно, это может быть со всяким в состоянии сильного потрясения. Но немыслимо бросать вызов настоящему божеству, в чьей милости покарать и облагодетельствовать всю маленькую Италию.
– Ах вот как, – сказал Шафт, – вы тоже не знаете. Передайте им, что я их разыскиваю, хорошо?
Из шестого или седьмого заведения Шафт вышел в приподнятом настроении. Он отлично себя чувствовал – наверное, оттого, что во время бега в кровь всосалось много кислорода. В теле была теплота и легкость, в мыслях – собранность. Его мозг работал четко и ярко, как паяльная лампа. Его ставки в игре были высоки, как никогда. На карте стояла его жизнь.
– Слушай меня, – сказал он последнему – маленькому, толстому сицилийцу с совиным взглядом, который тянул ручки к ящику под кассой, пока у Шафта на куртке не расстегнулась «молния».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Прежде чем войти в вестибюль, защищенный снаружи домофоном, Шафт нашарил на стене выключатель и выключил свет. Он не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его и всполошился. В темноте он быстро очутился у двери, выходящей на Джейн-стрит, мгновение прислушивался к звукам снаружи, затем выскочил на улицу и торопливо пошел на восток, мимо кирпичных домов, к началу Восьмой авеню.
Восьмой авеню он достиг за несколько секунд. Рысью обогнув газетный киоск на углу, по диагонали пересек авеню на уровне Двенадцатой улицы, с ее бестолковым несуразным треугольником Абигдон-сквер. При повороте на улицу антикваров Бликер-стрит он почти бежал.
Кучи мусора на тротуарах вкрадчиво блестели в свете ночных огней. Молчащие, пустые, как людские мечты, подъезды, были черны. Ничто не укрывалось от глаз человека, бегущего по Бликер-стрит. Он был, как всегда, настороже. Он мог, в любую секунду уловив предупреждение, ответить действием. Ему нравилось ощущать движение своего сильного, крепкого тела, толчки крови в мышцах в ритм биению сердца. Он наслаждался радостью атлетизма.
Как у него возникла эта идея? Шафт спрашивал себя об этом, двигаясь мимо Кристофер-стрит в сторону Седьмой авеню. Просто возникла, и все. На почве отчаяния и ненависти, куда упало ее семечко, когда он был в баре «Доктор Но». Он именно тогда понял, что творится вокруг и что он должен принять в этом активную роль, изменить направление удара, иначе невозможно жить и работать. Ему надоело рисковать жизнью всякий раз, когда он поворачивает за угол. Фокус игры должен был вернуться к Беатрис. Где они ее прячут? Как ее достать? Что они за нее хотят? Как ему самому уцелеть в этих поисках? Чтобы сразу разрешить все эти вопросы, нужно было идти только напролом.
Шестая авеню была вся забита машинами. Откуда они берутся в полчетвертого утра? Он стоял и смотрел, как поток транспорта течет на север, пока не загорелся зеленый свет. На углу возле гастронома одиноко торчал полицейский. Шафт подумал, не собирается ли коп остановить его и потребовать документы, как копы обычно делают с людьми, выбегающими ночью из Гринвич-Виллидж. Иногда они даже пристают к старушкам, семенящим с той стороны по пешеходному переходу. Но коп был слишком вялый от усталости или скуки, а скорее всего, боялся, потому что был один. Он глазел на Шафта, не делая попытки задержать его.
Возможно, он узнал его. Шафт и раньше миллион раз переходил здесь дорогу, и почти всегда ночью. Но, скорее всего, коп струхнул. В последние два-три года полицейские стали нести дежурство на постах по двое. Ну а здесь было такое беспокойное место, что даже бандиты не рисковали ходить в одиночку. И одинокий полицейский не захотел останавливать одинокого ниггера, идущего весенней ночью через главную улицу неизвестно куда.
После Шестой авеню на Бликер-стрит вдруг началась Италия. Пекарни, похоронные бюро, мясные лавки, увитые гирляндами толстых сочных сосисок, гастрономы, торгующие оливковым маслом, помидорами и нескончаемой настой, – все выглядело декорацией из старого голливудского фильма о гангстерах Чикаго. Все это было неподвластно времени и проникновению чуждых этносов.
К северу, слева от Шафта, по Томпсон, Мак-Дугал и Салливан-стрит вплоть до Вашингтон-сквер, располагались ювелирные магазины. Направо от Шафта на этих улицах нашли пристанище жилые дома, итальянские рестораны и бары. Здесь, между Бликер– и Вест-Хьюстон-стрит, в старом и тихом районе Гринвич-Виллидж, был настоящий Гринвич-Виллидж. Здесь и жили его настоящие хозяева.
Вокруг стали появляться люди. Они стояли, ходили, разговаривали, просто таращились в темноту. Половина из них были, наверное, наркоманы, которые преследовали остальных, которые были сумасшедшими.
Или толкали им наркотики. Кои, который ловит наркоманов и наркодилеров, это особый вид копа – наполовину сыщик, наполовину наркодилер. В другое время Шафт поразмыслил бы над этим явлением, но только не сейчас. Он продолжал бежать. Сверяясь с картой своей памяти, он повернул на Салливан-стрит.
Бар-ресторан Петроне извергал неон в трети квартала от начала улицы. Шафт рывком открыл дверь и вошел. Бармен, склонившись над раковиной, мыл стаканы. При виде тафта он задергался как припадочный. Его лицо было черно от смеси подозрения и ненависти к самозванцу, нарушившему его покой в последнюю минуту перед закрытием.
– Эй, приятель, – позвал Шафт, не повышая голоса. Он стоял, облокотившись на стойку. – Где здесь штаб-квартира мафии?
Адамово яблоко на шее бармена заходило ходуном. Он все пытался сглотнуть, но в горле у него была пустыня.
– Мафия, – повторил Шафт. – Куда они вешают свои пушки?
Когда голос наконец вернулся к бармену, он скрипел, хрипел и скрежетал:
– Убирайся к дьяволу.
Шафт кивнул. На его лице отобразилось удивление человека, который не понимает, почему его не понимают.
– Ладно, – сказал он. – Но если ты увидишь кого-нибудь из мафии, передай им привет от Джона Шафта.
Шафт торопливо захлопнул за собой дверь. Ресторан был пуст, но он чувствовал, что за ним следят сотни глаз. Шафт бежал и улыбался. Огибая угол Уэст-Хьюстон, он чувствовал ветер на зубах. В ресторане «Каза Мария» бармен разговаривал с усталой толстой официанткой, которая смерила Шафта таким взглядом, будто он помочился на ее рождественскую елку.
– Мы закрылись, – занервничал бармен.
– Ну и что, – ответил Шафт, подходя ближе. Он нарочно медлил, чтобы они успели хорошенько помучиться страхом. – Я не пью. Я разыскиваю штаб-квартиру мафии. Она должна быть где-то здесь.
Они онемели. Они могли только смотреть на существо, осмелившееся осквернить предмет священного ужаса и почитания. Богохульство – это понятно, это может быть со всяким в состоянии сильного потрясения. Но немыслимо бросать вызов настоящему божеству, в чьей милости покарать и облагодетельствовать всю маленькую Италию.
– Ах вот как, – сказал Шафт, – вы тоже не знаете. Передайте им, что я их разыскиваю, хорошо?
Из шестого или седьмого заведения Шафт вышел в приподнятом настроении. Он отлично себя чувствовал – наверное, оттого, что во время бега в кровь всосалось много кислорода. В теле была теплота и легкость, в мыслях – собранность. Его мозг работал четко и ярко, как паяльная лампа. Его ставки в игре были высоки, как никогда. На карте стояла его жизнь.
– Слушай меня, – сказал он последнему – маленькому, толстому сицилийцу с совиным взглядом, который тянул ручки к ящику под кассой, пока у Шафта на куртке не расстегнулась «молния».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42